– Почему?

– Во-первых, это случилось бы не в плаванье. Взрыв в порту на репутацию компании не повлияет ничуть, всегда можно переложить вину на американцев, которые-де недосмотрели, когда местные принесли на борт бомбу… Во-вторых, судно застраховано, любой ущерб будет возмещен… Насколько я знаю, от этого может даже произойти некоторая прибыль… О нет, боже упаси, я не хочу сказать, что мистер Исмей сознательно препятствует задержанию террориста, чтобы… Просто взрыв в порту не принесет ни малейшего ущерба ничьей репутации.

– Идеальный британский джентльмен… – усмехнулся Бестужев.

– Разные бывают джентльмены, сэр, вы это, должно быть, не хуже меня знаете… Смотрите!

– Что?

– Вон, Кавальканти… – шепотом произнес инспектор, указывая взглядом.

Бестужев самым небрежным движением чуточку повернул голову. Красавец лет тридцати в безукоризненном смокинге, который он носил с изяществом светского человека, в общем, мало походил на классического итальянца, какими их представляет публика: ничуть не смугл, скорее светлый шатен, уж никак не жгучий брюнет, можно принять и за немца, и за русского…

– Пунктуален, прах его побери, – тихонько сказал инспектор. – Выкурит сигару, потом пойдет играть в карты с теми вон двумя господами…

– Серьезный человек, это чувствуется, – сказал Бестужев, прищурясь. – Я повидал немало этой публики в разных странах… Итак… Вы, наверное, хотели бы просить меня, чтобы я обратился к капитану? Или помог преодолеть сопротивление Исмея?

После недолгого молчания инспектор признался, мрачно уставясь на носки собственных ботинок:

– Я б хотел… Но вы же не станете впутываться в мои мелкие дела, когда заняты такой миссией…

Бестужеву отчего-то стало немного неловко: как-никак он получил льготное положение, о коем инспектор и мечтать не смел, с помощью откровенного обмана…

– Я полицейский, – сказал он без улыбки. – Сдается мне, нам следует быть столь же солидарными, как наши клиенты – они-то пребывают в самом тесном единении и потому чувствуют себя вольготно… – видя, как на простоватом лице инспектора вспыхнула неприкрытая радость, он поторопился добавить: – Но, простите великодушно, я не пойду с этим ни к капитану, ни к Исмею… О нет, не оттого, что считаю свою миссию важнее. Просто-напросто у меня есть сильнейшие подозрения, что это будет безрезультатно. Они оказывают мне всяческое содействие, как вы сами знаете, в другом деле. Знают, что это пресловутого ущерба репутации не принесет. А что до Кавальканти… Побуждения у Исмея останутся прежними, верно? В этом он вовсе не обязан мне содействовать – а значит, подозреваю крепко, и не станет. Разве что откажет в гораздо более вежливых и дипломатических выражениях, нежели это было с вами… Наверняка этим и кончится. Может, вы считаете иначе?

– Да нет, – чуточку подумав, сказал инспектор. – Конечно… Где одно, а где другое… Скорее всего, вы правы, господин майор. С вами все будет точно так же – разве что дипломатии побольше. – Он зло усмехнулся. – Я, конечно, при других обстоятельствах, может, и попробовал бы рискнуть карьерой, прижать этого напыщенного павлина… я про Исмея… только здесь все бесполезно. Даже если я попробую пойти ва-банк, мне попросту закроют доступ к радиотелеграфу… Не та обстановка…

– А что, его можно на чем-то прижать? – быстро спросил Бестужев.

Тяжко вздохнув, инспектор какое-то время посапывал трубочкой с довольно горестным видом. Поднял глаза, криво ухмыльнулся, снова вздохнул:

– Не хотелось мне… Как-никак краса и гордость британского флота… Честь Англии и все такое… Хотя я-то, если раскинуть, шотландец… Помните, когда мы были у капитана, прибегал помощник? Вы, конечно, не поняли, что он сказал, вы же не понимаете по-английски… Покончил с собой один из механиков шестого котельного отделения. Надо полагать, не выдержал напряжения, бедняга…

– Это что, такая тяжелая работа – быть механиком в котельном отделении?

Инспектор огляделся и, лишь убедившись, что их разговор недоступен ни одному постороннему уху, заговорил, понизив голос едва ли не до шепота:

– Сэр, в одном из бункеров горит уголь. Самовозгорание, знаете ли. Говорят, это нередко случается, особенно когда уголь подмокнет. А в Шербуре во время погрузки угля как раз шел дождь. Один из кочегаров дезертировал – видимо, как раз поэтому, решил не искушать судьбу… Пожар начался еще у берегов Ирландии…

– Черт возьми, – едва выговорил Бестужев севшим голосом. – Вы что же, хотите сказать… Все время, пока мы плывем, где-то глубоко у нас под ногами…

Инспектор с печальным видом медленно, размеренно покивал головой, словно китайский болванчик:

– Именно так, сэр. Все это время уголь горит. О нет, ничего жуткого – всего лишь один из бункеров, там приняты какие-то меры… Капитан считает, мы вполне успеем добраться до суши, прежде чем события примут угрожающий характер. В порту будет не так уж трудно все это погасить. Потому-то корабль и движется на максимальной скорости…

– Да? Я не заметил…

– Потому что вы вряд ли в этом разбираетесь, сэр. Я, впрочем, тоже не сообразил бы, если бы мне не растолковали. «Титаник» выжимает предельную скорость – хотя в этих местах как раз рекомендуется сбросить ход, потому что у берегов Ньюфаундленда попадаются айсберги… Мы успеваем, вполне, так заверяет капитан… Но у механика, должно быть, нервы не выдержали… Это бывает…

– Черт знает что, вот сюрпризы… – сказал Бестужев, испытывая чересчур сложные ощущения, чтобы разобраться в них с ходу. – Вы что же, этим хотели прижать Исмея? Но каким образом? Боюсь, в случае чего доступ к радиотелеграфу закроют не только вам, но и мне, если я вздумаю воспользоваться вашими сведениями…

– Ну, я же и говорю: здесь все бесполезно…

– Черт знает что… – повторил Бестужев. – В каюте первого класса этак запросто, словно коробка с сигарами, лежит бомба, в трюме горит уголь… Приятное путешествие на самом лучшем в мире и самом непотопляемом корабле.

– Я уверен, мы успеем добраться до Нью-Йорка, сэр. Ну, а в крайнем случае, шлюпок на всех хватит, мы как-никак не посреди океана, движение судов достаточно оживленное.

Бестужев встряхнул головой. Он все-таки никак не мог смириться с неприятными новостями. Исполинский красавец корабль и в самом деле представлялся неуязвимым плавучим городом, с которым ничего не может случиться.

– В общем, ничего невозможно сделать, – уныло заключил инспектор. – Я о Кавальканти. Он преспокойно доплывет со своим саквояжем до Нью-Йорка, а уж в гавани… Не верю я, что он везет бомбу в Америку кому-то в подарок – никак нельзя сказать, что там этого добра нехватка, в Америке куча анархистов, которые и сами давно научились мастерить какие угодно бомбы… И ничего нельзя сделать…

– Так-таки и ничего? – спросил Бестужев, улыбаясь несколько хищно. – Вы уже опустили руки, инспектор? Зря…

– Вы так уверены, что вам удастся убедить капитана или мистера Исмея?

– Я и не собираюсь к ним обращаться, – сказал Бестужев. – К чему, собственно? Если можно действовать на свой страх и риск?

– Вы о чем?

Бестужев сказал медленно:

– Когда я допросил каналью стюарда, выжал из него все, что он знал, мне пришло в голову… Короче говоря, я на всякий случай забрал у него служебный ключ. Универсальный ключ, который подходит ко всем замкам кают первого класса. Он заявит начальству, что ухитрился где-то его потерять, получит нешуточный выговор… и новый ключ из корабельных запасов. И, я уверен, будет молчать. Допускаю, что он с перепугу признается Кавальканти, что я его расшифровал… но вот корабельному начальству, ручаюсь, ни словечка не пискнет. Я к нему применил, быть может, не вполне юридически законные, но действенные средства убеждения. Короче говоря, у меня в кармане лежит ключ, которым вмиг можно отпереть каюту синьора Кавальканти. Благо означенный синьор только что удалился с теми двумя господами и, по вашим сведениям, надолго засядет за карточную партию…