Надолго ли его хватит? Когда-то и Алла Латынина попробовала в “Новом мире” урезонить либеральных жандармов — больше не высовывается. Да и Игоря Золотусского жестко поставили на место после ссоры с либеральными лидерами “Литературной газеты”. Быстро исчез и неуправляемый Ефим Лямпорт. Лишь Виктор Топоров не боится совершать гражданские поступки, напоминая мне еврейского героя Самуэля Коэна из прекрасной книги Милорада Павича “Хазарский словарь”.

Виктор так объясняет сам себя: “Я не исповедовал философию “малого народа”, к которому по происхождению, воспитанию, образованию и роду занятий принадлежу. Я всегда проводил черту между собственными (и своих друзей, своего круга, своей страны) интересами и естественным правом “большого народа” жить по собственному выбору и разумению. Я не бью вне ринга... Не проповедую вне храма. Все, что я пытался и пытаюсь еще сделать в отечественной культуре, лишено какой бы то ни было императивности”.

Сейчас так пробует поступать и русский молодой прозаик Олег Павлов. Может быть, больше таких надо в литературе: и нашей, и вашей? И на самом деле, не принцип ли это любой истинной критики: “Мне смолоду была присуща интеллектуальная независимость, граничащая то ли с бесстрашием, то ли с безумием, и если аргументам неглупого оппонента иногда удавалось на мою точку зрения в той или иной степени повлиять, то так называемое общественное мнение — что в официальной, что в либерально-подпольной его ипостаси — я игнорировал, кажется, с самого начала. В двадцать лет, прочитав “Доктора Живаго” (и боготворя Пастернака-поэта, особенно раннего), громогласно объявил: “Слабая, беспомощная книга!”— и пребываю в этом убеждении до сих пор”. Вот поэтому и заказал именно такому: по-хорошему скандальному, но все-таки изначально своему, из своего круга, (наверное, так же, как Синявскому или Симонову, все прощая),— коммерческую книгу для коммерческой серии своего недавно основанного издательства “Захаров-АСТ” бывший сотрудник “Независимой газеты” Игорь Захаров.

Что важно — сразу дал автору деньги и назначил сроки. Поэтому книга писалась крайне быстро, по-коммерчески. Что-то перепечатывалось, что-то компилировалось из своих же старых сочинений.

Наверное, не меньший, а больший скандал вызвала бы строго отобранная книга лучших статей Топорова из “Дня литературы”, “Независимой газеты”, “Часа пик” и других изданий, в том числе и из полюбившегося ему журнала “Новая Россия”.

Разгром Набокова и Солженицына, Кушнера и Гранина, Старовойтовой и Явлинского — “политической девочки, потерявшей свой пол и поэтому ищущей власти, вместо того чтобы искать мальчика, под которого стоит лечь”,— такая книга была бы достойна самого Зоила, но “кто платит деньги, тот заказывает музыку”, а Игорю Захарову требовалась для серии именно автобиографическая скандальная книга “Двойное дно”.

Читать ее надо где-то с главы третьей и до последней. Гвоздем книги я считаю абсолютно серьезные принципиальные, и отнюдь не скандально написанные, хотя и станут самыми скандальными (но по-разному), главы об искусстве перевода, где оспариваются многие положения господствующей ремесленнической школы переводчиков, и о русско-еврейском диалоге, ту самую, которую с одобрения Виктора Топорова мы напечатали в двух номерах газеты “Завтра” (в сокращении).

Главы эти наверняка обдумывались заранее и даже выпадают из общего ернического тона книги. В них не видно человека, нанятого писать скандальную книгу. А сплетни о Золотцевых и Азадовских, сайгонские сплетни — лишь фон для серьезнейших рассуждений об искусстве и жизни.

Он — и издателю угодил, обыватель найдет уйму бульварных историй о либеральных звездах и писательской братии наподобие той, как поэт Андрей Чернов, подлизывающийся к академику Лихачеву, сосущий всех маток сразу, нашел скотомогильник и объявил его захоронением декабристов. Но для себя, для собственной гордости, между скандалами он поместил все свои достаточно принципиальные социальные, национальные, политические и литературные размышления интеллектуала конца ХХ века. И эти размышления, как бы он ни стремился предстать перед читателем гордым одиночкой, во многом совпадают с концепцией нашей газеты.

Не случайно некий космонавт-политик, похожий на Юрия Батурина заметил: “Я не понимаю Топорова. Я чувствую, что он наш — по образу мыслей, по стилистике, наконец, по крови. Почему же он не с нами, а с ними? Почему он против нас?” Так же думали над загадкой генерала Рохлина. А загадки нет. Виктор позволил себе стать свободным человеком и выражать свои взгляды. А так как он чувствует себя именно русским евреем, с ударением на первом слове, и думает о России как о родине, а себя мыслит лишь в русской литературе, он ненавистен всем, кто думает иначе.

Владимир БОНДАРЕНКО

Ланселот Озерный и его соратники — в числе тех, кто пытается вернуть к жизни красоту Русского Слова. Среда, из которой проросли их стихи,— среда борьбы и протеста. Возможно, кому-то из выродков-постмодернистов захочется “закрыть” этих “осьмиголовых гадов с посвистом огневистым”. Пусть попробуют. Наши “драконы” — обратная сторона ваших “реформ”. Как говорил один из современников французской революции: “ты этого хотел, Жорж Данден?”

Л.ОЗЕРНЫЙ

МОЙ ТОПОР

Как Солнце пронзает свинцовые тучи,

Топор мой разрубит чужие мозги.

Надысь потрясал ятаганом мне с кручи?!

Теперь тебе, падла, не видно ни зги!

Пусть черную душу скрывают доспехи,

Разрубят коварство Арийцев Мечи —

Ковались они для ратной потехи —

Походы и битвы им не страшны.

Подымем за шкирку безглавого хана.

Властитель безумный бездумной орды,

Пусть видят тебя твои басурманы,

Но ты не увидишь, подлюка, Руси!

* * *

Мы гуляем и славим Победу!

В наших кружках пенится хмель.

Мы горланим старинные песни

Каждый звук долетает в цель.

Нам не надо сегодня перечить,

Прерывать наш искрящийся гам.

Мы веселье свое заслужили

И не вам указывать нам.

К ТОПОРУ

Грядет грозовая погода.

Раскаты слышны по Руси,

Перун проверяет свой молот,

И молнии в небе видны.