В комнате к Матвеевне поочередно стали заходить старухи и старики и прочий трудовой люд. И все они с благодарностью принимали у нее свежеиспеченный хлеб и калачи.

Наконец опять мы с Матвеевной остались одни.

— Выходит, эта ваша печь весь поселок хлебом снабжает?

— Да, я на пенсии. Сын в тюрьме. И чтобы вину с него снять, людям добро делаю. Почти всю жизнь прожила я с этой печкой. Посмотрели бы вы в прошлый год, как она обветшала, но, слава Богу, все обошлось. Наши сельчане, только я попросила, сразу же ее отремонтировали. И теперь она ох как пыхает. Дрова, какие я захочу, такие мне и подбирают. Привезут, да сами и разгрузят. На другой день переколют, в поленницы сложат, и печь, можно сказать, на весь год едой обеспечена... Пойдемте, доктор, я вам тесто покажу.

Недалеко от печи на четырех деревянных подставках стоит огромный деревянный чан, накрытый фанерной крышкой, поверх которой уложены три одеяла. Матвеевна живо их стаскивает. Я помогаю ей сдвинуть крышку. Только сняли ее, как пахучее тесто зафыркало и заворошилось. Через минуту стало пузыриться.

— Вовремя подоспела, — произнесла Матвеевна и, закатав рукава халата до локтей, быстро посыпала его мукой и начала ладно и ритмично похлопывать ладошками.

— Это я поглаживаю его... — сказала она. — А как запузырится, бить начну.

Точно завороженный стоял я у чана. Кисловатый запах дурманил. Не обращая внимания на меня, Матвеевна медленно двигалась вокруг чана, подбивала и отстукивала ладонями тесто. Руки ее ритмично и безостановочно плясали. И в такт им вздрагивали грудь и плечи.

— Ишь, как тянется, точно баба на сносях, — улыбнулась она и пуще прежнего захлопала по тесту.

Я смотрел, как она лихо ребрила его, и мне казалось, что через несколько минут из-под ее рук появится не взбухший хлебный ком, а ребеночек, страстно и горячо приветствующий своими криками жизнь. А еще мне казалось, что Матвеевна не просто похлопывает тесто, а кует его. Каждый шлепок-удар ее поставлен, он легок и нежен, и не зная промаха, строго предназначен определенной цели — подбить, подбодрить.

— Как только пожелтеет, так и запузырится, — сказала Матвеевна и заработала руками еще быстрее. Минут через пять тесто пожелтело, а затем начало точно брага пузыриться.

— А в три часа ночи я встану и для страховочки еще разик подобью. И утром оно ложится в формы, как я только пожелаю. Любой узор вяжу, и он лежит себе и не распадается. Детишкам птичек, коней леплю, а людям постарше звездочки и обручальные колечки в паре. В подбивке весь мой секрет. Подбитое тесто не шалит и в жару не ломается, только знай себе розовеет. Хлеб руки любит и тепло. Тесто никогда не поднимается, если в доме холодно. Чтобы тепло подольше сохранилось, я чан двумя теплыми одеялами накрываю. И в печи постоянно огонь поддерживаю, каменьям лежака остыть не даю. Я по воздуху чувствую, если печь начинает охолаживаться. Когда тесто замешиваю, дверь на замок закрываю, чтобы холодный воздух ни в коем случае в чан не попал. Печь протапливаю до тех пор, покудова тепло стоймя начинает стоять. При тепле муку водой или молоком заливаю, так она точно сахар растворяется и к пальцам не липнет, сама к себе собирается и запах сохраняет. Если мучную пахучесть при замешивании не растеряешь, то хлеб, даже если и зачерствеет, все равно будет ароматным. Я ванилином, как некоторые бабы, никогда не пользуюсь, хлеб должен сам за себя говорить. Когда ты его ножичком режешь, он всеми ноздрями своими так и пышет, солнечной пшеничкой пахнет да корочкой поджаренной хмельком обдает. Удачно испеченный хлеб под ножом не крошится. А если руку на него положишь, а потом отнимешь, он сам выпрямляется. Прошлым летом я пекарей, двух молоденьких, целую неделю уму-разуму учила, а у них то подгорит, то скомкается, после выпечки не то что ножом, топором не расколешь. Непостоянные они какие-то оказались, мало того, что в работе грубы, и все куда-то спешат.

Я помог Матвеевне накрыть чан фанерным листом и тремя одеялами. В душе завидовал ее мастерству. Неожиданно мне тоже вдруг захотелось стать пекарем. Наверное, самое доброе и мирное дело на земле — это печь хлеб. Русский хлеб с желтовато-коричневой пахучей корочкой наверху, с веснушчатыми крапинками по бокам и кое-где масляными пятнами по нижним краям.

Открыв печь, кочергой Матвеевна стала пошевеливать горящие сиреневым светом березовые угольки. Печной зев был красив. Огненные блики бегали по стенам, ярко освещая шероховатости и неровности. Сухая свежесть печи коснулась меня, и я чуть не задохнулся от волнения...

За окном был вечер. И на темно-синем небе уже вспыхивали звезды. Торжественно и царственно стояла у печи Матвеевна. В сумрачном домашнем свете ее нежное лицо было полно доброты. Раскрасневшиеся руки чуть вздрагивали. В задумчивости смотря перед собой, она щурила полные какой-то своей потайной заботы глаза. Напротив ее окна в домах горел свет. И из печных труб тоже курился дымок.

Я смотрел на эти светящиеся домики и думал, что многие люди, собравшись сейчас ужинать, разрезают свежеиспеченный хлеб Матвеевны, ощущая его теплоту и аромат.

Дрова в печи догорали, и мягкий жар, пахнущий хлебом, румянил лоб и щеки. Лицо Матвеевны сияло. Она опять подошла к чану с тестом. Опустилась на колени. прислушалась.

— Слава Богу, от рук не отбилось, шуметь начало, — и перекрестилась.

Концерт-шоу «The Fire Of Anatolia». 7

В бизнесе нет слабых. Деятельный человек, склонный к размеренной жизни без риска, скорее станет делать карьеру госслужащего, или, наконец, пойдет в помощники к тому же отчаянному бизнесмену. Но заправлять предприятием непременно должна личность выдающаяся. И таких немало выделилось на Руси в последнее время. Другой разговор, что свой талант и мужество многие русские предприниматели направляют лишь на собственное обогащение. Срывают куш с мимолетной коммерции, спекулируют на биржах и «прокручивают» деньги. Однако есть и по-настоящему сильные, красивые в щедрости. Они несут свое богатство тем, кто не смог добыть его.

— Мельницы — они везде мельницы. Шаровые, молотковые, кольцевые. До этого я двадцать лет перемалывал щепу в древесную массу на Сегежском целлюлозно-бумажном комбинате. Дело знакомое. А с зерном намного легче оказалось. Культурнее. И пахнет хлебом. Не сравнишь с метилмеркаптаном. Потом карельской березой торговал — в Испанию гнали на мебельное производство. Откололся от компании законно, без стрельбы. Шестьсот тысяч у меня было на счету. Солить их, что ли? Поехал в родной Борисоглебск. Там друг работал в совхозе. Через знакомых, можно сказать, подарил он мне помещение. Я в Польше купил мукомольный комплекс. Прошлым летом запустились. Если все пойдет так, как шло до сих пор, то к следующему лету затраты окупятся. Накопления пойдут. Начнем расширяться. Куплю еще линию тонкого помола. В другие отрасли дергаться пока не стоит. С хлебом дело иметь теперь выгодно. Чем беднее в стране, тем больше хлеба потребляется. У нас заказов полно. Работаем качественнее, чем на некоторых московских мелькомбинатах. Около меня восемнадцать человек из местных, моих земляков, кормится. Заработок от полутора до трех тысяч — в зависимости от квалификации...