1

С Артемом Федоровичем Сергеевым, хорошо знавшим семью Сталина, мы делали цикл бесед под условным названием "Сталин в кругу семьи". Большая их часть была опубликована в газете еще при жизни Артема Федоровича, ушедшего 15 января 2008 года. Предлагаем вниманию читателей фрагмент беседы, не вошедший в свое время в материал, посвященный другу Артема Федоровича, Василию Сталину.

      Артем Сергеев. Василия любили товарищи и дружили с ним по-настоящему: ходили в кино, в Парк культуры, играли в футбол. У меня было фактически два дома. Как и у Василия. Он иногда после школы шёл не к себе домой, а к нам на улицу Серафимовича. Как и я. И шёл я не в гости, не по приглашению, нет, а домой шёл. Так и Василий себя у нас чувствовал — дома. Мы с ним были неразлучны, и все считали, что мы друг без друга жить не можем.

     Он был талантлив во многом. Был хорошим спортсменом. Когда нам было по 13-14 лет, мы с ним занимались в кавалерийской школе. Нашими тренерами были мастера. Мы все прыгали конкур пионер-класса. А Василий, только начав заниматься, прыгал с мастерами, чемпионами, с такими, как капитан Эйдинов, Александра Левина, чемпионка СССР, Валентин Мишин.

     К слову сказать, впервые от капитана Эйдинова, инструктора в конно-спортивной школе, я услышал о Георгии Константиновиче Жукове. Это был 1936 год. Эйдинов рассказывал нам: "У меня в 1930 году был командиром полка Жуков (а сам он был у него командиром эскадрона). Таких командиров в Красной Армии больше нет. И вы всё равно о нём узнаете".

     Затем рассказывал, что это был за Жуков. Классик как наездник. Эйдинов говорил: "Найдите у меня хоть одну ошибку. А вы думаете, что мне не хочется расслабиться? Но только у меня эта мысль появляется, тут же я вздёргиваюсь: вспоминаю хлыст Жукова. Он никогда не читал нотаций: у него хороший хлыст — и по тому месту, которое немного не так действует (не так поставленная нога, болтающаяся рука, неправильная осанка). В манеже обычно висят большие картины: панно с изображениями положения всадника и лошади. У Жукова панно не было: он показывал приёмы и положения всадника на себе".

     Надо сказать, что Сталин очень высоко ценил как кавалериста Будённого. И если в компании пытались пошутить над Будённым как кавалеристом, к примеру, Сталин сразу это пресекал. Семён Михайлович сам вырубил лучших фехтовальщиков Европы, и похоронены они подо Львовом. Он был элементом оперативного построения Первой конной армии. Или боевого порядка, он вёл в бой. По нему шли, на него ориентировались. Он рубил первый, играл первую скрипку как такового сабельного боя. Его авторитет в кавалерии непререкаем. Я помню до войны конные соревнования. Если в них участвовал Будённый, то первое место будет у него. Если надо срубить лозу, то Буденному на лозу пилотку или фуражку вешали, и только то считалось срубленным, если пилотка сядет на пенёчек — то есть не шелохнётся. Шашка в руках у него буквально пела: большая скорость вращения большая частота звука. Вот такой был кавалерист Будённый.

      "ЗАВТРА". Какие элементы мужского воспитания со стороны Сталина вы могли бы привести?

     А.С. Сталин, к примеру, считал, что мужчина должен знать оружие и уметь обращаться с ним. И стрелять мы научились довольно рано.

     Случилась, например, такая вещь на даче в Зубалово. У Сталина над кроватью висело ружьё 12 калибра — двухстволка — которое ему на 50-летие подарили английские рабочие. Патроны в шкафу лежали в коробках, особенно никем всё это не запиралось. Мы с Василием ружьё брали, открывали, щелкали без конца, патроны пробовали, было нам тогда по 10 лет. Ну один раз возимся с оружием, в конце концов услышали — машина подходит. Приехал Сталин. Мы ружье — на место, сами вниз — встретить. Он вошёл и пошёл на второй этаж к себе. Немного времени прошло, слышим — бух! бух! — двойной выстрел.

     Мы сразу наверх.

     Сталин стоит. Ружье лежит на полу, в стене след двух дробовых зарядов. У Сталина порван китель, и капает кровь с руки. Спрашивает:

     — Ребята, вы ружье брали?

     — Брали.

     Обмануть, наврать — исключено. Можно было что-то не сделать, не выполнить, но сказать об этом. Сказать правду.

     — Брали. А вы знаете, что мы революцию делали с помощью оружия? Оружие — наш друг. А друга знать нужно. А вы оружие не знаете, потому видите, что получилось. Сейчас его надо ремонтировать, тужурку надо зашивать. ( То, что рука процарапана, не сказал.) А всё потому, что вы не знаете оружия. Пойдите к Ефимову (Сергею Александровичу, коменданту дачи), скажите, чтобы он вам показал, научил обращаться со всем оружием, которое здесь есть.

     Оружие там было разнообразное и в нужном количестве. По этому поводу мы неделю в школу не ездили. Стреляли, разбирали, собирали. А карабин бьёт очень сильно, так мы ссадили себе плечи. Через неделю Сталин приехал. Мы сказали, что знаем, как пользоваться всем оружием. Мы умеем разбирать, собирать и стрелять. Он говорит: "Вот теперь оружие — и ваш друг. А друзья друзей между собой — тоже друзья. Значит, все мы теперь друзья".

      "ЗАВТРА". А что получилось-то?

     А.С. Мы вставляли патроны, а когда подъехал Сталин — побежали встретить. Хотели встретить. Уважение к нему было сверх всякого, сверх мыслимого. А он ружье взял, не зная, что мы патроны вставили, а вынуть не успели. Он взял со стены ружье, задел курки — вот и получилось — в руку.

     Когда были созданы военные школы, мы с Василием пошли туда учиться, потому что с детства мечтали стать военными. В нашем школьном здании не было ни спортзала, ни стрелкового тира. Для военной школы такое помещение было неудачным. В жизни школы тогда большое серьёзное значение имела комсомольская организация. У нас был очень хороший комсорг в ЦК комсомола — Валера Цыганов. Ему было тогда 28 лет. У него было три заместителя: Василий Сталин из 9-го класса, Серафим Блохин тоже из 9-го, и я из 10-го класса. По инициативе именно заместителей, а не секретаря, было решено, что нам нужно другое здание спецшколы: должен быть спортзал, место для стрелкового тира и военные кабинеты. И мы решили идти к наркому просвещения Чуркину. Кто пойдёт? Комсоргу ЦК вроде ни к чему: он человек взрослый, а инициатива исходит от нас, школьников. Решили, что пойдём мы, заместители. Василий говорит: "Мне нельзя — фамилия. Если я приду, скажут, что это директива сверху. И если отец узнает, не похвалит, что с его фамилией пришли к наркому с какими-то требованиями или просьбами". В итоге пошли Серафим Блохин, я и взяли Тимура Фрунзе, он в 8-м классе учился. Пришли к наркому, добились приёма. Тогда это было не так сложно. Стали вести разговор о том, что с другой стороны зоологического сада есть здание, выходящее на Грузинскую улицу. Оно военной школе вполне соответствует. А школа, которая там находится, может переехать в наше здание: по наполняемости, по количеству учеников это здание вполне подойдёт. Нарком стал говорить: это невозможно. Мы сказали: если вам это кажется невозможным, если вы не понимаете, какое здание необходимо военной школе, где готовят будущих командиров Красной Армии, тогда мы пойдём к Ворошилову, он-то должен понимать, какое здание нам нужно. Это не наша прихоть, а необходимость серьёзной подготовки будущих военных... Короче говоря, во втором полугодии наша вторая артиллерийская спецшкола (тогда она ещё называлась 118-я средняя школа) занималась в прекрасном школьном здании, где было всё необходимое для подготовки командиров.