Первые же события в воздухе неизбежно побудят германский рабочий класс «встать на ноги»; этот класс никогда не был побежден, он получал только удары в спину; поднимутся сами рабочие и их жены, матери и сестры. Женщины могут быть грозной взрывчатой революционной силой: они показали это в России в 1917 г. и в Германии в 1918 г. Германские пролетарии будут требовать свободы и одновременно мира, простого права на физическое существование, — такое сочетание оказывается в политике самым сильным взрывчатым веществом из всех остальных. Подобно русским рабочим, крестьянам, солдатам и женщинам в ноябре 1917 г., они будут требовать мира не посредством избирательных бюллетеней, а с оружием в руках, с оружием, которое фашисты дадут в руки многим из них «против России». Конечно, фашисты будут отвечать своим собственным оружием. «Они пустят в ход пулеметы; будут ставить коммунистов, социалистов и пацифистов к стенке; они опять призовут СС для нового террора и будут угрожать восставшим пролетарским районам с воздуха. Но это будет уже в полном смысле слова вторая война — война гражданская, разгоревшаяся во время войны внешней.
Развитие устремляется здесь по руслу этой последней из стратегий, которая обычно становится заключительным актом каждой войны и определяет ее конечный результат; это стратегия социальная. Дальше и глубже этого не может итти борьба между человеческими массами. Социальная стратегия — это не что иное, как обычная военная стратегия плюс классовая борьба; военное искусство плюс реальности гражданской войны. К цифрам дивизий, орудий, самолетов, к показателям выгодности позиций она прибавляет невидимые, но могучие «цифры» социальной температуры воюющей страны: состояние умов населения, настроение, преобладающее в рабочих районах, мысли жен рабочих, намерения нелегальных революционеров («субъективные факторы революции»). Социальная стратегия делает все эти факторы такими могущественными, что она сама может изменить или даже опрокинуть факторы первого порядка — чисто военные и технические показатели.
Чем дольше тянется война, тем больше социальная стратегия — стратегия живых масс, стратегия классов — берет верх над стратегией материальных средств и оперативной стратегией — стратегией масс мертвых инструментов. Последняя постепенно теряет свое значение и приходит в упадок, первая постепенно активизируется или даже порождается последней: как, например, в том случае, когда чисто автоматическая «массовая армия» генералов превращается в революционную армию восставших солдат. Благодаря социальной стратегии в Германии следствием воздушной войны явится политическое восстание внутри страны; это невозможно в СССР, где правительство и народ одинаково стоят против войны, где нет антагонистических классов, а следовательно, нет взрывчатых элементов.
Это только начало «генеральной ревизии», которой социальная стратегия подвергнет все другие виды стратегии. Она в корне пересмотрит, например, такой важный «определенный фактор», как номинальная сила или численность массовой армии. Солдат является не только пулеметчиком, но и мыслящим членом своего класса, человеком с общественными интересами и целями; поэтому солдат, призванный в фашистскую армию, бывший прежде молодым социалистическим рабочим и вынужденный теперь защищать своего политического противника, представляет собой как боец практически меньшую ценность, чем социалистический солдат, который защищает самого себя; это верно даже в том случае, когда у первого пулемет лучше.
В лучшем случае солдат фашистской армии будет покорным автоматом (вследствие принуждения). Солдат социалистической армии будет не только бойцом, вооруженным винтовкой, но также революционным пропагандистом и организатором на всех участках фронта и похода этой армии; такой солдат имеет двойную ценность, многократно повышенную также и в стратегическом отношении, так как он уменьшает число своих врагов на своем пути. Фашистский же солдат множит их число. Каждый солдат социализма в военном отношении стоит фашистского офицера; какое же значение могут иметь номинальные цифры при противопоставлении численности армии социализма и армии германского фашизма, если у одной стороны часть армии хочет поражения, а у другой стороны каждый солдат надежен, как офицер? То же самое относится и ко всему остальному.
Социальная стратегия «пересматривает» и опрокидывает номинальное соотношение сил в воздушной стратегии, потому что она ставит бесперебойное производство самолетов и снабжение их запасными частями во время войны, а также и безопасность аэродромов в зависимость от труда и идей сотен и тысяч рабочих авиационных заводов и связанных с ними отраслей промышленности. Чьи воздушные силы могут с большей уверенностью положиться на рабочих и гражданское население в то время, когда армия будет на фронте?
То же самое относится не только к тылу; социальная стратегия придает иной характер и самому фронту. Чья армия во время наступления и продвижения по неприятельской территории встретит более энергичное сопротивление народа — армия национальных и социальных угнетателей, иностранных «господ» или армия иностранных собратьев по классу, товарищей, которые хотят только мира и сразу передадут управление территорией самому народу?
Это обстоятельство, между прочим, уничтожает последние шансы на успех весьма своеобразного германского оперативного плана, согласно которому «главная цель — Ленинград». Наличие такого плана — явное доказательство политической безграмотности, на которую способны только тупые, механически мыслящие антимарксисты. Только с оперативной и материальной точек зрения Ленинград может стать для германского генерального штаба наиболее удобный целью, якобы имеющей «наименьшее сопротивление» (Балтийский флот, близость границы и т. д.). Но с социальной точки зрения именно этот «ленинградский! объект» окажется для фашистского противника обжигающим, как лава Кракатау.
Это район старой гвардии русского пролетариата; героических ленинградских рабочих, которые с Лениным в своих рядах зажгли социалистическую революцию и образовали первое ядро, из которого выросла вся коммунистическая партия Советского Союза. Это должно кое-что говорить даже буржуазному генералу. Представителей ленинградского рабочего класса можно встретить на руководящих постах во всей советской системе, от ее основания до вершины. Это люди особого склада; таких людей порождают и воспитывают только революции, а не войны или военные академии; всякий, кто попытается напасть на Ленинград, наткнется на провод высокого напряжения.
Это уже было однажды продемонстрировано в 1919 г., когда армия, находившаяся всего в нескольких километрах от Ленинграда, имевшая в своем тылу могущественную иностранную державу и ее флот, наступала на город голодных, полувооруженных пролетариев, почти изолированный от всех остальных частей страны (наступление Юденича). В течение нескольких дней эта армия перестала существовать; только ее генералы и люди, снабжавшие армию деньгами, остались невредимыми за границей. Социальная стратегия пораженного разрухой Ленинграда полностью опрокинула оперативную стратегию наступавшего противника.
С тех пор в военном, техническом и социальном отношении Ленинград вырос в неприступную крепость; он стал городом процветающих, а не только сытых рабочих. Во всем городе не будет ни одного дома, ни одного перекрестка, который не воздвиг бы своего Вердена; не будет даже подростка, который не взялся бы за пулемет. И внутрь этого революционного арсенала Гитлер хочет прыгнуть в первую очередь! Он думает, что это линия наименьшего сопротивления. А встретит он линию наибольшего, максимального сопротивления, которая раз и навсегда выучит его азам социальной стратегии, покажет ему значение статических и динамических классовых факторов в истории.
На грубую чисто техническую стратегию фашизма социалистическая армия ответит технически еще более сильным орудием — укреплениями, танками, самолетами, подводными лодками. Морально, однако, она ответит таким гневом, таким взрывом всей внутренней и человеческой энергии высшего социального порядка, таким негодованием, что в языках пламени этого взрыва автоматическая армия агрессоров превратится в груду пепла.
