Поддувало надулся:

— Мне до кота Васьки мало дела. Вот себе бы я печку сложил, чтобы меня грела.

— А я бы такую, чтобы кормила меня хорошо, — размечтался пузатый Шесток.

Нашли они печника, рыжего Лисовина. Взял он их в ученики — месят глину, подают кирпичи. Лисовин всех троих мастерству обучил.

Сложил Поддувало печь большую, чтоб было где лечь. Бросил охапку березовых дров.

— Погреюсь, поваляюсь, сейчас будет тепло.

Ждет он, ждет. Да не тут-то было. То ли не нагрелась печка, то ли уже остыла. Холодным-холодна. Лисовин подошел, посмотрел, сказал:

— В хозяина печка. За дело ты брался зря.

Рассердился Поддувало и развалил печь на кирпичи.

Шесток свою печку ладил, каждый кирпичик гладил.

— Моя мастерица-печка будет кашу варить, ничего не выкипит, не подгорит.

Пузатая вышла печка. Сунул в нее Шесток котелок с кашей гречневой. Булькает каша, преет. Только каша поспела, печка — хвать! Весь горшок себе в пасть опрокинула. Что в нее ни поставят: калач ли, пирог ли — все обжора пузатая слопает. Схватил Шесток свой горшок и убежал.

И у Вьюшки вышла печка в хозяина, маленькая, чумазая, над трубой дымок кудрявый, собой неказистая. А разгорелась мигом и пошла в Котоваськино. Едва успел Вьюшка шмыгнуть в свою дверку. Шагает печка быстро, метет за ней метелица. Пришла она в село, вот и Васькин дом. А из трубы дым валит! Вьюшка свою дверку приоткрыл:

— Печка-то Васькина — дома! Вернулась. Ну ничего, моя и здесь пригодится, на улице. Вставай, печурка, на углу.

Печка встала. На всю Проточную запахло кашей, сухарями. Собаки набежали:

— Нам бы по сухарику.

Воробьи налетели, просят:

— А нам бы каши просовой.

Прибежал и щенок Заплатка:

— Я только погрею лапы.

Целый день подбрасывает Вьюшка в печку дрова. Всех накормил, всех обогрел. Дело к вечеру. Выгреб он золу, закрыл трубу. Видит, Шесток с Поддувалом выходят из Васькиных ворот.

— Не пустил нас кот Васька. Сказал — без нас управится.

— Что же, живите, шесток с поддувалом свободны.

Улегся Шесток на теплый шесток, в поддувале свернулся калачиком Поддувало. И захрапели, как бывало…

На задворках, в сарае, где крыша худая, семь братьев-дождиков жили. Исправно все семеро людям служили. Первый брат — Проливень — наливал в бочки воду, второй брат — Косой — поливал огороды, третий — Ситничек — грибы ситом сеял, четвертого звали Окатный. Окатывал он ребят с головы и до пят. Пятый брат — Спорый — бегал в леса и горы, приносил прохлады жбаны полные. Дождик Бусый по капле поил птенцов желтопузых.

Седьмой брат, самый маленький, на дудке играл. Его звали Дударик. Спрячется Дударик под дырявым кувшином и играет на дудке камышиной. Все его слушают, а кто играет — не знают. Знают только ребята, что засыпают под его песенку. А еще знают скворчата в скворечнике. Горох, морковка да репа на грядках, да огурцы в огуречнике.

Но вот скворчата превратились в скворцов. На огородах полно огурцов, репы, морковки. То-то ребятам раздолье!

Взрослые говорят:

— Не уродилось бы ничего, если бы не было дождя.

Вот и пришли ребята к старому сараю.

— Братья-дожди, мы вас приглашаем. Хотим угостить вас киселем.

На пир братья пришли всемером. Растерялись ребята:

— Где мы столько посуды добудем?

— Ничего, — отвечают братья-дожди, — мы со своей посудой.

Стали гости кисель хлебать: Проливень из бочки, Косой дождь из ведра с лейкой.

Просит Спорый дождик:

— Мне полный жбан налейте!

Дождик Окатный не отстает от брата:

— Вот мой ушат. Я пью кисель ушатами.

Братец Ситник наливает ситом. Ест и хвалит:

— До чего же сытно!

Дождику Бусому поднесли кисель в кувшине. А младшему — Дударику — налили в дудку камышиную, а больше киселя не осталось…

Прошел август месяц. Стали братья-дожди собираться в дорогу.

— Пора нам уезжать вместе с дядей Громом.

Запряг телегу дядя Гром. Уселись в нее дожди со своим добром. Ситник — с ситом. Спорый — с ушатом, Проливень — с бочкой большой, с лейкой — дождик Косой, Бусый — с кувшином, Окатный — с ведром. Тронул телегу дядя Гром.

Бежит, догоняет ее Дударик:

— Меня забыли! Меня не позвали!

Заворчал дядя Гром:

— И этот не пустой, а с добром! Для твоей дудки нет на телеге места. Кони с места не сдвинутся. Но! Едем!

Сколько ехал, столько и плакал по дороге Дударик. Только вдруг догоняет телегу Журавлик, а в клюве — дудочка камышовая.

— Я до теплых краев ее донесу. Она не тяжелая.

…Весной, когда из теплых краев домой собирались, не взяли с собой Дударика.

— Для тебя на телеге нет места.

Братья домой не одни собираются: каждый — с невестой. А невесты у братьев — радуги. И у каждой сундук с нарядами.

Вернулись домой братья-дожди, за работу принялись. Льют ушатами, бочками, лейками воду, да только ничего не растет в огородах. Вот незадача! Ни гороха с морковкой, ни репки… Хоть плачь. Приуныли ребята, галдят целый день голодные скворчата в скворечнике. Не алеют среди гряд маки, пусто в гряде огуречной…

Братья-дожди чешут в затылках, наряды жен-радуг их не веселят.

— Эх, не видать нам нынче киселя!

Собрались и пошли к журавлям.

— Где тут у вас журавлик, что с нашим младшим дружил? Он летел за нами следом с его дудкой камышиной.

Вышел журавлик.

— Это я. Я за Дудариком слетаю.

Неделю не было его. А через неделю все увидели: летит верхом на журавле маленький Дударик. Обнял руками шею журавлиную, лежит и дудит в дудку камышиную.

Морковка, горох, что в земле крепко спали, сразу проснулись:

— Слышите, Дударик!

Опустил на землю Дударика Журавлик. Хотел тот спрятаться под кувшин, да кувшин занят. Дождик Бусый из него поит скворчат. Сел Дударик играть в палисаднике, все его и увидали.

— Так вот кто на дудке играл! Играй, играй, пусть братья твои пока помолчат!

Вот и играл Дударик, когда его просили. Под песенки дневные горох, морковь да репка росли. Под песенки ночные — ребята и огурцы.

Август пришел. В старом сарае братья-дожди на пир собрались с женами-радугами вместе. Малыша Дударика посадили на почетное место. Таз киселя ему налили, дудку-камышинку цветами перевили.

Жил в деревне пастушонок Тимоша. Кнут да пастушья сумка — ничего у него больше не было. А коров ему дали пасти целое стадо. Бегает за ними Тимоша с утра и до поздней ночи. И мечтает он:

— Был бы у меня конь! То ли дело! Не надо вязнуть по колено в грязи и по жаре плестись. Когда б захотел, всегда искупался. А пешком не дойти до речки, не добраться.

Однажды в жаркий полдень брел Тимоша за своими коровами и так ему искупаться захотелось — нет мочи! Оставил он коров в березняке, в лесочке, а сам направился к речке. Шел сначала лесной дорогой, потом полевой тропинкой. Она его на луг и вывела. А на лугу, куда ни взгляни, ходит под ветром серебристый ковыль. И жара! Хуже, чем на дороге.

Сморило Тимошу. Только сквозь сон слышит он чьи-то голоса и звон. Глаза открыл — слышно отчетливей прежнего:

А другие молоточки бьют потоньше и позвонче.