Керрик сменил другого парамутана и с таким же неистовством начал качать помпу, пока его не сменил другой.

Понемногу они смогли увидеть, что усилия даром не пропали: тело уларуака поднималось все выше я выше над водой. Как только это случалось, ремни, которые были прикреплены к плавникам, были переброшены на другие иккергаки. Их паруса были опущены. Их несли волны, и они медленно тащили за собой огромное морское чудовище.

– Еда, – радостно сказал Калалек. – Эта зима будет хорошая, и мы будем очень хорошо кушать.

На обратном пути шел сильный снег – первый признак того, что осень заканчивалась. Парамутаны были в восторге от такой погоды; они с удовольствием нюхали воздух и слизывали с вещей снег. Когда добрались до берега, снег пошел еще сильнее, и сквозь него с трудом можно было различить темные очертания паукарутов. Они причалили к скалистому берегу. Это место долго выбиралось; по этой же причине с этой стороны были поставлены паукаруты.

Здесь волны, разбиваясь о скалы, сбегали вниз, обратно в море. С берега охотников заметили женщины. Они выбежали из паукарутов, когда в море показался маленький флот, и теперь громко кричали и размахивали руками. Керрик отыскал Армун, которая стояла в стороне, и звал ее до тех пор, пока она не увидела его и не помахала ему в ответ. Потом всех охватило невероятное волнение, когда на скалистый берег с помощью канатов вытащили огромное тело уларуака. Под громкие крики его развернули так, что хвост указывал в глубь острова, и оно лежало так до начала отлива. Когда вода отступила, туша оказалась на мели, наполовину в воде. Теперь ремни отцепили от плавников и ими крепко обмотали хвост, пока не наступил следующий прилив.

Керрик с большим трудом пробирался через толпу к Армун, но никак не мог добраться, потому что между ними были кричащие парамутаны. Калалека несли на плечах, как будто это был простой мешок, а потом опустили на один из громадных плавников. Он достал нож и начал пилить упругое мясо, отрезая окровавленные куски, при этом забрызгал себе лицо, пока оно не стало совсем красным, как и его руки. Затем он взял самый большой кусок, откусил от него и передал его толпе, которая шумела, толкалась, истерически смеялась. Наконец Керрику удалось пробраться к Армун. Он показал на огромное, как гора, тело.

– Охота была удачной.

– Самое главное – что ты опять здесь.

– Нечего было бояться.

– Я не боялась. Это – разлука. Этого не должно случиться снова.

Она не стала рассказывать ему о каждом прожитом без него дне: как она сидела на берегу, смотрела на море, думала о нем и их совместной жизни. Когда она прижала свои шкуры к губам, чтобы не было видно, что они обветрились, как делала это всегда, она поняла, что он был смыслом всей ее жизни, ее новой жизни, которая не была отражением ее прежней жизни. Она была другим человеком, когда они расстались. Ей не нравилось это, не хотелось вновь этого испытывать. Теперь они вместе шли в паукарут, где Керрик разделся, и Армун смывала с него глубоко въевшуюся грязь, накопившуюся после этого путешествия. Потом он лег, укрывшись мягкими шкурами. Она разделась и легла рядом с ним. Им никто не мешал: все парамутаны были на берегу. Вместе, вдвоем: дыхание их смешивалось, ее возгласы радости переходили в его.

Потом Армун встала, оделась и приготовила для обоих еду.

– Я развела огонь и прокоптила эту рыбу, которую перед этим выловила. Я наелась гнилого мяса. А это – корешки из леса. Они очень похожи на те, которые мне приходилось выкапывать раньше. – Когда она увидела озабоченное выражение его лица, то наклонилась и дотронулась до его губ, улыбнувшись. – Я ходила не одна. Мы ходили вместе, много женщин, мальчики с копьями. Мы видели больших птиц, но близко к ним не подходили.

Парамутаны до самых сумерек не возвращались в паукаруты. Они ели свежее мясо и пошли к палаткам, когда начался следующий прилив. Мальчики, оставшиеся на берегу наблюдать за приливом, с громкими криками бежали между паукарутами. Потом все обратили свои взоры к ярким звездам. Захватывало дух от холодного ночного воздуха, когда они снова взялись тянуть канаты. На этот раз изо всех сил тащили животное за хвост; теперь прилив не мог унести тушу назад в море.

Утром начали сдирать шкуру. Отдирали длинные полосы кожи, мясо отсекали от костей. Эта туша теперь была похожа на окровавленную гору. Калалек не принимал в этом никакого участия, только наблюдал. Когда тушу освежевали, он повернулся к паукарутам и снова взял карты. Потом позвал Керрика.

– Я все время, пока мы плыли за уларуаком, думал о них. Потом начал понимать. Я посмотрел на воду, потом на небо и подумал об этом. А потом начал понимать. Они, мургу, плавают по-другому, все делают по-другому, но некоторые вещи, связанные с океаном, должны быть теми же самыми. Вот посмотри-ка, что я думаю, и скажи мне, есть ли в этом правда.

Он разложил йиланские карты на земле и начал ходить вокруг них, держа в руке свою карту из костей. Он поворачивал и поворачивал ее в руках, затем опустился на колени и положил рамку из костей на карту, поворачивая ее до тех пор, пока не добился того, чего хотел.

– Ты помнишь, мы пересекали океан, ориентируясь по неподвижной звезде? Мы шли этим курсом, а вот место, где мы сейчас. Это земля, это лед, это берег, где мы тебя встретили, – вот это место.

Керрик следил за движением пальца, покрытого коричневой шерстью, по сетке из костей и не видел ничего, что так понятно было парамутанам. Для него они все еще были просто костями. Но он кивнул в знак согласия, чтобы не прерывать его. Калалек продолжал:

– Здесь-то я и начал понимать. Мургу плавают только в одном направлении – на юг, потому что ты сам мне говорил, что они не могут жить там, где снег. Мы живем там, где лед и снег, живем только на севере. Но вещи передвигаются с юга на север и с севера на юг. Вот здесь в море есть теплая река: она течет с юга, и мы ловили в ней рыбу. В ней очень много всякой живности, и она течет далеко на север, и, я думаю, в ней водится много рыбы, потому что для нее там много корма. Но где эта река начинается? Ты можешь сказать мне? – Он улыбался и поглаживал мех на щеках, пока ждал ответа.

– С юга? – Этот ответ вовсе не казался каким-то сложным, но он очень взволновал Калалека.

– Да, да, именно так. Ты ведь согласен со мной.

Поэтому посмотри на карту мургу. Если это земля, то это вода. Тогда этот оранжевый цвет мог бы означать теплую воду, которая течет с юга на север. Может ли быть такое?

– Может, – согласился Керрик, хотя для его неопытного глаза мог быть чем угодно. Воодушевленный Калалек с азартом продолжал:

– Поэтому здесь она заканчивается на краю карты. Ведь мургу никогда не ходят на север, поэтому здесь и должен быть север. Но перед тем, как она заканчивается, есть место на их карте – я уверен, что это место есть и на моей карте. И если это так – тогда здесь оно на их карте, а здесь – на моей. Мы теперь на правильном пути.

Керрик абсолютно ничего не понимал в парамутанских картах из костей, но в этом была кое-какая логика по отношению к картам йилан. Оранжевые линии могли бы быть теплой водой, и в этом есть смысл, хотя, что могли означать голубые линии, пересекающие оранжевые, он не мог понять. Неужели весь этот зеленый фон – океан? Темно-зеленый – земля? Возможно. Он провел пальцем влево по темно-зеленому фону, затем – вниз, пока темно-зеленый не перешел в зеленый цвет моря. Иногда ему казалось, что это напоминает модель, которую он видел в Дейфобене. А эти пластинки золотого металла, спрятанные под поверхностью в том месте, где, как они полагали, должен быть океан: что они могли обозначать? Алакас аксехент? По его рукам прошла судорога, когда это название пришло ему на ум. Алакас аксехент. Цепь золотистых полуразрушенных камней. Они указали ему на них, когда проходили мимо на урукето. По пути в Альпесак. Он провел пальцами по зеленому океану до темно-зеленой земли. К двум маленьким желтым кружочкам. Это и был Адпесак.