"Я испытываю глубокое сострадание к свидетелю генералу Паулюсу. Он не знал, что Гитлер считал его армию потерянной с тех пор, как первые зимние метели стали бушевать в районе Сталинграда".

Крикливые пропагандистские доводы в пользу удержания Сталинграда не отражали существа мыслей Гитлера. Вероятнее всего он находился в плену своего упрямого убеждения, что немецкий солдат не должен отступать оттуда, куда ступила его нога.

"Я не оставлю Волгу, — снова и снова повторял Гитлер. — Когда воюешь против русских, не может быть и речи о сдаче в плен". Более того, с самого начала он совершенно не считался с советами командующих группами армий и с моими предложениями и часто действовал как раз наоборот. Но теперь он ни за что бы не признался, что допустил ошибку. Таково было истинное отношение Гитлера к происходившим под Сталинградом событиям, но он был достаточно умен, чтобы скрыть его от своих солдат и немецкого народа. И он использовал мощный аппарат пропаганды, чтобы исказить действительное положение вещей.

Вероятно, Гитлер не выдавал своих истинных чувств даже самым близким людям. Мучили ли его угрызения совести? Осознавал ли он грандиозность катастрофы, которая произошла по его вине? Испытывал ли он чувство жалости к сотням тысяч солдат, которых он обрек на смерть или русский плен? Раскаивался ли он в своих поступках? Я думаю, что на все эти вопросы ответ может быть только отрицательным. Он не был одарен способностью разделять страдания других. Хотя он часто повторял, что сам сражался в траншеях во время первой мировой войны и поэтому хорошо понимал состояние солдат во второй мировой войне, он не чувствовал к ним никакого сострадания. Зато он без конца говорил о своих "бессонных ночах". Все эти лицемерные высказывания были рассчитаны на то, чтобы произвести впечатление на окружающих.

Таковы причины, которые побудили Гитлера безжалостно отвергнуть просьбы командующего группой армий "Б", а также и мои о представлении генералу Паулюсу свободы действий. Единственным ответом на все наши требования было резкое и непреклонное "Нет'". Зная о его нелепой гордости, мы пытались подсластить пилюлю, Мы уже не просили его согласиться на капитуляцию. Мы умоляли только об одном — дать Паулюсу свободу действий. А там уж сам Паулюс мог принять решение о капитуляции своей армии. Но нам не удалось убедить диктатора согласиться хотя бы с этим. Время, данное нам русскими на размышления, истекло, и их предложение о капитуляции армии без напрасного кровопролития было, таким образом, отвергнуто. Печальные последствия этого оказали решающее влияние на дальнейший ход второй мировой войны.

Рано утром 10 января русская артиллерия открыла ураганный огонь. Через два часа их пехота перешла в наступление с севера, юга и запада. С ужасом ожидали этого момента оборонявшиеся, у которых осталось мизерное количество боеприпасов. Весь день шел жестокий бой. Героически обороняясь, наши солдаты подбили много русских танков и нанесли большие потери наступающим русским войскам. Но и наши потери были неслыханно велики. Вечером этого дня командование 6-й армии сообщило по радио, что русские прорвали оборону наших войск на северном, южном и западном направлениях и что бреши закрыть не удалось. Большие участки обороны самовольно или по разрешению штаба 6-й армии были оставлены войсками. Котел постепенно сужался. Это продолжалось несколько дней. Чем меньше становился удерживаемый немцами район, тем больше страдания окруженных солдат.

К 16 января расстояние между самыми отдаленными пунктами котла по длине сократилось до 25, а по ширине до 15 километров, то есть с 10 января и в длину и в ширину уменьшилось в два раза. Особенно серьезной была потеря аэродрома Питомник, так как через него осуществлялось снабжение "крепости".

Теперь померк даже наигранный оптимизм Гитлера. По его приказу в сводках верховного командования впервые появились намеки на серьезность создавшейся под Сталинградом обстановки. В коммюнике от 10 января говорилось только о боях местного значения и действиях патрулей. 16 января уже сообщалось "об оборонительных боях с наступающими со всех сторон войсками противника". Но Гитлер все еще отказывался дать Паулюсу свободу действий, о которой неоднократно просил командующий группой армий "Б" и которой так настоятельно требовал я в своих разговорах с диктатором. Его ответом каждый раз было монотонное повторение любимого изречения: "Каждый день сопротивления 6-й армии — огромная помощь другим армиям Восточного фронта, 6-я армия приковывает к себе крупные силы русских и наносит им тяжелые потери".

А сталинградская трагедия неумолимо приближалась к концу. Солдатам 6-й армии каждый новый день приносил только усиливавшийся голод, лишения, душевное одиночество, безнадежность, страх замерзнуть или умереть с голода, страх получить ранение, которое в этих условиях невозможно излечить. В зависимости от своего темперамента одни солдаты в этих условиях проявляли храбрость, другие отчаяние, а третьи просто апатию. Но каковы бы ни были их чувства, им ничего не оставалось делать, как только продолжать воевать, воевать без отдыха, без перерыва, воевать, сознавая, что нечеловеческие условия, в которых они существуют, могут стать лишь еще ужаснее. Это был бесконечный кошмар.

Младшие и старшие офицеры находились в таких же условиях, как и солдаты Тяжесть их положения усугублялась, однако, тем, что на них лежало бремя ответственности за жизни людей, которым они не могли помочь. Они отчетливо сознавали, что полуголодные люди, лишенные к тому же достаточного количества боеприпасов, не в состоянии выполнять получаемые ими приказы.

Высший командный состав и штабные офицеры были в несколько лучших условиях, зато на них лежала еще большая ответственность. Они уже не строили никаких иллюзий. Раньше или позже, в зависимости от воинского звания и характера, они осознали бессмысленность приказов Гитлера и лживость его обещаний. Они понимали, что неизбежность горького конца, который ждал находившихся под их командованием офицеров и солдат, бесспорна, как математическая аксиома. Каждый боевой приказ вызывал у них душевную борьбу: выполнять его или нет? Но они обязаны были передавать приказы, которые сами считали ошибочными. Более того, перед своими подчиненными они должны были показывать храбрость и уверенность в победе.

Снабжение войск почти прекратилось. Солдатам не хватало продовольствия, боеприпасов, горючего и многих других предметов снабжения. С каждым днем все острее ощущалась нехватка боевой техники и снаряжения. Многие артиллерийские части, расстреляв все снаряды, уничтожали орудия. Водители грузовиков, когда кончался бензин в баках, поджигали свои машины. Исчезали целые части и соединения.

Для раненых не было ни убежища, ни постели, ни пищи, ни медикаментов, не хватало даже бинтов. Медицинский персонал бессилен был что-либо сделать. День за днем обстановка ухудшалась. Только одно оставалось неясным: сколько еще продлится сражение?

Между 16 и 24 января район обороны 6-й армии был расколот на две части, и связь между ними теперь осуществлялась только по радио. 23 или 24 января последний самолет улетел на запад — русские захватили последнюю посадочную площадку. Впредь остатки 6-й армии были оторваны от внешнего мира. Нетрудно представить, что это значило для окруженных войск. Теперь у них уже не было никакой надежды на спасение. Отчаяние охватило людей. Предметы снабжения теперь сбрасывались с самолетов, но в небольшом количестве. Основная часть их падала на территорию противника, а те, что попадали на маленький район, где еще находились немцы, трудно было найти в больших сугробах.

24 января снова появились русские парламентеры. Они надеялись, что теперь немцы, наконец, сдадутся. Генерал Паулюс по радио опять обратился к Гитлеру за разрешением на капитуляцию. Он откровенно сообщил, что положение безвыходное: централизованное руководство более невозможно, фронт прорван, появились признаки разложения среди солдат, не хватает продовольствия и боеприпасов, а раненые лишены медикаментов. В заключение своего разговора с Гитлером Паулюс сказал, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, так как разгром войск, находящихся под его командованием, неизбежен. Он просил Гитлера согласиться на немедленную капитуляцию, чтобы спасти от гибели еще остававшихся в живых солдат.