Пал Палыч открыл дверь и увидел возле селектора две женские фигуры: Нины Сергеевны и той, которую он встретил на входе в приемную, приняв за новую сотрудницу. Согнув руки в локтях и сжав в кулачки, женщины синхронно подняли их вверх, сказав при этом: «Yes!»

Девушка подбежала к Пал Палычу.

– Пал Палыч, а вы клевый! Можно я вас поцелую?

– А чем я хуже других? Конечно, можно.

Крепко обняв, она поцеловала его в щеку.

– Как звать-то тебя, «новенькая»?

– Женя.

– И ты Женя?

– И я Женя. Но в отпуск можете меня не отправлять. Мне и здесь с вами очень интересно.

– Постой, а ты откуда знаешь? Мать, – обратился он к Нине Сергеевне. – Что происходит? У нас солидное учреждение или рассадник для сплетен?

– И то, и другое, как везде, – невозмутимо ответила ему одноклассница. – Ты знаешь, Пашка, я потому всю жизнь с тобой ношусь, что ты самый гениальный двоечник на свете.

Забавная картина предстала перед нами. В центре приемной две женщины с солидной разницей в возрасте обнимали своего шефа, положив свои головы ему на плечи. Быть может, в учреждениях подобного рода такая мизансцена и является обычной, но нам, во всяком случае, ничего такого видеть не приходилось.

Когда Пал Палыч взялся за ручку двери, чтобы войти в свой кабинет, его окликнула Нина Сергеевна.

– Пал Палыч, я заказала вам на субботу билеты.

Согнув в локте и сжав в кулак, он поднял руку вверх, сказав при этом:

– Yes! Тогда уж соедини меня с Баторинском.

– С директором?

– Нет. Судя по всему, он круглый идиот. С главным инженером. Только перед тем, как соединять, скажи мне, как его зовут. А то неудобно.

Оставшись вдвоем, Женя спросила Нину Сергеевну:

– А «Тузик» – это что, партийная кличка?

– В данном случае – это порода, Женечка.

Лариса Дмитриевна посмотрела на часы, висевшие на стене ее гардеробной. По мнению Ларисы, циферблат сошел с ума: стрелки имели наглость неумолимо двигаться вперед, показывая уже пятнадцать минут одиннадцатого. Если предположить, что за час при нынешних пробках она доберется до площади Маяковского, у нее для окончательного выбора верхней одежды оставалось всего сорок пять минут. С нескрываемым раздражением она отвергла очередную примеренную шубу из каракульчи и принялась за изделия из меха, пока, наконец, не остановила свой выбор на голубом соболе. В сочетании соболь и Лариса Дмитриевна были неподражаемы. Постояв возле зеркала, Лариса направилась в спальню, где лежал ее мобильный телефон. Взяв его, набрала номер, но затем, вероятно, передумав, отключила кнопку соединения с абонентом. Она сидела на кровати, держа в руках свой телефон, и, глядя на него, о чем-то напряженно думала, пока снова не набрала номер. На противоположном конце связи услышала спокойный голос мужа.

– Да, Лариса. Что-нибудь случилось?

– Нет, все в порядке. Просто решила тебе позвонить.

– Ну и молодец. А у меня для тебя новость. Думаю, что хорошая. Я заказал билеты в Лондон на субботу.

Лариса молчала.

– Я что-то сделал не так?

– Нет, Паша, ты все сделал правильно. Ты вообще в последнее время все делаешь правильно.

– Я стараюсь, Лариса.

– Ладно, не буду тебя отвлекать. Позвоню позже.

Выйдя из спальни и пройдя через холл третьего этажа, она спустилась по широкой, отделанной мрамором лестнице вниз к центральному входу. Уже в гараже, заведя свой красный «Корвет», Лариса не решалась нажать на педаль акселератора.

– «Женитьба Фигаро»… Ты помнишь, как я незаметно взяла тебя за руку, а ты, боясь меня обидеть, весь спектакль просидел не дыша. А потом полгода избегал со мною встречи.

Она нажала на педаль и выехала из гаража.

На рабочем столе Пал Палыча снова загорелась лампочка.

– Пал Палыч, к тебе Шлыков. Бьет копытами.

– Сильно бьет?

– Не то слово. На дыбы встает. Фильтруем?

– Как раз наоборот. Загоняй ретивого. И обмотай ему копыта, не то весь пол попортит.

– Нет уж, Пашенька, уволь. Я необъезженных боюсь.

В кабинет Пал Палыча вошел Антон Григорьевич Шлыков, глава крупной риэлтерской фирмы под скромным названием «Шлыков», по моде подстриженный, набриолиненный, с большим рубином на среднем пальце правой руки и кричащих расцветок галстуком на шее. Он бодренько подбежал к столу Пал Палыча и протянул ему руку.

– Палыч, ну наконец-то. Мы все уже тебя заждались. Кстати, как ты себя?

– Великолепно.

– Это радует, – не спрашивая разрешения, он сел в ближайшее кресло за длинным столом поближе к Пал Палычу.

– Рассказываю… Надеюсь, у тебя найдется с червонец минуток для старого товарища? Думаю, уложимся.

– Для тебя, Антоша, у меня и с полтинник минуток находилось. А бывало, и пятихаточку просиживали, но сегодня, извини, действительно, ограничимся червонцем.

– О'кей. Основное. Итальяшки ждут только тебя. Все необходимые бумаги уже давно подготовлены. Макаронники готовы чуть ли не на этой неделе прилететь на подписание. И с глаз долой этот комбинат. Пускай сами это дерьмо разгребают.

– Понятно, Антоша. А скажи, этот Баторинский комбинат?.. И сам этот Баторинск?.. Что они из себя представляют?

– Да что они могут из себя представлять, Паша? Занюханный городишко. Правда, церквей много. И очень красивых. Да там вся жизнь только вокруг этого комбината и вертится. Продадим басурманам – и вымрут, как мамонты.

– А не жалко, Антоша?

– Кого?

– Людей.

– Людей? Смотря каких людей. Ты там был? А я там был. Это не народ. Это население. А если сказать точно – «уродонаселение». Притом поголовно пьющее.

– Так, может, потому и пьют, что заняться нечем. Стимула-то нету. Предприятие банкрот, доходов никаких, громадные долги перед нами. Безысходность.

– Палыч, – насторожился Шлыков, – я что-то не пойму, куда ты клонишь? Я, что ли, его банкротил? Твоя идея, твоя схема… Да чем ты так озаботился? В первый раз, что ли?

Пал Палыч встал со своего кресла и, обойдя рабочий стол, сел напротив Шлыкова.

– Сколько тебе итальянцы пообещали за сделку?

– Прости, Паша, но тебе-то что за дело? Я выполняю свою работу. И делаю это профессионально. Кстати сказать, по твоему заказу. Не кто иной, как ты мне поручил найти покупателя, а кто он именно, чукча или турок, в контракте не прописано. Скажи прямо, куда ты клонишь?

– Антоша, хочу, чтобы ты меня правильно понял. Я не буду продавать этот комбинат.

Шлыков вскочил со своего места и стал расхаживать по кабинету, нервно закусив губу. Затем остановился и, взяв себя в руки, сел обратно в кресло.

– Так. Спокойно. Ты не хочешь его продавать именно итальянцам?

– Я вообще не хочу его продавать.

– А что ты тогда хочешь?

– Это вопрос следующий. Свой процент, оговоренный в контракте, ты в любом случае получишь.

– Да на кой черт мне сдался этот гребаный процент?! – Шлыков снова вскочил со своего кресла.

– Значит, я думал правильно. Твоя ставка все-таки на итальянцев.

– Да! На итальянцев! Дальше что?!

– Извини, Антоша. Похоже, что я решил окончательно.

Повисла пауза. Они долго и не отрываясь смотрели друг другу в глаза. Первым молчание нарушил Шлыков.

– Мне сначала показалось, что ты заболел, но теперь вижу, что это не так. Я не знаю, что ты там задумал, но ты, Паша, предатель. Полгода кропотливой работы – коту под хвост! Знай, Паша, я тебя ненавижу.

– Я это знал, Антоша, и без Баторинского комбината. Но твоя искренность не может не вызывать у меня уважение.

– Да срал я с высокой колокольни на твое уважение! И на тебя тоже, сволочь!

Он резко повернулся и направился к выходу.

– Стой, Шлыков, – очень спокойно сказал Пал Палыч, но Антон Григорьевич сразу остановился. – Смотри на меня. Сутки тебе на раздумье. Завтра здесь же и в это же время со своими чистосердечными извинениями. В противном случае сотру твою контору в мелкий порошок. Вместе с тобой, естественно.