Участок этот в район Рогова был передан только на прошлой неделе. Кое-что за это время успели сделать — например, восстановили обрушенную лаву, о которой только что доложил мастер. Тем досаднее был этот случай.

В просеке Рогов услышал, как в аварийном забое кто-то спокойно тюкает топором.

— Забойщик, наверное, — ответил мастер на молчаливый вопрос инженера.

— А вы куда смотрите?

— Так он же сам…

Рогов чертыхнулся и трубно крикнул в лаву:

— Эй, кто там? Быстро вниз!

Зашуршала по скату угольная крошка, и через минуту в узкую арочку протиснулся щупленький пожилой человек. Аккуратно отряхнув колени, он присел у стенки, весело поблескивая глазами. Это еще более взбесило Рогова.

— Кто такой?

Забойщик кашлянул.

— По фамилии Некрасов.

— Что делаете в аварийном забое? Кто за вас должен отвечать? — закричал Рогов, чувствуя, как кровь прилила к лицу.

Забойщик снова кашлянул.

— Не надо за меня отвечать. Я там больное место клетками подхватил. Лава, пожалуй, угомонится…

Спокойные слова и ясный веселый взгляд забойщика охладили гнев Рогова. Уже спокойно он спросил:

— Коммунист?

— Состою.

— Передайте группарторгу, чтобы зашел ко мне. Скажите, что районный инженер просил.

— А когда зайти?

— А это уж он выберет время.

Забойщик выпрямился.

— Группарторгом я буду… Так что не сомневайтесь.

Рогов невольно потупился под его прямым, отечески снисходительным взглядом, в котором так и сквозило: «Эх, сынок!»

…Через два часа они встретились в мойке. Рогоз умышленно стал под душ рядом с забойщиком. Тот, очевидно, понял его внутреннее движение, может быть поэтому спросил:

— Мыла не требуется?

А заговорили по-настоящему уже в раздевалке.

— Покричать, оно, конечно, можно, — сказал он, надевая аккуратно разглаженный костюм. — Это вроде как отдушина для сердца. Я сам иной раз покомандую над старухой и сплю после того, как дух свят. Только ведь бывает, что и бестолку криком исходят.

Прощаясь, Рогов с удовольствием пожал руку забойщику.

— Нет, ничего, — успокоил тот, — я к вам с большим уважением. Давненько приглядываюсь,

Надвигался вечер. Меркнул розоватый холодный свет на дальних приречных холмах. А с востока, из-за горы, медленно ползла серая угловатая туча.

Сегодня суббота, — на улицах оживление, народ идет в клуб и просто погулять, подышать последним летним теплом. Вот прямо против окна остановилась группа шахтеров с «Капитальной». Не слышно, о чем разговаривают, но разговор, очевидно, очень горячий и дружеский.

И вдруг острая тоска охватывает Рогова. Ему вот не с кем сегодня поговорить. Сам, конечно, виноват, что до сих пор не смог прочно врасти в человеческий коллектив.

Как не хватает Вали! Взял бы ее сейчас за руку, заглянул бы в глаза и сказал всего одно слово…

Рогов повертывается от окна, идет к вешалке, берет кепку и, ступив через порог, плотно захлопывает за собой дверь. Какую глупость спорол, что не спросил у забойщика Некрасова адреса — сходил бы к нему, чего лучше. А тут вот приходится искать себе места в этом вечере.

В клубе не оказалось никого знакомых, и он уже собирался уходить, когда столкнулся с техником Аннушкой Ермолаевой. С ней он уже много раз встречался в техническом отделе шахтоуправления.

— Мне жалко вас стало, — приветливо улыбаясь, призналась она. — Стоит такой большущий… Наверно, думаю, потому и стоит на месте, не двигается, что боится наступить на кого-нибудь.

— Это почти правильно! — засмеялся Рогов. — Если судить по вас — народ здесь некрупный.

Девушка смотрела на него снизу вверх, и от этого лицо ее, чистой матовой белизны, казалось немного торжественным.

Даже вот так, вблизи, она походила на девочку. Фигурка тоненькая, перехваченная в талии цветным пояском, светлые глаза, затененные густыми ресницами, широко открыты, в них веселое любопытство; пышные каштановые волосы заплетены в тугую косу. Но стоило присмотреться к этой слабой на вид девушке, к тому, как смело развернуты ее плечи, как иногда упрямо сжимаются ее губы, как она независимо вскидывает свою маленькую голову, стоило присмотреться — и сразу перед вами вставал взрослый сложившийся человек.

Услышав звонок, она заторопилась.

— Дайте руку, Павел Гордеевич, я вас проведу в зал.

Когда сеанс окончился и они вышли из клуба, Аннушка была молчалива. Они остановились на деревянном мостике через речушку.

— Как это хорошо! — вздохнула девушка.

— О чем это вы?

— Да вот, есть такие кинокартины: когда смотришь — смеешься, а потом думаешь как о большой правде… А как вы себя чувствуете после войны? — неожиданно спросила она. — Я слышала разговоры на шахте: один за вас, другой против. Одни говорят — дельный, другие — беспокойный. А на самом деле какой вы?

— Какой я? — Рогов помедлил. — Такой же, как все.

— Как Дробот?

Рогов невольно рассмеялся.

— Ну, это, знаете, довольно зло! Не знаю, хуже или лучше, но не такой, как Дробот.

— А скажите, вам не скучно на руднике?

— А если скажу, что скучно?

— Я не поверю.

— Почему?

Аннушка вздохнула, поправила на плечах косынку, огляделась вокруг и заговорила быстро, полушепотом:

— Потому что нет лучше места на земле, чем наш рудник! Понимаете? Нет! Все здесь новое, молодое, сильное… И люди, и работа, и даже песни как-то лучше поются.

— А еще почему?

— И еще… я здесь жить начала по-настоящему, по-взрослому.

Рогов полюбопытствовал:

— Сколько же взрослому человеку лет?

— Девятнадцать! Видите? Но разговор о вас…

— Точнее, о руднике, — поправил Рогов и замолчал.

Речка сонно болтала с прибрежными камнями. Ночь летела над теплой землей. Большая оранжевая луна висела над гребнем невысокой горы. Гудели моторы на эстакадах ближней шахты. На путях трудолюбиво пыхтел маневровый паровозик. В нагорных улицах девичий хор выводил проголосную песню. От всего этого повеяло таким покоем, таким миром, что Рогов невольно затаил дыхание. И даже не заметил, как заговорил, медленно, убежденно:

— Аннушка… хорошие вы слова сказали, но я сказал бы их иначе: нет лучше места в мире, чем наша большая земля… Своя земля. На тысячи верст своя земля. Вот в чем главное. Поэтому и рудник дорог, и шахта, и люди. Вот сейчас ночь, тишина… А вдруг бы мы с вами совершили сейчас невозможное — ухватились бы за край кузбасской земли у подножья Алатау и приподняли бы его… А? Посмотрите-ка, что мы увидели бы! Ночь, а сразу над землей стало светло. Видите, сколько забоев, сколько людей, слышите, какой грохот поднимается к самому небу?

Рогов вздохнул, ссутулил плечи и закончил немного будничным тоном:

— А вот эти огни слева — это наш рудник. Но что это там делается на «Капитальной»? Посмотрите! В некоторых лавах темно. Почему там не работают? А недалеко от рудничного двора стоит целый состав, груженный углем. Почему он стоит? Почему машинист не торопится? Ну как тут не поругаться с начальником подземного транспорта?

Аннушка засмеялась негромко.

— Начали вы стихами..

— А кончил прозой? — подхватил Рогов. — Вот вам и сказ весь — почему я беспокойный.

— Это хорошо… — девушка зябко повела плечами. — Верно вы сказали… Значит, вам не может быть скучно!

Рогов отшутился:

— Давайте о чем-нибудь другом.

— О чем же? О звездах я не умею.

— Я тоже.

— Тогда помолчим, хотя Коля Дубинцев часто мне говорит, что я не умею молчать.

— Коля Дубинцев?

— Да… техник… Теперь на вашем пятом участке работает горным мастером. Разве вы не знаете? Это… — она на секунду замялась, а потом, решительно приподняв личико, добавила: — Это мой близкий друг.

— Знаю! — вспомнил Рогов. — Такой невысокий, физкультурник. И глаза… В глазах у него так же светит, как в камешке на вашем кольце?

— Вот-вот! — обрадовалась Аннушка. — Хороший ведь, правда?