— Мы просто следим за тем, чтобы трудная ситуация не стала еще хуже.

— Что вы имеете в виду?

— Садитесь. Я отвезу вас домой.

Я обошел машину, сел, между нами лежала газета маленького формата. Мы медленно тронулись с места, щелкнули подфарники. На дороге никого не было; асфальт слабо мерцал пятнами то тут, то там.

Я сказал:

— Вы думаете, вам нужны подфарники в такое время ночи?

— Закон есть закон, — ответил он. Он извинялся или шутил? Вода журчала под колесами. Автомобиль пах словно маленький город. В противоположном направлении проехало такси, темнокожий водитель посмотрел на нас и прибавил газу. Мы повернули направо на Сент-Клер, направились к Спадина, проехали через тот зевающий парк, через мост, вокруг Каза-Лома и вниз, в Чайнатаун.

Он остановился у моего дома. Включил аварийные огни, повернулся ко мне. Но ничего не сказал.

Я спросил:

— Теперь я могу выйти?

— За вами есть кое-что, Роман. Я не могу совать нос в это дело. Но я суну.

— Совать нос во что?

— Вы вломились к мужчине в дом. Вы вломились на кладбище…

— Я не вламывался на кладбище.

— Как вы туда попали?

— Вы знаете как.

— Это — нарушение и проникновение. Я могу арестовать вас за это.

— Тогда почему не арестуете?

Он хихикнул:

— Я не боюсь газетчиков, Роман. Если бы боялся, я бы не мог делать свою работу.

— Понятно. Вы собираетесь меня арестовать?

Одно мгновение он смотрел вдоль улицы, словно увидел там что-то, у бара; потом, осознав, куда смотрит, повернулся обратно ко мне:

— Где вы его держите, Роман?

Я отправился к доктору Марвину Рикману. Это был стройный, красивый человек. Вы не могли бы назвать его возраст — может быть, пятьдесят, а может быть, шестьдесят. Он был доктор-шоумен; вы никогда не знали, кого встретите у него в приемной. Может быть, Рэнди Куэйда, Кристофера Пламмера, Брайана Деннехи, Сюзан Сэрандон, всех этих ребят, снимающих в городе кино, ожидающих в холле с историями болезни в руках. Отлично, мисс Сэрандон, вы уходите. Можно было услышать, как она говорит: «Привет, Марв» — веселым, профессиональным голосом; затем Марвин, прохладно, его отнюдь не прошибал пот от такого количества звезд вокруг: «Привет, Сюзан». И дверь затворялась. Это были просто бездельники, которые заставляли его обходить вокруг стойки, люди, которые думали, что они могут толпиться в его комнате ожидания. С них он брал тысячу долларов за прием, и не имело значения, в чем состояла суть визита — укол витамина В в задницу, больное горло или актер слишком высоко взлетел, чтобы помнить свою роль.

Когда дверь закрылась, я сказал:

— Мне нужны пилюли, Марв.

Он спросил:

— Как идут дела? — не поднимая глаз от моей истории болезни. Что-то записал в нее. Он был похож на судью. Вечно писал. Но и всегда слушал тоже.

Я сказал:

— Не могу вынести боли. Она оголила меня до самых костей.

— Полиция добилась каких-нибудь успехов?

Я сказал:

— Они допросили мою старую подружку.

— Неужели?

— Я побежал за ней прямо в полицейский участок. У нее под мышками были пятна от пота. Должно быть, они ее по-настоящему поджарили.

Он продолжал писать. Я сказал:

— Они разговаривали с людьми, которые иногда приходили в дом. Друзья М. Все такое. Это не мог быть один из них. Я знаю.

Он сочувственно кивнул. Спросил, как М. Не слишком хорошо. Как мы оба? Я сказал — все нормально. В подобных обстоятельствах. Я повернул разговор обратно к пилюлям.

Он поднял глаза:

— Не уверен, что это — хорошая идея.

Я сказал:

— Марв, это не для развлечения.

Он улыбнулся себе под нос, так чтобы я мог заметить. Он был очень классный парень — вот почему все эти кинозвезды его любили.

— Примешь одну, если дела пойдут совсем плохо, — сказал он, открыл свой шкафчик и протянул мне пачку-пробник. Двенадцать таблеток.

Я сказал:

— Они теперь всегда идут плохо, Марв. Не можешь дать мне что-нибудь, что действует подольше?

Он не обратил на мои слова внимания.

— Но будь осторожен, они дают побочный эффект. На мгновение ты чувствуешь себя лучше, а на следующий день будет даже хуже, чем было.

В тот день я принял все пилюли; клянусь, они действовали не дольше чем несколько минут каждая. На следующий день я позвонил ему снова и попросил еще — что-нибудь, что можно купить.

На том конце трубки была тишина. Потом он сказал:

— Ты должен был знать ответ еще до того, как позвонил мне. — Он назвал мне имя своего друга-психиатра. — У тебя есть ручка? — спросил он.

У меня ее не было, но я сказал: конечно.

Он продиктовал мне имя и номер телефона, и я притворился, что записал их, а потом повесил трубку.

Странная вещь: когда я пытался раздобыть себе пилюли, у меня было такое чувство, что я предаю Саймона. Словно жульничаешь на экзамене.

В эту ночь я плохо спал. Кушетка дыбилась подо мной комками, и мне было жарко. Но потом, до того как рассвело, когда я уже отказался от надежды, я уснул и безо всяких усилий вернулся в карибский город. Все еще была ночь. Я сидел в парке на скамье. В отдалении, через пару улиц, бушевала фиеста, мужчина в сомбреро что-то кричал, вроде бы ему отвечали. Что-то вроде песни с припевом. Он выкрикивал стих, толпа выкрикивала стих. В начале улицы, идущей к парку, я увидел группу детей. Они смеялись и толкались; они свернули не на ту улицу и теперь вынуждены были идти обратно. Я увидел среди них Саймона. Он разговаривал с маленькой девочкой, их головы склонились друг к другу. Я подумал, он со своими друзьями, я дам ему знать, когда он будет готов. Но когда он меня увидел, улыбка исчезла с его лица. Я в одну секунду сорвался со скамейки. Когда я попытался схватить его, он стал отодвигаться от меня по улице.

— Саймон, — сказал я, — не убегай. Пожалуйста.

Он повернулся и просиял.

— Я не видел тебя.

— Не видел?

— Я разговаривал с подружкой.

Я сказал:

— Я натворил столько дел, Саймон. Но я так тебя люблю. Могу я задержаться здесь немножко подольше? Просто чтобы побыть с тобой? Я так измучился без тебя.

Он посмотрел вдоль улицы на удаляющихся детей. Было видно, что ему не терпится пойти с ними, но он не хотел задевать мои чувства.

— Ты можешь идти с ними, — сказал я.

— Да?

— Да. Совершенно точно. Иди со своими друзьями. Мне просто нужно было увидеть тебя. Я боялся, что ты от меня убежишь.

— Нет, папа.

— Просто пообещай мне, что ты никогда от меня не убежишь, и тогда я буду счастлив.

— Я никогда от тебя не убегу.

— Тогда иди, — сказал я, слегка подталкивая его маленькое плечо. — Иди играй со своими друзьями. Я буду неподалеку.

— Ты уверен?

— Так уверен, как ни в чем другом.

Я поцеловал его в макушку, вдыхая запах густых волос. Его волосы. Также пахнет его комната. А потом я смотрел, как он убегает вдоль по улице в своих коричневых шортах и красных сандалиях. Он никогда не был атлетом, Саймон. И то, как он бежал, разбивало мне сердце, словно им владело какое-то возбуждение, словно восторг перед жизнью был больше, чем могли выдержать его конечности.

— Тебе нужно переехать, — сказала М. Она стояла у изножья кушетки. На секунду я подумал, что у нее в руке нож, что она собирается ударить меня и убить.

— Тебе нужно переехать, — сказала она. — Я не могу выносить в квартире твой запах.

Я переехал в отель «Челси», в комнату на восемнадцатом этаже. У нашей телекомпании были с ним какие-то корпоративные дела. Я мог оставаться там столько, сколько захочу. Пока я работаю в шоу.

Перебравшись туда, я позвонил М. и сказал:

— Просто хочу, чтобы у тебя был мой номер.

— Для чего мне нужен твой номер?

Я сказал:

— Иногда мне хочется, чтобы меня сбила машина или меня казнили на электрическом стуле, чтобы со мной случилось что-нибудь плохое…