Ник потёр пальцами виски и сказал:

— Давай мыслить логически.

— Давай, — согласилась я.

— Тони укатают в качестве ходячего корма для вшей очень надолго. Так что имя "Тони" мы забываем, — сказал Ник и методично выдрал из записной книжки один листок.

— Не сори, — строго предупредила я.

— Не начинай, — возмутился он. — Сейчас мы решаем проблему, пусть даже я засру всю твою хату. Всё равно, хуже ей уже не будет.

— Ладно, — нехотя согласилась я.

Ник порвал листок в мелкие клочки и выкинул под стол.

— Продолжим, — удовлетворённо сказал он. — Теперь будем рассматривать альтернативные варианты. Тащи телефон.

Я притащила раздолбанный аппарат, стилизованный под старину, Ник приволок поближе к столу свою табуретку и положил перед собой записную книжку, придавив её вверху сахарницей. Я скромно сидела в сторонке и наблюдала за процессом.

— О`кей, я понял. Перезвоню. Минут через десять-пятнадцать, — говорил Ник в конце каждого разговора, а потом методично вырывал листок и делил его на аккуратные четвертушки.

Куча бумажных клочков постепенно становилась всё больше и больше, Ник хранил ледяное спокойствие, но толку пока что было чуть. Кого-то арестовали, кто-то драл за товар бешеные бабки, кто-то мог кинуть или слить — в общем, пока не выкруживалось ничего.

— Пусто, — констатировал Ник, закрывая записную книжку, которая стала почти лысой.

— Совсем? — уже обеспокоенно спросила я. Это был облом. Это была спокойная жизнь и пустые кошельки. Нет уж, свой парень по имени "облом" был мне откровенно не нужен.

— Совсем, — мрачно подтвердил Ник. — Если не считать Эла, который знает какого-то чувака в Энске, а тот чувак знает кекса, который продаёт полный весовой грамм по той же цене, что и Тони.

— Ну вот, — обрадовалась я. — А ты сказал "совсем".

— Здесь есть два фактора риска: третьи руки — стало быть, возможен кидок, — принялся объяснять Ник, загибая пальцы. Тут он загнул аж два пальца: посредников было двое.

— А ещё что? — забеспокоилась я, видя, как он намеревается загнуть третий палец.

— И, ко всему прочему, до Энска двести километров. То есть, товар надо везти за чёртовы двести километров, и при этом не спалиться, — третий палец присоединился к двум предыдущим. — Мало того, если всё пройдёт ништяк, его надо будет не просто разово везти, а возить. Часто и понемногу, — он загнул четвёртый и пятый пальцы и стукнул кулаком по столу. Сахарница подпрыгнула и звякнула металлической крышкой.

Мы помолчали, глядя в окно. То есть, на мелькающие там ботинки. Но другого выхода всё равно не было. Ник вздохнул и снова потянулся к телефону.

И вот после полудня мы выловили человека с раздолбанной машиной, по дороге зацепили Эла и на всех парах помчались в Энск.

Оказалось, двести километров — это не так уж и мало. Видать, только в моём подвале было холодно круглый год, а на улице стояло лето, солнце шпарило вовсю, и вскоре наша жестянка нагрелась так, что на капоте можно было жарить яичницу. Мы дружно обтекали и терпели.

В Энске Эл трусцой побежал к чуваку, который знает кекса, который… короче, от этого чувака зависело дело. Мы сидели в душной тачке, проклинали себя и весь этот дом, который построил Джек, и медленно закипали. Если бы Эл усвистел с деньгами, мы были бы уверены, что больше его не увидим — или увидим не так уж скоро.

Наконец, он прискакал, красный, как рак.

— Ну? — требовательно спросил Ник.

— Дома нет. Скоро придёт, — выпалил Эл. — Слушай, Ник, я звонил при тебе, разве нет? Что я сделаю, если у них тут опоздать на стрелку на час — это норма?

— Ничего не сделаешь, — разъярился Ник. — Это ТВОЙ чувак, приятель. Значит, ты отвечаешь. Опаздывает он, кидает или делает ещё какое-нибудь дерьмо. И запомни, — Ник поднял палец, — ты отвечаешь, даже когда он сидит на унитазе и какает. Понятно?

После этой тирады Ник со всей дури хлопнул дверцей и гуляющей походкой двинул куда-то во дворы, где была палатка с пивом или чем-то таким.

— Поганый город, — с ненавистью сказал Эл. Я промолчала.

Ник не возвращался довольно долго — а вернулся без денег и с пакетом порошка.

— Это как это? — обескураженно спросила я.

— А вот так это. Я догулял до первого двора, там на лавочке сидел какой-то крендель. Я подошёл и на шару спросил про зацепить. Понимаешь, просто на шару — ведь если бы он сказал "давай лавандос и жди", то я послал бы его в пень. И, что ты думаешь, было дальше? — гордо спросил Ник.

— Ты зацепил, — по логике вещей предположила я.

— Я не просто зацепил, — презрительно сказал Ник. — Я не знаю, что у них тут за порядки, но он, глазом не моргнув, отвёл меня прямиком к оптовику.

— Быть не может, — поразилась я. В нашем городе — какое там оптовики — розничники-то и те шифровались так, что, работай они на разведку, сделали бы просто головокружительную карьеру.

— Может-может, — довольно сообщил Ник. — Мало того: оптовик при мне достал весы и мешок с этой бедой — так что я взял по максимуму.

— Слушай, — осторожно сказала я. — А ты не думаешь, что здесь дело нечисто? Так вот, на шару, просто не бывает.

— Да нет, вроде… — обеспокоенно начал Ник, но видно было, что он уже погнал. Он пихнул в бок водилу, который старался взглянуть на порошок хоть одним глазком — и через минуту или две мы уже домчались до ближайшего леса: товар требовалось опробовать — и чем быстрее, тем лучше, так как начинало темнеть.

Ещё через две минуты мы убедились, что всё в порядке. А ещё через две поняли, что с нашей головой произошёл караул. Нет, товар был хорош. Товар был очень хорош. Но нам, обторченным в дупелину, надо было везти его чёртовых двести километров по дороге, на которой отсюда и до нашего города было минимум пять постов дорожной полиции.

— Ах, да, — очень вовремя вспомнил Ник и задумчиво поскрёб макушку. — Я кое о чём забыл.

— О чём это? — с беспокойством спросила я, уже чуя подвох.

— Оптовик предупредил меня, что на этих постах стопорят каждую вторую тачку с неместными номерами, — задумчиво ответил он.

Ну вот. Так я и знала. Конечно, хоть в чём-то, да дело просто обязано было быть нечисто. Ясен перец, что шмон машин, едущих из этого рая, видать, приносил полиции стабильный и немаленький доход.

— Предлагаю сделать финт ушами, — тут же придумал Ник. — Через посты едет одна машина — с тобой, разумеется, — он хлопнул водилу по плечу.

— А мы? — спросил Эл.

— А мы — то есть, я, ты, Ева и кайф вылезаем, обходим пост по лесу, а потом нас подбирает тачка, — сказал Ник не терпящим возражений тоном. Эл застонал.

Впереди замаячил первый пост. Мы хлопнули дверцами и устремили свои усталые стопы в лес.

Чёрт подери, так было пять или даже шесть раз. Мне казалось, что за этот день я прошла на своих двоих столько километров, сколько не набралось бы, если сложить всё хождение за полгода.

Тогда, в моём подвале, Ник загнул только пять пальцев. Сейчас я бы загнула все десять — потому что эта свистопляска повторялась каждый раз… И каждый раз был вечерний или ночной притихший лес, над нашими головами шумели кроны сосен, — а где-то ещё выше кружилась на ветру яркая вечерняя звезда. Мне хотелось хоть раз лечь и посмотреть на неё, и послушать, про что шепчутся сосны — но надо было вставать и идти, и мы каждый раз вставали и шли дальше, своей дорогой, у которой не было конца…

Я прилипла виском к стеклу внедорожника, в полусне-полуяви вспоминая эту старую историю — и улыбалась, сама не зная чему. Наверное, это было похоже на сон, какие видят все люди, если бы это не был кусок моей жизни. А я улыбалась — просто потому, что вспоминала ту первую дорогу в Энск, сверкающий летний полдень и такую же тёплую ласковую волну опийного кайфа, поднимающуюся снизу вверх.

До города оставалось всего ничего, как у меня наступил момент просветления. Машина подпрыгнула на ухабе, я треснулась мордой о стекло и окончательно проснулась.