— Йес!!! — и в этой почти умирающей худышке, как алмаз, сверкнул незаурядный темперамент.

— Да! Я тоже согласна! — в свой тихий шепот Ирочка ухитрилась вложить выразительность восторженного вопля и торжественно водрузила костлявую лапку на пирамиду рук.

До Аллы дошло чуть медленнее. Зато она внесла первое деловое предложение:

— Девочки! Чур, начнем с моего козла! Пожалуйста!

— Еще кофеечку! — это барменша. Любаша, опомнившись, притащила поднос с дымящимися чашками.

— Спасибо огромное, — на этот раз обласкала её взглядом и голосом зеленоглазая шатенка в платьице-самовязочке.

«Батюшки! Артистка! — обмерла романтичная Любаша. — А глазищи! А голос-то! Чистый бархат! Певица, что ли? Точно, артистка. А-а-а… Это, должно быть, она от поклонников прячется этак. И чего я над ними разжалелась, дура?! Ну, толстуха в старом свитере? Так кто ее сейчас разберет, моду эту. Может, вещь-то дорогая, эксклюзивная. Вон они как эту толстуху слушают… Может, она у них режиссёр, а те две — ассистентки при ней. А зеленоглазенькая-то, ах, прелесть. Элегантная дама. Видела я её где? В кино или на концерте? Вроде бы точно видела, а? Да видела же! Вот склероз ходячий! Не вспомню никак!»

— Тише! — прошептала Ирина, открывая дверь квартиры.

— То есть? — удивилась Алла. — Ты же говорила, что живёшь одна.

Но Ирина, согласно кивая, ухватила её за запястье холодной цепкой ручкой и быстро потащила по коридору. Дверь в свою комнатку, донельзя обшарпанную и хилую, она долго не могла открыть — так сильно дрожали у неё руки. Алла наблюдала за ней с растущим изумлением. Наконец, она просто взяла ключ у неё из рук и попыталась его провернуть в замке. Ключ не поддавался, тогда Алла машинально дёрнула дверь на себя, и та неожиданно легко распахнулась. Дверь оказалась незапертой.

— Ну вот, — Ирочка облегченно вздохнула, переступив родной порог. — Только ты не подумай, что я наркоманка или сумасшедшая.

— Мне всё равно, — в полный голос ответила Алла.

— Т-с-с! — испуганно зашипела хозяйка.

— Что?

— Тише, пожалуйста! У меня соседка — настоящая мегера. Скандал может закатить на всю ночь.

— А-а! А чего ты её боишься? Это не твоя комната?

— Моя.

— Она у тебя что — матерая уголовница-рецидивистка?

— Да нет, что ты! Нормальная. Только крутая очень. Заведует большой аптекой, ну и характер тоже не сахарин.

— А чего это крутая аптекарша в коммуналке ютится? Денег у нее на нормальную хату не хватает? Ирка, ты чего ищешь-то?

Ирина вынырнула из ветхой тумбочки, куда унырнула с головой:

— Чайник ищу. А денег у нее хватает! Только зачем тратиться на покупку квартиры, если проще меня выжить и тогда по закону — вся квартира ее. Тут раньше ещё две бабуленьки жили, но они уже умерли, и их комнаты ей отошли.

— Ир, чайники на кухне держат обычно.

— Нет, у меня он вот тут был, на подоконнике. Вот чёрт! Упёрла, старая ведьма!

— Кто, соседка?

— Ну да.

— Ну, ни фига себе! Она что, клептоманка?

— Да нет. Ей мой чайник абсолютно не нужен. Это она чтобы поиздеваться. Я же говорю — меня все гнобят, такая я уродина. Ну нравится людям власть чувствовать.

— И ты это терпишь? Слушай, это же кража со взломом. В милицию надо.

— Шутишь! Кто из-за чайника будет вмешиваться? Ещё с меня же штраф сдерут.

— Господи! С тебя-то за что?

— Найдут за что!

Ирина говорила так горячо и убежденно, что Алла не стала с ней спорить. Она уже чувствовала, что ее знобит, причем с каждой минутой все сильнее. С огромным трудом она стянула с ног раскисшие сапоги.

— Ладно, найдется у тебя полотенце? Если я сейчас под горячий душ не встану, будет пневмония с летальным исходом.

Но Ирина заметалась в такой жуткой панике, что Алла поняла — ванна здесь табу! И это ее разозлило. Она шагнула к старенькому шкафчику и сама распахнула дверцу. Дверца жалобно пискнула — Ирина закрыла уши, словно это была громовая канонада. Алла пожала плечами и выразительно покрутила пальцем у виска. Чистое старенькое махровое полотенце нашлось сверху. Она взяла его и, не обращая внимания на обезумевшую от страха хозяйку, отправилась искать ванную.

Звуки скандала она слушала сквозь шум приятно обжигающих струй и злорадно усмехалась. Вмешиваться сейчас не имело смысла — пусть крутая аптекарша израсходует запал на бедную Ирочку. Тётка не знает, что её ждёт дальше.

— Пас-мат-ри на это небо, пас-ма-три на эти звёзды — ты видишь это все в последний раз! — весело мурлыкала Алла, предвкушая хорошую эмоциональную разрядку. Излить ярость на подходящую сволочь — это то самое, что ей сейчас нужно. После горячего душа, конечно.

Глубокой ночью, после того, как Алла получила максимум удовлетворения от возможностей этого вечера, напившись чаю из отвоёванного чайника, они уютно прижались друг к дружке под стареньким ватным одеялом. От окошка с ветхой рамой несло стужей, но вдвоем им было тепло.

— Как хорошо, — в который раз прошептала Ирина, таращась в темноту блестящими глазами. — Как ты её! Здорово!

— Ерунда, подумаешь, хабалку отлаяла. Велика заслуга! Пусть попробует со мной связаться, сука. И как ты ей позволила всю квартиру захапать?

— Она обещала меня в психушку спровадить. Или отравить по-тихому. И, знаешь, с такой змеиной улыбочкой это говорила При всяком удобном случае, что у меня всякий раз мороз по коже.

— Дурочка ты, Ирка. Когда хотят такое сделать, то делают, а не пугают зря. Кишка, значит, тонка у этой стервы сделать такое. Она тебя на испуг брала — струсишь и сбежишь.

— Куда ж я сбегу?

— Куда-куда. В бомжихи. Я одну такую знала. Ее тоже соседи выжили из комнаты.

— И что?

— И ничего. Ходила по помойкам вшивая и бездомная.

— Какой ужас! И сейчас ходит?

— Нет. Она умерла уже. Это тётка моя была. Я — сирота, меня тетка воспитывала. Писала она мне, что у нее все хорошо. А я, дура, все Волынова обихаживала, лелеяла. За двадцать лет ни разу к ней так и не съездила. Узнала все, когда на похороны приехала. Никогда себе не прощу. Эх, Ирка, какие мы, бабы, дуры всё-таки. Хлебом нас не корми, дай только любовь великую, чтобы нашлась скотина, ради которой всем пожертвовать. Дура я! Дура! Ой, Ирка, какая же я дура.

И она заплакала, зажав рот уголком подушки — чтобы злыдня-соседка не подумала, что одна из её стрел тоже попала в цель. Ирина тихо гладила подругу по волосам.

— Ничего. Ничего, — приговаривала она.

— Знаешь, Ирка, — Алла отняла лицо от подушки. — Я почему-то этой Томке верю. Доберемся мы до них, до всех. Вот увидишь, доберёмся!

Аркадий Семенович Волынов не знал, что и думать. Он был счастлив и в то же время как-то не очень. Он боялся. Как странно все получилось. Старая дура Алла долго скандалила и сопротивлялась разводу. Требовала, требовала! Но он же не Крез, и даже не олигарх, на худой конец. И за просто так не мог швырнуть в морду этой вобле вяленой целую квартиру. Где тогда он, извините, будет жить? По закону положено? Да кто их блюдет, эти дебильные законы в этой долбаной стране? Надо рассуждать по сути. Кто всю жизнь пахал на эту хату, а кто на кухне задницу просиживал? Аркадий Семенович был готов пожертвовать лишь мебелью. Всё равно Лиза захочет новую.

— На хрена мне эти трухлявые дрова, — орала Алла.

Сама трухлявая! Могла бы выгодно продать. Но не желала. Привыкла жить на всем готовом, зараза.

И вдруг все изменилось. После всех истерик, скандалов, угроз Алла… ушла. Сама! Не взяла с собой абсолютно ничего, даже свою одежду! Хотя что там за одежда, убогие тряпки… Но всё-таки? Положила на стол ключи, сунула в карман только свой паспорт и ушла.

— Всё твоё, — сказала.

Вот такой у старой бабы случился заскок неслабый…

Аркадий Семенович в себя прийти не мог. Спятила? Решила покончить с собой? На здоровье! Её дело! Нет, должен быть закон, облегчающий молодому мужику развод со старой женой! В конце концов, она всегда была старше, должна понимать, что ее поезд ушел. Хватит, нацарствовалась. Почему он должен тянуть лямку со старой коровой? Почему должен ей что-то отдавать? Мало того что содержал столько лет?