Философское исследование имеет свою специфику, несводимую к методологии естественных наук, а в определенном отношении и прямо противоположную ей. Философия имеет право на существование, имеет смысл только благодаря тому, что она противостоит как антипод формализуемому аппарату «точного» исследования, что она дополняет его качественно иными средствами познания. Философия призвана разрабатывать методы умозрительного, неформализуемого мышления, протекающего на самом высоком уровне теоретического обобщения.
А отсюда определенные требования и к изучению философии. Ту или иную частную науку можно постигнуть по готовым результатам, достигнутым ею, по своду уже сформулированных закономерностей, выводов, теорем, формул. К овладению философским образом мышления таким путем не пробьешься.
Тем не менее на практике, к сожалению, философии нередко учат как сумме готовых, раз и навсегда данных выводов. Она преподносится как свод всеобщих законов, черт и категорий, давно найденных, установленных, облеченных в дефиниции, словно отлитые из стали, которые остается только заучивать да иллюстрировать все новыми примерами из всех областей природы, общества и мышления.
Еще В. И. Ленин, выступая на III съезде комсомола, предостерег против «облегченного» изучения марксизма. Те, кто сводит изложение философии к перечню законов и сумме примеров, их подтверждающих, тем самым выхолащивают ее существо. Самое печальное заключается в том, что такого рода «облегченное» преподавание воспитывает, с одной стороны, начетчиков, педантов, догматиков, которые постигают не дух, а мертвую букву теории, а с другой стороны — скептиков, нигилистов, которые при первой же трудности поворачиваются к философии спиной.
Упрощенный подход к изучению философии часто имеет своим результатом то, что общие философские положения легко догматизируются, перерождаются из знания в слепую веру, и тогда орудие познания может превратиться в свою противоположность.
Когда пунктирно намеченное, гипотетическое знание превращается, по ироническому выражению Ленина, в «общеобязательную философско-историческую схему»[15], в абсолютные и непререкаемые истины, их глашатаи — в обожествленные кумиры, то мы сталкиваемся, так сказать, с «философской религиозностью», ничего общего не имеющей с подлинной философией. Для диалектической же философии, по словам Энгельса, нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На всем и во всем видит сна печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему[16].
Теоретические «догматы веры» отпугивают ученого. Однако, оттолкнувшись от Сциллы философского догматизма, он тут же рискует вдребезги разбить корабль своих исканий о Харибду эмпиризма, позитиризма и других философских построений худшего сорта.
История науки изобилует примерами того, что даже самые талантливые исследователи оказывались не на высоте, когда становились рабами философского нигилизма.
Известно, что гениальный Ньютон первым совершил открытие дифференциального и интегрального исчислений. Но его эмпирическая позиция, выраженная в знаменитом тезисе: «Гипотез же я не измышляю», помешала, очевидно, придать открытию необходимую форму. Эту более совершенную форму сумел найти философ Лейбниц, пришедший к математическому открытию независимо от Ньютона.
В начале XX века идеи специальной теории относительности «носились в воздухе». Знаменитый французский математик Анри Пуанкаре стоял на пороге открытия этой теории. Но, по мнению великого физика современности Луи де Бройля, сделать открытие ему помешала порочная философская позиция, предубеждение против теоретических построений, которые, как он считал, ученый выбирает лишь ради соображения «удобства», а не в целях найти адекватное выражение действительных процессов.
Свыше тридцати лет назад в физике были обнаружены некоторые непонятные тогда явления, касавшиеся суммарной энергии ядра в результате радиоактивного распада. Ученые, склонные к философскому нигилизму, сразу же заявили о мнимом бесследном исчезновении энергии, об отрицании закона сохранения энергии. Такой «эмпирический» вывод закрывал путь для научного решения проблемы и настежь распахивал ворота для теологических домыслов.
Другие физики, не будучи сознательными диалектиками-материалистами, но, по существу, используя стихийно этот метод мышления, искали иных путей. Паули, например, выдвинул для решения возникшей проблемы смелую и плодотворную гипотезу о существовании неизвестных дотоле микрочастиц, уносящих с собой ту долю энергии ядра, которая на первый взгляд кажется исчезнувшей совсем. Так было предсказано открытие нейтрино.
Хочется рассказать еще об истории поисков замечательного нашего естествоиспытателя и самобытного философа Владимира Ивановича Вернадского. Автор чрезвычайно смелых и широких естественнонаучных обобщений, универсально образованный и оригинально мыслящий ученый, он отнюдь не был эмпириком, хотя и проповедовал в ряде своих работ эмпирический метод исследований. Этот метод он попытался в начале 20-х годов применить к решению вопроса о происхождении жизни. Его подход заключается в следующем. Наука до сих пор не имеет эмпирического подтверждения того факта, что жизнь на Земле имела начало. Представление о зарождении жизни из косной неорганической материи идет от философских (начиная с античности), а не строго научных исканий. Поэтому оно должно быть отброшено. На самом деле мы всегда наблюдали и наблюдаем как факт только происхождение «живого от живого». Вот этот-то непреложный факт и должен послужить основой для новых гипотез. Каких? Например, «о заносе» жизни из космоса.
Вернадский, однако, никогда не делал догм из своих предположений. Новые факты и новые доводы заставляют его пересматривать и уточнять первоначально занятую позицию о невозможности абиогенеза, которая могла бы завести в тупик: ведь данные современной науки подтверждают философски предсказанный вывод, что жизнь может зародиться из неорганической материи.
Вспоминаются мудрые слова де Бройля о том, что позитивистская позиция имеет, конечно, свои преимущества, которые состоят в «благоразумии» и в том, что она обязывает ученого оставаться на почве надежно установленных фактов, но она имеет и крупные недостатки: она рискует подрезать крылья научному воображению, которое всегда играет фундаментальную роль в прогрессивном развитии науки, и она может также затормозить это развитие, априорно заявляя о том, что запрещено вступать на тот или иной путь исследования. Здесь эмпиризм смыкается с догматизмом.
Если философией нельзя овладеть на пути усвоения готовых результатов процесса ее развития, то на каком же пути это возможно?
Не случайно классики марксизма не оставили нам произведения, где бы была суммарно изложена философия диалектического материализма как некая законченная система идей. Но они оставили множество произведений, где эта философия представлена в действии. Среди них центральное место принадлежит «Капиталу» Маркса. Однако, по Ленину, нельзя постичь «Капитал» (прежде всего, его философскую основу), не изучив «Науку логики» Гегеля. Но является также аксиомой, что нельзя понять Гегеля, не зная Шеллинга, Фихте, Канта, Декарта, Спинозы, не зная также Аристотеля, Платона, Сократа, Гераклита. Гегель считал, что нет ни одного положения Гераклита, которое он не принял бы в свою философию.
Поскольку марксистская философия — это не догма, а руководство к действию, то изучать ее нужно в становлении, в движении, в действии, в столкновении с другими философскими течениями. Иначе говоря, нужно изучать всю историю философии.
Именно такой была точка зрения на этот вопрос Ф. Энгельса. Отметив, что естествознание вступает в теоретическую область (процесс, который стал особенно явным в наше время), а здесь эмпирические методы оказываются бессильными, здесь может помочь только теоретическое мышление — Энгельс со всей определенностью утверждал: «Но теоретическое мышление является прирожденным свойством только в виде способности. Эта способность должна быть развита, усовершенствована, а для этого не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения всей предшествующей философии»[17].
