Наконец, заключает Поршнев, без защиты со стороны надстройки невозможно сколько-нибудь длительное сохранение такого института, как собственность, а значит — и нет производительных сил:

«Если ядром всей системы производственных отношений служат отношения собственности, то ведь собственность всегда нуждается в ограждении, в защите чьих-либо притязаний на нее. […] Отсюда следует, что собственность как экономическое отношение действительно не могла бы существовать без надстроечных явлений, без тех форм общественного сознания и общественных институтов, которые прямо или косвенно обуздывают импульс к вольному и неограниченному пользованию продуктами труда, средствами труда. Нет собственности без этих общественных средств обуздания и запрета. Запрет брать, трогать, делать что-либо есть оформление и закрепление с помощью надстройки данных экономических отношений собственности. Прежде всего в этом и состоит активная роль надстройки, не только отражающей базис, но и обслуживающей его».[155]

Порой Поршнев позволял себе более резкие и точные формулировки:

«Роль надстройки — защищать данный базис, прежде всего — данные отношения собственности.»[156]«Надстройка порождается базисом не для того, чтобы пассивно „отражать“ его, а для того, чтобы активно служить и помогать ему, защищая его от угрожающих ему общественных сил».[157]

Можно предположить, что если бы Поршнев не был связан «сакральностью» канонических формул, защищаемых таким специфическим видом советской надстройки, как государственная монополия на идеологию, на марксизм, он и всей формуле придал бы обратный вид: надстройка именно потому и может «отражать» экономический базис, что она должна его защищать. Отражение — побочный продукт ее главной — защитной — функции. Функция защиты делает надстройку важнейшим инструментом или орудием классовой борьбы в руках господствующего класса в тех обществах, в которых производственные отношения и, соответственно, вся экономика носит классовый характер. Об этой роли надстройки ниже, в следующем разделе, будет сказано подробнее.

Что же нового привнес Поршнев? Ровно то же, что и в случае с «отношением собственности».

Во-первых, он наполнил привычную, но давно ставшую пустой, формулу «диалектического единства» реальным, допускающим проверку содержанием.

Во-вторых, он доказал, что механизмы, обеспечивающие такое единство, тождественны для любых проявлений человеческой социальности, о чем говорилось в предыдущих разделах.

В-третьих, он доказал, что охарактеризованной таким образом социальности соответствуют специфические нейрофизиологические предпосылки, отсутствующие у всех животных, за исключением человека, о чем также говорилось выше.

Однако Поршнев весьма скромно оценивает свою роль в анализе взаимозависимости производительных сил, производственных отношений и надстройки:

«Эта зависимость и составляет открытый Марксом основной объективный закон существования и исторического движения человеческого общества».[158]

Справедливость требует признать, что здесь Поршнев явно не прав: Маркс выдвинул гипотезу о существовании такого закона. И исследовал некоторые важные частные случаи. Открыл же его в действительности, как следует из всего настоящего обзора, не кто иной, как Поршнев. Однако, принимая в расчет особенности советской надстройки, он — скорее всего, сознательно — следует в данном случае традиции древних восточных философов, собственные произведения которых предъявлялись общественности как всего лишь «разъяснение», «ученический комментарий» к трудам их мудрых предшественников.

Работа Поршнева по наполнению реальным содержанием канонических марксистских формул, ставших совершенно пустыми вследствие государственной монополии на марксизм, проявилась в проблематике классовой борьбы больше, чем где бы то ни было. Все без исключения исторические работы Поршнева являются исследованиями различных аспектов классовой борьбы (социальных движений), исследованиями влияния классовой борьбы на различные стороны развития общества, эмпирическим доказательством того, что именно классовая борьба является движущей силой развития общества во всех своих аспектах и на всех этапах.

Первым из таких исторических исследований, которое принесло Поршневу мировую известность как историку социальных движений (классовой борьбы), является исследование по истории Франции XVII века, защищенное им как докторская диссертация в 1940 году.[159] После этой работы соответствующий период французской истории получил у французских историков название «поршневский период» — крайне редкое явление для французской культуры вообще. При том, что большинство выводов Поршнева современными французскими историками оспаривается…

Поршнев был единственным из профессиональных историков, посвятившим специальное теоретическое исследование социально-экономической формации в целом, а именно, «срединной формации»,[160] феодализму, включающее анализ взаимодействия и развития производительных сил, производственных отношений и надстройки сквозь призму классовой борьбы.

Поршнев был единственным из писавших теоретические труды о социально-экономических формациях, профессионально знавшим историческую науку.

Речь идет об уже многократно цитированной книге Феодализм и народные массы, которой предшествовал ряд статей по теории феодализма, опубликованных в Известиях АН СССР (Серия истории и философии) в 1948-50 годах.[161] Кроме того, в специальной статье Поршнев проанализировал классовую борьбу при капитализме.[162] Эти уникальные работы до сих пор (прошло более тридцати лет) остаются непревзойденными.

Изложение даже важнейших обобщений из этого фундаментального исследования по теории и практике классовой борьбы вынудило бы увеличить объем настоящего обзора в несколько раз. Поэтому придется ограничиться изложением важнейших черт поршневской теории классовой борьбы и несколькими наиболее интересными примерами ее применения.

Исходя из поршневского анализа взаимодействия производственных отношений и надстройки, последовательность приведения «факторов» взаимодействия в активное состояние схематично может быть представлена так: производственные отношения навязывают необходимость определенных действий, что, в свою очередь, провоцирует противодействие, для нейтрализации которого и активизируется надстройка. Таким образом, здесь воспроизводится общая логика, описанная выше в разделах Физиология и Психологические науки: суггестия — контрсуггестия — контрконтрсуггестия. На деле все еще сложнее, ибо в реальном взаимодействии и в «факторе», активизированном в виде контрсуггестии, и в «факторе», активизированном в виде контрконтрсуггестии, неизбежно будут обнаруживаться все три сменяющие друг друга элемента (суггестия, контрсуггестия, контрконтрсуггестия).

Если теперь конкретизировать эту схему для специфической группы асимметричных отношений собственности на средства производства, предполагающих в качестве собственников средств производства меньшинство общества, а в качестве несобственников — его большинство, то взаимодействие, представленное на схеме оппозицией «контрсуггестия-контрконтрсуггестия», будет обозначать не что иное, как классовую борьбу, сторонами в которой и выступают упомянутые группы собственников и несобственников средств производства — антагонистические классы. Соответственно, эксплуатацией следует называть специфические для классового общества условия допуска несобственника к средствам производства: он может трудиться для себя лишь в том случае, если одновременно трудится и для собственника, избавляя его тем самым от этой неприятной необходимости.