Нежная шея Париса узорным ремнем затянулась, Вкруг подбородка его от шлема подвязанным плотно. Так бы увлек он его, несказанною славой покрывшись, Если бы Зевсова дочь не увидела их Афродита И не расторгла ремень, с быка умерщвленного снятый. Только пустой один шлем за рукою последовал мощной. И Менелай, повернувшись к ахейцам в прекрасных доспехах, Бросил его, завертев, а друзья унесли его скоро. Сам же он вновь устремился, желая убить Александра Медным копьем, но того удалила легко, как богиня, Зевсова дочь Афродита, туманом густым осенила И отнесла его в брачный покой благовонный, душистый. После ушла, чтоб Елену призвать, и, на башне высокой Встретив ее, окруженную тесной толпою троянок, Тронула тихо рукой, надушенной одежды касаясь, И обратилась к ней, уподобившись дряхлой старухе, Пряхе: она для Елены, еще в Лакедемоне жившей, Дивные делала пряжи, за что ее очень любила. Ей уподобившись, так Афродита богиня сказала: "Вместе идем. Александр призывает домой возвратиться. В брачном покое лежит он на тонкообточенном ложе И красотой и одеждой блистает. Едва ли поверишь, Что из сраженья с героем сейчас он вернулся. Как будто В пляску готов он идти иль, плясать перестав, отдыхает". Так ей сказала богиня и сердце в груди взволновала. Но разглядевши под платьем прекрасную шею богини, Ясные очи и грудь, что рождает желанья, Ужас она ощутила и слово сказала, подумав: "Что, беспощадная, вновь обольстить ты меня пожелала? Хочешь, быть может, опять увести меня в город обширный Фригии иль Меонии отрадной, где кто-нибудь также Дорог тебе средь людей, говорящих раздельною речью? Не оттого ль, что теперь Менелай победил Александра И пожелает со мной, ненавистной, домой возвратиться, — Не оттого ли сюда ты пришла, замышляя коварство? Сядь близ него ты сама, от дороги богов уклонившись, Пусть твои ноги вперед не касаются больше Олимпа, Но постоянно пред ним изнывай, стереги его вечно, Выжди, покуда тебя он женой назовет, иль рабыней. Я же туда не пойду; непристойно, чтоб я согласилась Ложе готовить ему. Все троянки меня б укоряли. Сердце мое уж и так беспредельной исполнено скорби". Ей, рассердившись, в ответ Афродита богиня сказала: "Дерзкая! Ты не гневи меня! В гневе тебя я покину, Стану тебя ненавидеть, как сильно доныне любила. Бойся, чтоб страшной вражды не зажгла я в обоих народах, Трои сынах и ахейцах, — ты ж смертью позорной погибнешь". Молвила так. И Елена, Зевеса дитя, испугалась, Молча пошла, покрывалом серебрянобелым покрывшись, Женам троянским незрима: ее предводила богиня. Вскоре достигли они прекрасных покоев Париса. Быстро к работам своим обратились рабыни. Елена В брачный высокий покой заступила, богиня средь женщин. И Афродита богиня, с улыбкой седалище взявши, Через покой понесла и поставила пред Александром. Села Елена пред ним, дочь Эгидодержавного Зевса; Взоры назад обратив, она так укоряла супруга: "Ты из сраженья вернулся. О, если б ты пал, укрощенный Мужем, сильнее тебя, тем, кто был моим первым супругом! Ты ль не хвалился всегда, что копьем, и рукою, и силой Можешь легко победить Менелая, любимца Арея? Что же, ступай, вызывай Менелая, любимца Арея, Снова с тобою вдвоем в состязанье вступить. Но совет мой: Лучше останься ты здесь, безрассудно не думай сражаться И в поединок вступать с русокудрым бойцом Менелаем, Чтобы немедля тебя не смирил он копьем своим сильным". И, отвечая, Парис вот такое промолвил ей слово: "Не говори, о, жена, мне упреков, обидных для сердца. Ныне меня Менелай покорил при посредстве Афины, После его покорю, так как боги и нам помогают. Лучше ложись близ меня, чтобы мы насладились любовью. Не затмевала любовь никогда мои мысли так сильно, Даже тогда, как, с тобой Лакедемон отрадный покинув, На мореходных судах я тебя увлекал и впервые В неге любви мы слились, на остров Кранаю прибывши. Весь я исполнен любви и охвачен желанием сладким". Молвил и к ложу пошел, и супруга пошла за ним следом; Вместе на ложе резном улеглись они друг подле друга. Тою порою, как зверь, сын Атрея по воинству рыскал, Не заприметит ли где Александра, подобного богу, Но из троянцев никто и никто из союзников славных Выдать Париса не мог Менелаю, любимцу Арея: Не утаили б его из приязни, когда б увидали, Ибо, как черная смерть, он всему ненавистен был войску. К ним обратившись, тогда царь Агамемнон промолвил: |