Я посмотрел на Джессику. Она все еще дулась.

— Иногда да, иногда нет, — сказал я и подмигнул миссис Зиппин. Я подмигнул потому, что хотел сказать ей, что да, ее муж — козел, но нет, я не собираюсь сердиться по этому поводу. Но, взглянув на ее лицо, на котором было что-то вроде ожидания, я почувствовал, что такого рода вещи уже случались раньше, что Морли — один из тех парней, кто гордится тем, что «провоцирует» кого-то.

— Возьмем, к примеру, вас, — заявил он так, словно все это невероятно весело. — Вы пишете себе вопросы?

— По большей части.

— В самом деле?

— Да.

— Тогда вы должны очень много знать. Скажите, как вы с этим справляетесь?

— Морли, — сказала его жена, — это звучит как на экзамене.

— В самом деле? — сказал он. — Действительно, в самом деле?

Джессика на мгновение перестала дуться и улыбнулась сама себе.

— Не знаю, как вы это делаете, — сказала миссис Зиппин, — вот так говорите с людьми. Прямо перед камерой. Я убеждена, что люди могли бы расслышать, как у меня колотится сердце, всю дорогу до Рочестера.

— С кем это ты говорила? — спросил Морли.

— С сотнями людей на самом деле. Я некоторое время этим занималась.

— Черт побери, я никогда тебя не видел. Ни разу, — признался он.

— Ну, это было дневное шоу. Может быть, ты не смотрел днем телевизор.

— Когда бы мне этим заниматься? Я целый день мотаюсь. Ты права. У меня просто нет времени для такой ерунды.

Я выждал минутку.

— Знаете, Морли, люди все время говорят мне об этом. Иногда они даже останавливают меня на улице, чтобы сказать мне это.

— Сказать вам что? — Морли улыбался по-дружески, но слегка встревоженно, только уголками губ.

— Что они никогда раньше не видели меня по телевизору.

— Разве это так?

— А знаете, что еще? Это почти всегда неправда.

— В таком случае, как вы думаете, кто это говорит? — спросил он, делая глоток воды. Я мог поручиться, что у него пересохло во рту. Так же как и у меня.

Я посмотрел на Джессику, которая рисовала шарик, но внимательно слушала наш разговор.

— Я думаю, они говорят мне это, Морли, чтобы я не возносил свой зад слишком высоко.

Появился официант. Одетый à la française[2] — белая рубашка, черные брюки, фартук. Я заказал мартини. Обычно я не пью джин, но сегодня вечером у меня было чувство, что я способен налиться им под завязку и ничего не почувствовать.

В ресторан вошли две довольно грузные женщины; метрдотель знал их, они, должно быть, были завсегдатаями, и он усадил их у окна. Они одновременно вытащили мобильные телефоны, словно в танце, и положили их на стол. Боялись пропустить звонок. Осмотрели комнату — большие, рыхлые лица и пронзительные глаза. Критически настроенные женщины.

— Это чудный ресторан, — объявила миссис Зиппин. — Люблю ходить в новые рестораны. Мы таким образом устраиваем себе приключения. Вы знаете ресторан Чиппина? Это новое местечко в Давенпорте. Очень шикарное, в самом деле.

— Место, где по-настоящему хорошенькие официантки? — спросила Джессика.

— Они не могут выглядеть такими уж хорошенькими, — жизнерадостно сообщил Морли, — иначе они бы не были только официантками.

— Я не знаю это местечко.

— Ну, там вполне мило, — сказала миссис Зиппин. — Столики у них расставлены на достаточном расстоянии друг от друга. Вы не чувствуете, что едите рядом с какой-нибудь парой по соседству.

— В свое время вы, должно быть, встречались с порядочным количеством кинозвезд, — сказал Морли. — Правда, что все они коротышки с большими головами?

— Некоторые из них.

— Я видел ваше интервью с Германи Гриир, — сказала миссис Зиппин. — Она очень умная женщина, но она не должна все время повторяться.

— Все время, мама?

— Она обычно рассказывает забавные вещи о том, что вы не можете положить голову на колени англичанину, потому что они никогда не стирают свои брюки. — Миссис Зиппин сделала паузу. — Нет, ты права, в первый раз это производит впечатление. Но когда слышишь это во второй раз, тогда уже чувствуешь кое-что еще. Тут уловка, и становится совершенно не смешно.

Явился официант. Я взял мартини и попросил повторить. Джессика посмотрела на меня, удивленно нахмурившись.

— Все в порядке, — прошептал я. — У меня нет водительских прав.

— Но у тебя завтра утром интервью.

— Неужели?

— Неуклюжий парень. Ты же записывал.

— Не можем ли мы сделать заказ? Я не ел с восьми часов, полвечера был на ногах. Вы так поздно едите, — сказал Морли, разглядывая меню на расстоянии вытянутой руки. В эту минуту он казался себе в какой-то мере британцем, в какой-то мере лордом.

— Можем, — сказал я, чувствуя, как по телу прошло тепло от мартини, — а можем еще выпить.

Миссис Зиппин рассмеялась.

— Я знаю, у вас недавняя грусть, — сказал Морли, глядя в меню, а потом на меня, поверх своих очков для чтения.

Джессика перестала дуться. Миссис Зиппин резко повернула к нему голову.

— Прошу меня простить, — сказал я.

— О, — сказал он, словно удивившись. — Я не должен был об этом упоминать.

Справившись с дыханием, я сказал:

— Да, это так.

— Ужасно, — сказал он. — Вы более мужественны, чем я. Могу прямо вам об этом сказать.

— Почему это? — Мой голос все еще дрожал.

— То, как вы это выдерживаете.

— Я этого не выдерживаю.

— Нет, — сказал он, — полагаю, никто не в состоянии это выдержать. — Он кивком подозвал официанта. — Ужасно, — повторил он снова, на этот раз словно про себя, и обратил все свое внимание на меню.

Мы заказали, не помню что, аппетит у меня пропал, но постепенно мы разговорились, только разговор был немного натянутый. Я продолжал чувствовать, что каким-то образом мог дать лучший ответ, чем тот, который дал, что-то не до такой степени беспомощное. Это было так, словно, отвечая на его вопрос, я ощущал, что мое тело дрожит, моя одежда плохо на мне сидит, словно я — бродяга с грязными рукавами и лицо у меня запачкано едой. Я продолжал думать, что, должно быть, я совершил что-то, что заслуживает такого. Может быть, он и в самом деле намеревался таким вульгарным способом меня ранить? Люди вроде Морли, думал я, глядя на него через стол, — он теперь увлеченно ел салат, рассказывая Джессике и ее матери с умным видом о жизни в Африке, о том, как стелить кровать и как завтракать, какая это была превосходная мысль, но просто потребовала чертовски много работы, — люди вроде Морли имеют развитую способность доходить до самого края вещей, они просто реют там, как орлы. Но если вы укажете им на это, если вы скажете: «Я знаю, что вы делаете, и мне это не нравится», они пожмут плечами с недоумением; они станут утверждать, что у них не было ни малейшего намерения совершить то, о чем вы говорите. Они даже обернут это против вас же. Спросят, почему вы так агрессивны, с такой легкостью спускаете курок.

Он дошел до кульминации, было заметно, что он уже рассказывал эту историю раньше, она имела привкус отработанности успешного анекдота для вечеринки, гарантированного повтора, когда я медленно поднялся на ноги, перегнулся через стол и сильно его ударил, словно лопнул воздушный шар, по обоим ушам одновременно, и, когда его руки поднялись для защиты, я сложил свои вместе и взмахнул ими, ухватив его за шею. Он свалился со стула. Одну секунду мне казалось, что я его убил. Две грузные женщины застыли, не прожевав куска; то же самое сделала пара за соседним столом. Даже официант застыл в нерешительности у столиков.

То, что случилось после этого, в следующие несколько минут, было чем-то вроде дыма от сгоревшей электропроводки, хотя я и не мог бы сказать почему. Может быть, это были следы морфина, все еще остающиеся в моей нервной системе. Я попробовал принять предыдущей ночью полтаблетки, чтобы уменьшить последующую депрессию, но это с очевидностью не возымело никакого эффекта. Я не должен был столько пить, я выпил, наверное, три мартини, но никто не сочувствовал мне, когда я покидал ресторан, кроме разве молодого человека в бейсболке с ухмыляющейся рожей. Он сидел у двери, когда меня выталкивали наружу, и я подумал о том, что он — мой союзник, единственный человек здесь, который на моей стороне.