Однако еще в одной области Советский Союз имеет за собой превосходство над гитлеровской Германией. Это социалистический национальный доход, возросший благодаря плановому хозяйству, свободному от всех паразитических наростов капиталистического государства. Он имеет вдобавок и быстро растущую золотопромышленность. Это еще один лишний шанс в пользу социалистической армии, которая не только лучше вооружит свои силы, лучше их прокормит и лучше снабдит их топливом и энергией, но также и финансировать их будет лучше, чем фашистская армия.

Возникает следующий вопрос: если стратегия материальных средств устанавливает такое бесспорное безусловное превосходство Советского Союза, если теория «штурма Москвы голыми руками» с помощью грузовиков и бронемашин является без всякого сомнения с точки зрения современной военной истории величайшим вздором, то на что же в самом деле рассчитывает тогда германский генеральный штаб? Ведь это, в конце концов, люди с высшим военным образованием, у них есть громадная контрразведка, даже если они и беззащитны перед слепой и безответственной силой, подталкивающей их сзади. Но нельзя предположить, что Гитлер и Геринг попросту с завязанными глазами идут навстречу своей собственной гибели. Нельзя также поверить тому, что они рассчитывают исключительно на свои политические спекуляции, лелея надежду объединить весь мир для похода против СССР. Они понимают, хотя и недостаточно отчетливо, что война разразится, может быть, в совсем иных политических условиях; что Германии снова, как и в 1914–1918 гг., придется вынести на себе главное бремя всего наступления, несмотря на всех своих потенциальных «союзников». Стратегия материальных средств, казалось бы, не оставляет им никаких шансов на успех. Но эта стратегия еще не вполне решает. До известной степени и при известных обстоятельствах ей может быть противопоставлена оперативная стратегия, абсолютному соотношению определенных сил может быть противопоставлен перевес в специфическом искусстве движения.

Конечно, оперативная стратегия имеет дело с материальными силами—людьми, военными машинами и продуктами промышленности и сельского хозяйства. Но она подчиняет все это влиянию двух других элементов: позиции и движению. Поскольку оперативная стратегия особым образом распределяет и организует материальные силы, размещает их на наиболее выгодных позициях, она может в результате до известной степени изменять их значение и вес — часто настолько, что этого оказывается достаточным для победы более слабых сил над более мощными.

Но это возможно лишь при одном условии: если при этом оперативная стратегия будет иметь свободу действия, свободу для движения материальных сил.

В новейший капиталистический период, однако, как это хорошо известно, стратегия материальных средств настолько гипертрофирована, что она в буквальном смысле слова преградила путь оперативной стратегии. Она просто лишила последнюю пространства: там, где при иных обстоятельствах было бы место для свободных оперативных передвижений, механизированные средства войны и укрепления, огонь и сталь образовали плотную непроницаемую массу и создали «герметическую» позицию; это был абсолютный триумф стратегии материальных средств и конец оперативной стратегии, которая умерла от удушения. О конце этой стратегии свидетельствовала мировая война 1914–1918 гг., во время которой миллионные армии воюющих сторон годами стояли друг перед другом в пределах все тех же десятков километров, взаимно уничтожали друг друга, но на деле не продвигались ни на шаг вперед. За восемнадцать лет, истекших с тех пор, позиции еще более окостенели благодаря непрерывному росту и интенсификации массы материальных средств.

Количество пулеметов в шести крупнейших капиталистических странах (Англия, США, Япония, Франция, Германия, Италия) выросло к 1934 г. по сравнению с 1914 г. с 8 тыс. до 91 тыс., количество орудий с 13 тыс. до 16 тыс., количество аэропланов с 800 до 20 тыс., количество танков от 0 до 10 тыс., но подлинное грандиозное перевооружение мира началось в 1935 г. Во время мировой войны двух пулеметов было зачастую достаточно для обороны, чтобы парализовать атаку тысячи человек. И в то время как старая, применявшаяся в пехоте, винтовка (германская модель 98) могла делать до 18 выстрелов в минуту, старый пулемет в 1918 г. — 250 выстрелов в минуту, современные пулеметы делают 600 (германская модель LMG 08/18), а лучшие из них 1 тыс. и 2 тыс. выстрелов в минуту. Соединяя пулеметы по два и по четыре вместе, один пулеметчик может сделать 4 тыс. выстрелов в минуту. Это абсолютная «герметическая» смерть, конец прямой атаки. После этого не такую уже большую роль играет то, что артиллерия также увеличила дальность полета снарядов (с 1918 по 1933 г.) с 9 км до 14 км, дальнобойная артиллерия с 23 до 52 км, а специальные виды артиллерии со 120 до нескольких сот километров (реактивные снаряды).

Одно время военные думали, что они нашли, наконец, орудие, которое сможет двигаться несмотря на этот абсолютный огонь, т. е. иными словами сможет действовать: таким орудием считали танк. Масса танков при поддержке аэропланов в воздухе предназначалась для стремительного натиска, «в темпе галопа» прежней кавалерии, на укрепленную линию и для прорыва сквозь нее; фашистский британский генерал Фуллер уже изобрел теорию новой танковой войны почти без людей. Его сторонник, австрийский генерал фон-Эйман-сбергер, считал при этом необходимым иметь 2 тыс. танков на каждые 30 км фронта.

В настоящее время танки и в самом деле могут двигаться со скоростью 35–40 км в час (по сравнению с 3–4 км во время мировой войны), а новейшие модели развивают скорость от 70 до 120 км в час. Они могут преодолевать окопы в 4 м ширины, они неуязвимы для снарядов калибром до 2 см, проламывают стены толщиной в 40 см; во всяком случае, танки превращают обороняющуюся человеческую массу в кровавую кашу. Если пулемет парализовал пехоту, то танк, в свою очередь, парализовал пулемет.

Но здесь снова вступает в силу неумолимый закон капиталистической войны, гласящий о том, что каждое средство разрушения сводится на-нет новым, еще более сильным средством разрушения. Танки — эти быстроходные механические чудовища — уже не являются больше непобедимыми и поэтому даже они не свободны более при оперативном движении. Сначала появились минные заграждения, ямы, препятствия из бревен, которые до известной степени преградили путь танку. Затем появилось мощное современное противотанковое орудие, которое пробивает броню танка (толщиной до 5 мм); для отражения танковой атаки требуется, примерно, одно такое орудие на три танка. А теперь уже и пехотинец получает противотанковую винтовку, действующую по крайней мере против легких и средних танков, которая позволит ему, во всяком случае, беспокоить танк, если не вывести его из строя. Целые районы могут быть в наши дни превращены в «запретительные противотанковые зоны», в которых будет комбинироваться действие мин, ловушек и противотанковых орудий.

Однако танк еще не мертв, и в будущей войне он тем или иным путем сыграет доминирующую роль на земле вместе с аэропланом в воздухе. Но мертва идея танковой войны, пытавшаяся возродить к жизни новую, лишенную своих пут «кавалерийскую войну», спасти и гальванизовать старую стратегию неограниченного движения; мертва идея танка как главного носителя оперативного искусства войны. В нормальных условиях позиционной войны это искусство остается попрежнему и останется в значительной мере ущербленным.

Это в особенности более чем где-либо имеет силу по отношению к такому противнику, как Советский Союз. Все, что предопределяет невозможность свободных наступательных движений в современных условиях, приложимо с несравненно большими основаниями к фронту против Советского Союза, все это как бы множится на размеры его территории; ведь Советский Союз не только обладает любым современным техническим оружием, он владеет также позицией такой глубины, что при нормальных условиях проникновение в нее является чистой химерой. Иногда даже в. современной механизированной войне оказывается возможным обеспечить на короткое время прорыв вражеского фронта ценой чрезвычайной концентрации, страшной потери сил и всеобщего риска на других участках фронта.