Это было похоже на возвращение с войны. Так странно было жить в мире, где не надо ежедневно бороться за выживание. Просыпаться. Пить кофе. Не спеша заниматься… заниматься тем, чем хочется.

Алла обкладывалась журналами и книгами. Сима терроризировала бутики. Ирина наматывала километры в пеших прогулках по городу. С Томиной подачи они обзавелись компьютерами и, устав от привычных удовольствий, бродили в Интернете.

Наверное, в Алле Волыновой действительно погиб прекрасный ученый. Ее рецепты были всегда эффективны и невероятно просты. Дешевое и общедоступное аптечное средство она, как по мановению волшебной палочки, превращала в чудодейственную косметику, убойное средство против простуды… в яд. Даже Интернет она приняла не так, как Сима и Ирина — не как средство общения с незнакомыми людьми. Он обрадовал её возможностью новых сведений о химикатах и лекарствах. Она не заметила хлопот Ирины по благоустройству своей квартиры, и в конце концов та бросила напрасные усилия привести в порядок пропахшее медикаментами жилье. В самом деле, евроремонт — это здорово, но сколько он протянет, если только что застеленное покрытие пола назавтра оказывалось прожженным каплями едкой кислоты, а потолок вокруг светильников начинал покрываться буквально на глазах кругами мерзкого вида желтой копоти. Это от горячих ламп происходил конденсат каких-то паров при очередном эксперименте Аллы.

Да что там евроремонт! Ирина подозревала, что если б она не следила бдительно за процессом приготовления и поедания пищи, то Алла вполне могла в состоянии поглощенности новыми идеями проглотить что-нибудь из своих изобретений и отойти в мир иной, даже не заметив этого. Поэтому Ирина тихо прекратила борьбу за уют в доме. Впрочем, и без этих хлопот она была тихо и умиротворенно счастлива. Накормив Аллу завтраком, натянув джинсы и куртку, она отправлялась в поход по любимым местам. Так она проводила время последние пятнадцать лет своей жизни, в любую, даже самую холодную и слякотную погоду. Просто бродила, не заходя ни в музеи, ни в галереи, хотя живопись, а особенно скульптуру любила и знала по книгам. Просто ей всю жизнь трудно давалось любое общение. Даже если это была просто толпа незнакомых людей на выставке. Даже если просто нужно было строго обратиться к заболтавшейся кассирше, чтобы купить билет. Полная уверенность в собственной ничтожности, невесть откуда приобретенная, обрекла её на вечное и полное одиночество в городе, полном живых людей!

Но теперь все было по-другому. В назначенное время ей надо было непременно вернуться домой, чтобы приготовить обед. Иначе Алла запросто заглотнет какую-нибудь гадость. Правда, почувствовав проблемы со здоровьем, рассеянная химичка сама же легко окажет себе любую помощь. Но всё же Ирину теперь кто-то ждал дома. Кто-то, кто не даст её в обиду, если снова найдется ничтожество, желающее самоутвердиться за счет ее слабости. У нее есть такие подруги! И, кутаясь в серенькую курточку с сереньким мехом, она радостно улыбалась, вышагивая по раскисшей от реагентов, обильно раскиданных по тротуару для ускоренного таяния льда, каше из воды и грязного снега.

Тамара колесила по Интернету все свободное время. Разумеется, она, как и Алла, искала многое полезное для их «работы». Но и знакомствами не пренебрегала. В конце концов, женщина она или кто? Может быть, еще встретится мужчина, с которым можно разделить, ну, разумеется, не дом и счет в банке, но хотя бы кровать без обременительных обязанностей решать чьи-то проблемы. Проблемы решать ей не хотелось. Впрочем, посмеяться над собой Тома никогда не боялась и приключения свои пересказывала подругам с юмором.

— И он мне пишет: бизнес отнимает у него все свободное время, поэтому он так и не встретил вторую половинку своей души. Красиво пишет, искренне, за душу берёт. В общем, созрела я для тёплой встречи. Договорились встретиться в «Манке».

— Дорогой ресторанчик! — присвистнула Сима.

— Ага! Я тоже купилась. Ну, думаю, похоже, мужик солидный.

— И?

— И! Слушайте дальше. Кидаю свой компьютерный салон на произвол судьбы и Ленки-бухгалтерши, лечу в парикмахерскую, влезаю в то платье, которое Симка заставила меня купить у этого, как его. Бальмонта, что ли? Ну, неважно! В общем, сволочное платье, дышать нельзя, а то по швам треснет. Зато стройнит.

Еду в «Манок». Оглядываюсь — слава богу, кажется, его пока в зале нету. Подходит мальчик-официант. Симпатичный. Усаживает. Нехорошо даме на свидание первой приходить, но мне уже всё равно — платье душит так, что хоть прямо за столиком раздевайся. Усаживаюсь. Отпыхиваюсь. Незаметно расстегиваю молнию на боку. Уф! Дышать чуть легче. Только чувствую, что обратно мне ее будет уже не застегнуть. Из-за платья совсем нюх потеряла, но вдруг чувствую — что-то не так. Собираю мысли в кучку. Что такое? Елки-палки! Официант за мой столик напротив меня уселся и меня же разглядывает, как француз жабу на блюдечке: съедобна я или гадость несусветная? Я от такой наглости дар речи потеряла, а он мне:

— Здравствуй, Тома!

И гвоздичку протягивает. В общем, девочки, оказался мой бизнесмен студентик-салага, жаждущий познакомиться с солидной дамой для дальнейшего прокорма.

— Убила?

— Нет. Он во мне материнский инстинкт разбудил. Еще и денег дала, чтоб не связывался со старыми тетеньками. Думаете, он из этих денег за столик расплатился? Ничего подобного, я же раскошелилась. Сказал, что убивать надо таких, как я, старых похотливых жаб, которые молодым дорогу не дают. Короче, из-за нас, сволочей, бедным талантливым людям в этой стране ничего не светит.

— И тут ты его, наконец, убила?

— Нет. Но салат какой-то замысловатый ему на голову надела, получилась камилавка, как у папы римского. Жалко салатика. Так и не попробовала. В горло ничего не полезло. Сволочь малолетняя. Ещё ничего в жизни не сделал полезного, а уже подай ему всё на блюдечке. Поскольку весь он, оказывается, талантливый.

— Такие талантливыми не бывают. Научится жрать ближнего и будет обыкновенный паразит. Пока что зубы молочные, сожрать никого не может, вот и кипит в нем дерьмишко от злобы, — довершила Алла портрет претендента.

— Чёрт с ним. А я себе сказала: тебе, Томка, так и надо. Дались тебе эти знакомства, дура старая. Кому ты на фиг нужна, когда молоденьких и на всё согласных девушек пруд пруди?

Но это Тамара слегка кокетничала. На самом деле проблемы найти друга для встреч у нее не было. В ланч-кафе в обеденное время на симпатичную пышную брюнетку мужчины очень даже обращали внимание. Самое главное, она для них была своя — «птица в тех же перышках», как сама она оценивала свои шансы. Необременительные отношения с приятным сексом и интересными беседами на общие темы в её жизни могли бы появиться, стоило ей только остановить взгляд на ком-нибудь из этой массы тридцати-сорокалетних мужиков в приличных костюмах. Что ей мешало? Что-то внутри. «Я же мать, — говорила она себе. — Я не могу не думать о том, как все может отразиться на Толике». И продолжала красивую романтическую переписку с несколькими заочными знакомыми по тому же Интернету. Правда, воплотить романтику в жизнь больше категорически не желала.

Сима ее понимала. Почти вечное желание тепла и надежной руки было тоже ей хорошо знакомо. И всю свою вдовью жизнь она всегда останавливала себя — стоп! Что будет с Аленой? Больше десяти лет она тоже жила в страшном напряжении одинокой самки, самоотверженно защищающей и выкармливающей детеныша. И с удивлением теперь замечала — большие деньги, опьянявшие ее саму немыслимой свободой, буквально отрезвляюще подействовали на юную девушку. Все подростковые скандалы, порывы, упреки вдруг кончились, точно бесконечную ленту взяли и обрезали ножницами. Аленка, которая прежде рвалась удрать в I компанию сверстников любой ценой, стала теперь в друзьях очень разборчивой. Откуда такое благоразумие? Впрочем, училась ее дочь всегда старательно. Благоразумие — это неплохо. Только как же быть с тем энтузиазмом, с которым девочка теперь непременно желала быть в курсе всех дел и мыслей матери и постоянно вертелась в их взрослой компании, слушая во все свои хорошенькие ушки?