– Да ладно тебе, бать, – смутился Сергей.

– Ничего не ладно. Знаю, что говорю. Теперь давай обнимемся, да я за матерью поехал. Не волнуйся, как пообещал, так и будет.

Уже в прихожей Пал Палыч подошел к Лиле и, взяв ее руку, поцеловал.

– Лиля, есть одна проблема, и я могу рассчитывать исключительно на вас. Поможете?

– Помогу. А в чем вопрос?

– Сегодня у нас семейный ужин по поводу выздоровления нашей мамы, поэтому часам к восьми… Нет, ровно в восемь прошу вас вместе с моим сыном быть в деревне Жуковка, которую Сережа не очень жалует. Признаюсь, она мне тоже все меньше начинает нравиться, но пока, так сказать, за неимением… Одним словом – милости прошу. И помните, без вас за стол не сядем.

– Ну ты, батя, галантен, – сказал вслед выходящему из квартиры отцу Сергей, на что в ответ увидел поднятый большой палец правой руки, явно относившийся к обворожительному «Мартышкину».

На Садовом кольце в первом тоннеле по направлению от Павелецкой к Октябрьской намертво застряли в пробке. Пробка образовалась внушительная, причем, по обеим сторонам движения. Опытные водители отлично понимали, что в ближайшие пятнадцать—двадцать минут никакого движения вперед не намечается, поэтому многие заглушили двигатели, экономя тем самым топливо.

– Вот черт меня дернул поехать по Садовому, – сокрушался Григорий, – как минимум час здесь проторчим.

– Не переживай, Гриша, время есть. Господи! Ты только посмотри! Как он сюда попал? – Пал Палыч протянул руку к лобовому стеклу «Геленвагена».

Между опорных колонн, разделявших посередине тоннель по всей длине, на бордюрном возвышении, служившем фундаментом тем же колоннам, на ветхом раскладном стульчике сидел седовласый мужчина лет шестидесяти и самозабвенно давил на клавиши своего баяна. Он добродушно улыбался решеткам радиаторов, фарам и капотам стоявших в пробке автомобилей. Судя по отсутствующей шляпе или коробочке для денег, он не просил за свое творчество награды у «запорожцев», «крайслеров» и «мерседесов», просто он весело и безвозмездно дарил каждому бамперу частичку своей души:

Пел он трогательным, слегка дрожащим голосом, не всегда правильно нажимая на нужную клавишу, —

– Гриш, дай взаймы рублей двести.

– Палыч, ты опять за свое. Скажи еще – до получки. Я им сам всегда все раздаю, хоть и знаю, что мафия. Но этот, похоже, не из них. Какой-то не от мира сего. Пойду отдам, – он достал из портмоне две купюры и, поставив машину на паркинг, хотел уже открыть свою дверь, но Пал Палыч его остановил.

– Не, Гриш, дай мне. Я сам.

Он вышел из машины и, подойдя к «не от мира сего» баянисту, протянул ему деньги, на что тот отрицательно покачал головой, продолжая петь и улыбаться попавшим в пробку автомобилям, а Пал Палыч будто застыл на месте с двумя купюрами в руке, завороженно глядя на этого человека, в очередной раз не взявшего нужную ноту.

Когда настала очередь проигрыша, баянист неожиданно обратился к Пал Палычу:

– Вы слова запева знаете?

– Запева?.. Нет, не знаю.

– А припева?

– Припева – знаю.

– Хорошо, запев я сам спою, а припев мы вместе. Приготовьтесь. Я вам кивну.

Пал Палыч был похож на изваяние. Он стоял, слегка приоткрыв рот, и боялся пошевелиться, чтобы не пропустить команды к вступлению.

Дождавшись кивка, Остроголов запел, вступив при этом четко и своевременно, в той же тональности, в которой исполнял песню баянист. Он пел богатым, красивым баритоном, громко и размашисто.

Из люка на крыше стоявшего рядом «Паджеро» появилась половина туловища мужчины в дорогом костюме, который, размахивая в такт рукой, превратил только что образованный дуэт в трио.

Уже через минуту к раскатистому многоголосью внутренней стороны виадука присоединились встречные полосы движения, вдвое увеличив амплитуду звучания при и без того идеальной акустике. И, когда неожиданно быстро возобновилось движение и стоявшие впереди вне тоннеля машины жадно ринулись по своим делам, неоднократно спетая песня звучала вновь и вновь, не давая ни малейшей возможности, хотя бы на сантиметр, продвинуться вперед сзади стоявшему транспорту.

Увидев вошедшего человека, Лариса Дмитриевна вскочила с кровати и, несколько раз безадресно шарахнувшись в разные стороны, в итоге забилась в угол палаты, одной рукой прикрыв лицо, другую выставив вперед. Не меняя положения рук, она села на корточки и замерла. В этой позе с распущенными светлыми густыми волосами Лариса напоминала добротный снимок профессионального художника-фотографа, и лишь слегка подрагивающая вытянутая рука выдавала в ней присутствие жизни.

Пал Палыч, будто вкопанный, стоял у входа не в состоянии шагу ступить и только слышал, как бешено колотится его сердце, готовое в любую секунду вырваться из груди и добежать до женщины с распущенными светлыми волосами, чтобы заключить ее в крепкие объятия.

– Лариса, это я. Ты меня не узнаешь?

Она опустила руки и на удивление ясным, осмысленным взглядом окинула Пал Палыча с ног до головы. Лариса казалась совершенно спокойной, словно минуту назад не металась в панике по палате, ища себе безопасное место.

– Как я могу тебя не узнать? – сказала она с едва заметной улыбкой на треснувших губах. – Ты – Павел. Мой бывший муж… Да, бывший. Потому что ты умер. Ты меня бросил и умер. И теперь я одна, и меня некому защитить. А сейчас ты пришел потому, что тебя послал сатана, чтобы снова мучить меня. Он каждый день присылает ко мне своих прислужников, и они пьют мою кровь. Вот, посмотри, – Лариса показала свою исколотую иглами руку. – И ты тоже пришел, чтобы пить мою кровь. Ты пей, Паша, я не против. Я это заслужила. Я теперь его раба. Раба дьявола, потому что он в меня вошел, Паша!.. – это были не слезы, не надрыв, не плач, не рыдания, не отчаяние… Сидя в углу, Лариса плавно размахивала руками в такт завываниям, похожим на шаманские песни, которое издавало ее сознание, до краев наполненное ощущением безысходности.

С силой оторвав от пола по колено вросшие ноги, Пал Палыч подошел к жене и, подняв ее, отвел к кровати.

– Он вошел в меня, Паша! Он во мне!.. – не уставала повторять Лариса.

– Ничего, Лариса, как вошел, так и выйдет, – сказав это, Пал Палыч положил Ларисе на лоб ладонь правой руки.

Судорога прошла по всему ее телу. Какая-то неведомая сила подняла Ларису с кровати, и она, вытянувшись по струнке, зависла над полом палаты на высоте десяти—пятнадцати сантиметров вопреки нашему пониманию закона земного притяжения!.. Во всяком случае, со стороны так кому-то могло показаться.

По-прежнему держа руку на голове жены, Пал Палыч стоял не двигаясь, закрыв глаза. Его лицо выражало сосредоточенное спокойствие и уверенность человека, полностью отдающего отчет своим действиям. В этот момент были подвержены движению только губы Пал Палыча, неслышно произносившие, словно заклинания, одному ему понятные слова.

Так продолжалось с минуту, а может, и меньше. Затем ее стопы плавно коснулись пола.