Летчика я, видимо, довел до белого каления. Самолет штурмовал нас, бросаясь на траулер с разворота в пике. Меня эта настырность тоже достала, и я заявил командиру "Тромсё", что если этот пират не уймется, то я тараном утоплю корабль береговой охраны. Норвежец несколько раз переспросил, уточняя мои намерения, не решаясь, очевидно, поверить в их серьезность. Но все-таки понял, что я не шучу. А положение, меж тем, было отчаянное: норвежские корабли взяли меня в плотную "коробочку" и, затирая, подходили все ближе и ближе... После моего заявления дистанция была немедленно увеличена до шести кабельтовых. И ближе полумили корабли уже не подходили.

     Я ведь в течение 35 лет изучал военную тактику, штудируя мероприятия по защите и обороне судна. Подняли бы боевой флаг СССР (был у меня с собой) и пошли бы на таран...

     Капитан "Григория Арлашкина" Виктор Новиков, оценив ситуацию, радировал своему руководству: "Иду на помощь "Электрону". Затем сбавил ход, но тут же попал винтом в стальной трос и вынужден был лечь в дрейф. Наши товарищи пошли на осознанный риск ради спасения "Электрона". Траулер позже был взят на буксир российским спасательным судном "Пурга" и отведен в Белушью губу на Новой Земле... Русские друг друга в беде не бросают!

      ЭКИПАЖ — ОДНА ДРУЖИНА

     Самым тяжелым для меня испытанием была ответственность за людей. Двадцать девять человек экипажа, включая капитана, впервые вместе вышли в рейс. Но команда, набранная, как говорится, с миру по нитке, оказалась на удивление сплоченной. Часть людей я привел на траулер с собой, но большинство впервые ступило на его палубу...

     В составе многонационального экипажа были ребята со всех концов России. Был и африканец родом из Сьерра-Леоне, которого мы звали "наш хохол". Мухаммед Бари женат на украинке и утверждал, что его "хохлушка Светлана сало делает лучше, чем корабельный кок!" А сойдя в Мурманске на берег, на вопросы журналистов Бари заявил: "Мы Родину защищали!" И он точно выразил то, что чувствовала вся команда.

     Приняв решение не идти на беззаконном поводу у норвежцев, коротко сообщил членам экипажа по бортовой трансляции, что "Электрон" следует в порт Мурманск. Никто не возразил. Морское правило: решение капитана — закон. Он отвечает за все... Работали, как обычно, без нервозности и горячки — каждый выполнял свою задачу. Так, наверное, и должно поступать в бою, если хочешь победить.

     Мы вместе выдержали этот боевой путь в 510 морских миль, более тысячи километров, вместе выстояли в беспримерном для мирного тралового флота бою, длившемся с 11 часов утра 16 октября до 15 часов 19 октября 2005 года! Да, мы были единой командой. И это не пафос. Это констатация факта.

     За всё это время я ни разу не побрился, лишь изредка покидал капитанский мостик — ходил в гальюн, два раза помылся в душе и один раз поел. Не спал фактически с вечера 14 октября до самого входа в территориальные воды России. Лишь тогда попробовал уснуть, но ничего не получилось — сквозь дрему слышал все, что происходило вокруг, каждый звук судовой жизни.

     Траулер вообще вел себя, как живой. Когда без буксира отходили от причала в рейс, главный двигатель на развороте вдруг заглох. Стармех Юрий Алексеевич Жибинский запустил его снова. Двинулись — двигатель вновь глохнет... Я впервые за всю свою капитанскую историю отдавал якорь чуть ли не у самого причала. Представляете?! Пароход не хотел идти в рейс... И на промысле бывали ситуации, когда двигатель "капризничал" и приходилось останавливаться прямо с тралом. Много неприятных моментов было с ним.

     Зато во время нашего прорыва в Россию двигатель работал, как швейцарские часы, — безукоризненно. Даже когда норвежцы с моторной лодки бросили нам под нос плавучие концы, чтобы обездвижить, и пришлось делать аварийную остановку, двигатель пошел с полтыка — молодцом! Удивительно это, особенно после всех его "фокусов" у мурманского причала...

      ЛИЧИНА

     Спустя 12 часов после начала прорыва мы услышали сообщение "Радио России", что экипаж траулера "Электрон" захватил в порту двух мирных граждан Норвегии и сбежал с ними в море. Откровенного вранья в СМИ довелось услышать много. Слово "браконьер" порой было самым мягким из эпитетов. Слушал и поражался: "Да неужели это про нас?! Они что, с ума посходили?" На нас с "вежливой" наглостью напали в открытом море, и мы бескровно защищаемся, как можем, одним лишь мореходным искусством и братской взаимовыручкой. А тут... 17 октября я послал на "Радио России" радиограмму, чтобы там перестали дезинформировать страну.

     К нам на выручку наконец-то вышел противолодочный корабль, но двигался он далеко не полным ходом, сетуя на сильный шторм, от которого почти вся команда корабля слегла в приступе "морской болезни". Наша военная авиация якобы тоже из-за сильного ветра не смогла подняться в воздух. А норвежцы летали — только шум стоял!

     На границе экономической зоны России нас остановил большой противолодочный корабль "Адмирал Левченко". Получил от него приказ: "Ты арестован. В территориальные воды России не входить". Я вспылил: "Да арестовывали меня уже! Вы уж только с норвежцами как-то разберитесь, кто первый!" Как обухом по голове! Потеряли ход, легли в дрейф. "Тромсё" остановился рядом с нами, а остальные три корабля подошли к "Левченко". Оттуда меня запрашивают: "Чего они хотят?" Отвечаю: "Ну должны же они хоть кого-то взять за жабры!" Молчание длилось с минуту. Потом с БПЛК скомандовали: "Так, давай быстро ко мне, входи в терводы и берем курс на Мурманск!"

     Потом-то выяснилось, что над душой у командира корабля стоял адмирал, специально прилетевший из Москвы. Это значит, что решение о сдаче нашего траулера было принято уровнем куда выше адмиральского. В этом предательстве российских политиков я не сомневаюсь и по сей день. Нас должны были насильно увести в Норвегию.

     Подтвердил это в кулуарах суда и один неофициальный разговор с норвежским дипломатом: "Тебя сдали". Я переспросил его: "Местные?" Ответ был краток и честен: "Нет, выше"...

     Родина встретила далеко не духовыми оркестрами... Подошли к спецпричалу, где базируются корабли российской береговой охраны. Ошвартовались. Заглушили двигатель. Ребята пошли устанавливать трап. Глянул я в иллюминатор на берег, а там — одни фуражки: милиция, госбезопасность, прокуратура... Посмотрел я на эту толпу с борта и пошел тихонько к себе в каюту. Помню, зашел в нее, подравнял стопку документов, сел в кресло...

     И вдруг дверь распахивается настежь! В проеме, теснясь и мешая друг другу, — люди в форме, размахивая своими "ксивами": "Я из прокуратуры... Я — из инспекции... Я из... Я... Я..." Повернул к ним голову, поднял глаза, и вдруг... зрение пропало. Ослеп! Голоса слышу, но ничего не вижу. И меня повезли в реанимацию...

     На фоне действий властей, сделавших всё возможное, чтобы опозорить моё имя и посадить меня в тюрьму, удивила реакция простых людей по всей России. Первая радиограмма со словами поддержки и ободрения пришла 17 октября из Читы. Потом были и другие. Тогда их не читал, было некогда. Занялся этим лишь в российских территориальных водах. Честно говоря, прослезился. Давно так не гордился тем, что я — русский человек и за мной — вся Россия.