– А о какой монете шла речь?

– Вы не слышали? – удивился «полковник». – Это очень известная история. В свое время Бонапарт выпустил монеты нового образцы и чекана, серебряные франки. Уж не знаю почему, но существовала опасность, что в народе они будут расходиться плохо. И было объявлено, что внутри одной из них мастерски спрятан документ, предъявителю коего Французский банк выплатит пять миллионов золотом.

– И народ не бросился тут же разламывать эти монеты? – усмехнулся Бестужев.

– О, это-то было предусмотрено… Деньги должны были быть выплачены по прошествии длительного периода, а не сразу – император наверняка задавался тем же вопросом, что и вы сейчас, неплохо зная психологию людей… Однако… Прошло столько лет, монеты исключены из обращения, очень давно их принялись со всеми предосторожностями ломать… Но документ так и не объявился. Пять миллионов франков золотом…

На его лице появилась невольная улыбка, исполненная алчного блаженства – или блаженной алчности, взгляд мечтательно устремился в потолок. «Хорошо тебя припечатали, неважно кто, пусть и не зная твоей подлинной сути, – ухмыльнулся про себя Бестужев. – Бакалейщик…»

– Знаете, что самое забавное? – спросил он. – Даже если монета с чеком внутри и существовала, ее сто раз могли потерять по неосторожности, и она сейчас покоится где-нибудь в земле, в Испании, или в болоте, в России, или под полом где-нибудь в Баварии…

– Это-то самое печальное, – серьезно ответил «полковник».

Поначалу Бестужев не обращал особенного внимания на окружающих, здесь, в роскошном коридоре, опасаться нападения конкурентов не стоило, да и не прошел еще отведенный ему срок. Однако сработали профессиональные привычки, и он неким подсознательным чутьем отметил: слежка…

Вот только слежка оказалась какая-то неуклюжая и нескладная, в общем, и не заслуживавшая столь серьезного именования. На некотором расстоянии от него двигался тот самый молодой человек, крайне бездарно изображая, будто направляется куда-то по своим надобностям и Бестужевым не интересуется вовсе… У Бестужева возникло сильнейшее желание на него цыкнуть, как на приставучую муху или расшалившегося котенка…

Он справился с этим вполне уместным побуждением, дошел до своей каюты и отпер дверь. Вошел безбоязненно, но все же готовый к неожиданностям – проныра-адвокат мог решить, что выделенные его нанимателями денежки выгоднее прикарманить, а соперника попросту отправить головой в иллюминатор. Знаем мы этих судейских, они везде одинаковы…

Незапертая им дверь распахнулась, чувствительно стукнув Бестужева по плечу, и в каюту ворвался вышеозначенный молодой человек, захлопнул тщательно за собой дверь и уставился на Бестужева в приступе этакой забавной решимости и с напускной бравадой. Видно было, что чувствует он себя страшно неуверенно, но пытается выглядеть грозно.

Бестужев лишь отступил на шаг, глядя с любопытством. На серьезного противника юнец не походил нисколечко, даже интересно было выяснить наконец, что понадобилось этому занятному преследователю. С американскими бандитами мы уже сталкивались, с духом Бонапартия беседовали, о злокозненной египетской мумии наслышаны… что на сей раз?

– Простите, чем могу служить? – спокойно спросил Бестужев. – Что вам угодно?

Молодой человек выпалил:

– Мне угодно, чтобы вы, прохвосты, отказались от своих грязных замыслов! Иначе… Иначе… Я не шучу с вами!

Его рука нырнула под пиджак – и в следующий миг появилась на свет божий, отягощенная револьвером британской армии «Веблей», каковой он навел на Бестужева старательно и неумело. Обращался он с оружием примерно так, как преклонных лет и самого благонравного поведения монахиня с бутылкой шампанского, доведись ей держать в руках столь непривычный и богомерзкий предмет.

На происки все тех же конкурентов это решительно не походило – соперники были как-никак людьми серьезными, что и демонстрировали порой. Стоявший же перед ним эксцентричный субъект, кажется, держал оружие впервые в жизни, он обхватил четырьмя пальцами скобу, не положив ни единого на спусковой крючок, так что опасаться выстрела не приходилось нисколечко. Когда Бестужев это понял, не испытал ничего, кроме сильнейшего раздражения: словно в тот момент, когда он готовил своих людей к атаке на японцев, рядом с ним неведомо откуда объявился чистенький гимназист первого класса и принялся расспрашивать, как господин офицер относится к полководческому искусству персонажей древней греческой истории…

Он подумал мельком, едва ли не со скукой, что «Веблей» – удивительно некрасивое оружие. «Бульдоги» всевозможных марок у британцев весьма даже изящны, а вот «Веблей» уродец какой-то, прости господи…

– Молодой человек, – иронически усмехнулся Бестужев. – Вам никто не говорил, простите великодушно, что у вас скверные манеры? Врываться в каюту к незнакомому человеку, угрожать револьвером, да вдобавок не соизволить дать объяснения…

– Вы сами все прекрасно понимаете, прохвост!

При этом он, в точности как это пишут авторы бульварных романов, пытался испепелить Бестужева ненавидящим взглядом – да, господа литераторы правы, подчас именно так в жизни и выглядит, удивительно точное определение…

Бестужев пожал плечами:

– Я вас решительно не понимаю.

– Бросьте!

– Честное слово.

– И вы еще говорите о чести? – сардонически расхохотался юнец.

– Хотите правду? – спокойно сказал Бестужев. – Боже упаси, я не намерен оскорблять вас подозрением, будто вы сбежали из сумасшедшего дома. Я не врач и не беру на себя ответственность ставить диагнозы… Но, простите, у меня создалось впечатление, что вы сбежали прямиком из бульварного романа – ваш вид, ухватки, поведение… Будь это в романе, казалось бы, что я коварный злодей, обольстивший вашу юную сестру… но в жизни я не знаю за собой таких поступков.

Молодой человек теперь выглядел определенно растерянным – похоже, сцена, заранее им обрисованная в воображении, на деле оказалась непохожей на все, рисовавшееся в мыслях. Возможно, он искренне полагал, что Бестужев будет себя вести как-то иначе. Ну да, оказавшись в такой ситуации, мелодраматические злодеи, как правило, с изменившимся лицом отшатываются к стене, и их черты искажает гримаса злобной растерянности. Кажется, так.

– О да! – воскликнул молодой человек. – Вы, ничего не скажешь, к самому обольщению не причастны… но вы ведь сообщник, и не вздумайте отпираться! Сколько он вам пообещал за содействие? Немало, должно быть?

Тьфу ты, черт! У Бестужева забрезжила некая догадка. Теперь он понял, кого ему напоминает этот забавный юнец – Затворницу, конечно. Угадывалось явное фамильное сходство.

Все встало на свои места. Бестужев искренне расхохотался – до того нелепым и неуместным было обвинение. Молодой человек взирал на него вовсе уж оторопело. Он даже грозно потряс в воздухе револьвером – по-прежнему держа его так, что выстрела, даже случайного, можно было не опасаться.

– Так-так-так, – сказал Бестужев. – Подозреваю, столь необычным образом я только что познакомился с одним из представителей славного рода Кавердейлов?

Молодой человек выпрямился, словно аршин проглотил:

– Рональд Кавердейл, если вам угодно! Я отправился следом, чтобы… чтобы… Мне совершенно ясно, что тут и речи быть не может о высоких и подлинных чувствах! Вы парочка мошенников, сударь, да-да! Джингль, вот кто ваш дружок! Проходимец Джингль! А вы, надо полагать, Джоб Троттер… Думаю, литература не входит в число ваших интересов, так что позвольте пояснить мои слова.

– Не нужно, – сказал Бестужев, усмехаясь. – Я прекрасно понял, о чем идет речь, мне тоже доводилось читать великолепный роман вашего гениального земляка… Я даже готов согласиться, что ваше сравнение крайне остроумно… в той его части, что касается некоего господина в блестящем мундире. Однако на мой счет вы решительно ошибаетесь…