Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Это и есть проблема надстройки: что защищало экономический базис от разрушения?

Поршнев выделяет две существенно различающиеся части надстройки или даже две различные надстройки — политическую и идеологическую: принуждение и убеждение:

«Именно этими двумя факторами — насилием (принуждением) и религиозным внушением (или убеждением) — и осуществлялось активное противодействие возрастающему крестьянскому сопротивлению на протяжении всей истории феодализма. Отождествлять их с государством и церковью было бы не совсем точно, ибо государство действовало не только материальным принуждением, но и имело большой авторитет в глазах крестьянских масс, а церковь пользовалась далеко не только словом, она прибегала также к кострам, пыткам, тюрьмам, казням. Но все же, в основном, фактор насилия был воплощен в государстве, а фактор идейного внушения — в церкви. […] Что касается искусства, философии, морали, то они в феодальную эпоху не являлись сколько-нибудь самостоятельными частями феодальной надстройки, а были в огромной степени подчинены религии».[197]

Кроме того, Поршнев обращает внимание на то, что надстройка — вовсе исключительная привилегия господствующего класса:

Без собственных «организаций и соответствующих представлений, взглядов, идей крестьянская борьба против феодальной эксплуатации была бы совершенно разрозненной и бессильной. Иными словами, без какой-то надстройки невозможно себе представить и общественного движения самих народных масс. Однако естественно, что в обществе политически господствует тот класс, который господствует экономически, что господствующие в обществе мысли — это мысли господствующего класса. Словом, надстройка, в основном, оказывается орудием господствующего класса, направленным против всяких стремлений трудящихся противиться эксплуатации».[198]

Рассмотрим кратко взгляды Поршнева на обе надстройки феодального общества — государство и церковь.

1. Ленинско-веберовская теория государства

В анализе сущности государства Поршнев осуществляет нечто, аналогично синтезу Павлова и Ухтомского в физиологии высшей нервной деятельности, а именно — синтез В. Ленина и М. Вебера:

«Можно сказать, что глубоко скрытым существом аппарата государственной власти всегда во всех классовых антагонистических обществах была монополия на обуздание, подавление, включая, в первую очередь, монополию на умерщвление людей. Монополия — это значит: запрещение убивать людей всем, кто не уполномочен на это государством. Закон сурово карает преступника-убийцу, и суровее всего — за преднамеренное убийство, то есть за то, что он поднял руку на саму монополию государства убивать. С монополией на умерщвление связана и монополия на заточение (плен, тюрьма), а также на захват имущества (налоги, конфискация, добыча). Сплошь и рядом государство этим и ограничивается. Но корень — монополия на умерщвление, хотя бы умерщвление длительное время и оставалось всего лишь угрозой. В древности и в средние века монополия на умерщвление рассредоточивалась в руки крупнейших представителей господствующего класса; это значит, что они имели частицу государственной власти. Массы угнетенного народа, добиваясь изменения своего социального положения, вынуждены были прибегать к вооруженному сопротивлению и восстанию, логикой прогресса подводились к необходимости выбить оружие из рук защищающего данный порядок государства, нарушить его монополию на умерщвление. Уничтожая старый порядок, буржуазная революция сама в разной мере присваивала себе, сначала в форме террора, монополию на умерщвление.

Как и почему возникло само „свойство“ людей уничтожать друг друга — проблема антропологов».[199]

Выше был приведен антропологический анализ этой проблемы, проделанный Поршневым в качестве антрополога.

Из приведенного отрывка видно, насколько близко, если не тождественно, поршневское понимание государства одновременно и понятию «легитимного насилия» как главной функции государства, по М. Веберу, и пониманию государства как машины для подавления сопротивления эксплуатации, известному по каноническим работам В.Ленина.

Какие «среднесрочные» последствия влечет ослабление легитимности государственной власти (то есть ослабление монополии государства на умерщвление) даже в обществах, которые не вполне могут быть отнесены к классово антагонистическим, хорошо видно на примере России после стремительной «делегитимации» коммунистической власти в последние годы ее существования, завершившейся распадом государства в 1991 году. В частности, автор этих строк, находясь во время вооруженного конфликта в октябре 1993 года около останкинского телецентра, мог наблюдать массовый эмоциональный подъем, едва ли не эйфорию от всеобщего ощущения (по обеим сторонам баррикады) возможности безнаказанно нарушать государственную монополию на убийство. Именно так: не возможности убивать, а возможности нарушить монополию, то есть самому, самостоятельно (как «взрослому»), без санкции государства принимать ответственное решение…

Поршнев обращает внимание на отсутствие специальных (даже марксистских — сам бог велел!) исследований по истории государства, с точки зрения его сущности по Ленину-Веберу:

«Таких марксистских исследований нет ни о раннем, ни о позднем феодальном государстве. И объясняется это, в немалой степени, тем, что до сих пор историками недостаточно раскрыто само общее понятие крестьянского сопротивления феодальной эксплуатации. Поэтому так трудно переходить к анализу того аппарата, который подавлял это сопротивление».[200]

Поскольку Поршнев предварительно и подробно «раскрыл» это понятие, то он теперь излагает эволюцию институтов феодального государства вслед за эволюцией крестьянского сопротивления.

В соответствии с низшей формой сопротивления (частичное сопротивление), «раньше всего со всей полнотой феодальная государственная власть развилась как власть судебная».[201]

Переход ко второй форме сопротивления вызывает и соответствующую эволюцию государственных институтов: «Соответственно, государство созревало на второй ступени и как власть территориально-политическая. Борьба с крестьянскими уходами объясняет и раскрывает очень многое в истории феодального государства».[202]

Наконец, высшая форма сопротивления — восстания:

«Поскольку в восстаниях народ применяет к своим эксплуататорам прямое насилие, постольку и сущность государства как аппарата насилия полнее всего раскрывается в его полицейской, карательной борьбе с восстаниями. С развитием этой функции вполне созревает феодальное государство».[203]

В этой главной функции феодальное государство начинается как «поместье-государство».

Поршнев подробно анализирует различные аспекты процесса становления феодального государства: формирование «феодальной иерархии», политическую раздробленность, распространение государственной власти на территории массовой крестьянской миграции, наконец, неумолимо нарастающую централизацию государственной власти.

Надстройка соответствует своему понятию, когда она способна предотвратить серьезные разрушения экономического базиса, способна удержать классовую борьбу от прорыва на видимую поверхность общественной жизни, а не просто победить в открытой схватке. Поэтому:

«Развитие государства стимулировалось симптомами, а не катастрофой, тенденцией, а не завершенным процессом».[204]

Как должно государство развиваться, чтобы удержать ситуацию на уровне «симптомов»?

«Смысл централизации феодального государства состоял прежде всего в том, что слабой стороной крестьянского сопротивления, даже при его максимальном размахе, всегда была децентрализованность. […] Центральная власть нужна была не для того, чтобы подавлять каждое возникающее восстание, — это по-прежнему выполняли местные феодалы и местные власти, — а чтобы образовался мощный концентрированный резерв сил, который в самом крайнем случае можно было бы употребить в той части государства, где возник бы угрожающий прорыв.»[205] Поршнев на множестве примеров показывает, что в яркой, находящейся на поверхности средневековой истории борьбе различных социальных групп феодального общества, включая и группы господствующего класса, победа оказывалась за теми группами, которые могли в большей мере, чем другие, опереться на потенциал крестьянского сопротивления. Это было возможно в двух формах: либо за счет хотя бы и частичного привлечения крестьянских масс на свою сторону, либо, наоборот, за счет повышенного уровня их сопротивления группам соперников.

вернуться

197

Там же, с. 321.

вернуться

198

Там же, с. 320.

вернуться

199

См.: «Мыслима ли история одной страны? Историческая наука и некоторые проблемы современности.» Статьи и обсуждения. Ред. коллегия: М.Я. Гефтер (отв. ред.) и т. д. — М.: Наука, 1969. С. 307.

вернуться

200

«Феодализм и народные массы.» — М.: Наука, 1964. С. 330.

вернуться

201

Там же, с. 333–336.

вернуться

202

Там же, с. 336.

вернуться

203

Там же, с. 341.

вернуться

204

Там же, с. 348.

вернуться

205

Там же, с. 351.

24
{"b":"129917","o":1}