Чак сказал — у меня вдруг поплыло перед глазами, ибо я никак не могла поверить, что согласилась поужинать с человеком по имени Чак, — так вот, Чак сказал, что я опознаю его по темно-синему плащу и номеру «Тайм аут» в руке. Итак, значит, темно-синий плащ и газета!

Не имея ни малейшего желания болтаться у ресторана, ожидая, пока он появится (чтобы оставить себе путь для отступления, если вдруг он окажется совершенным чудовищем), я выбрала себе удобный наблюдательный пункт на остановке через дорогу, притворилась, будто жду автобуса, и подняла воротник пальто. Вход в ресторан отсюда просматривался прекрасно.

Внутри у меня все трепетало: хоть я и была уверена, что Чак отвратителен, всегда остается крохотный шанс — вдруг он все-таки приличный человек?

Без пяти восемь объект наблюдения явился к месту встречи действительно в темно-синем плаще и с номером «Тайм аут». Все правильно.

Насколько я могла судить издалека, он выглядел неплохо — ну, по крайней мере, казался вполне нормальным. Голова одна, бросающихся в глаза дефектов нет, частей тела столько, сколько должно быть, — во всяком случае, на первый взгляд. При столь кратком знакомстве трудно поручиться за количество пальцев на ногах или размер члена.

Я перешла улицу, чтобы рассмотреть его поближе.

Недурно, очень недурно.

В общем, его даже можно было назвать красивым: среднего роста, загорелый, темноволосый, черноглазый, хорошо сложен, лицо волевое… Кого-то он мне напоминал, но вот кого? Ладно, соображу потом.

Во мне проснулась надежда. Пусть он не в моем вкусе; с теми, кто мне нравится, у меня обычно ничего не выходит, так что черт с ним, дадим ему шанс.

Я подумала о Шарлотте. Может, еще буду обязана ей счастьем в личной жизни.

Тут он увидел меня — точнее, вычислил по номеру «Тайм аут», который я, как и он, держала в руке.

Он заговорил. На лицо мне не попало ни капли слюны. Уже хорошо.

— Вы, наверно, Люси, — сказал он. Ноль очков за оригинальность, минус несколько миллионов за плохо сидящие штаны — хотя чего ждать от американца — и десять из десяти за отсутствие заячьей губы, заикания и нервного тика.

Пока, прошу заметить.

— А вы, должно быть, Чак? — спросила я в тон ему, также не блеснув экстравагантностью.

— Чак Таддеус Мюллербраун Второй из Редриджа, округ Таксон, штат Аризона, — осклабился он, протягивая мне руку. Рукопожатие было крепким и сердечным.

Ого, подумала я.

Но тут же одернула себя. Он не виноват: американцы все такие. Их о чем ни спроси — хоть есть ли бог, хоть передать соль за столом, они первым делом сообщают свое полное имя и домашний адрес. Как будто боятся, что, если не будут постоянно напоминать себе, кто они и откуда, просто исчезнут.

Но все же это кажется мне несколько странным. Не могу себе представить, чтобы случайный прохожий на улице спросил у меня, который час, а я ответила бы так: «К вашим услугам, Люси Кармел Салливан, с верхнего этажа дома 43Д, Бассетт-кресент, Лэдброк-гров, Лондон, Соединенное Королевство, Европа, извините, часов нет, но, думаю, сейчас примерно четверть второго».

У них просто обычай такой, напомнила я себе. Вот, например, испанцы обедают в два часа дня — и ничего. Надо смело идти на контакт с чужой культурой. Да здравствует разнообразие!

Люси Мюллербраун?

Пожалуй, Люси Лаван звучало лучше, с грустью подумала я, но в данный момент развивать эту мысль было бессмысленно. Да и в любой другой момент тоже.

— Зайдем? — вежливо предложил он, показывая на вход в ресторан.

— Почему бы нет?

Мы вошли в пустой зал, и маленький пуэрториканец провел нас к столику у окна.

Я села.

Чак сел напротив меня.

Мы обменялись неестественными, нервными улыбками.

Я заговорила, и он заговорил одновременно со мной. Потом мы оба замолчали, боясь молвить слово, а после одновременно сказали: «Нет, правда, начните лучше вы», хором засмеялись и опять же хором попросили: «Пожалуйста, сначала вы».

Это было довольно мило — во всяком случае, лед тронулся.

— Прошу вас, — перехватывая инициативу, сказала я, опасаясь, что иначе соревнование в учтивости продлится всю ночь, — начните с себя, нет-нет, я настаиваю.

— О'кей, — улыбнулся он. — Я хотел сказать, что у вас красивые глаза.

— Спасибо, — улыбнулась я в ответ, порозовев от удовольствия.

— Люблю карие глаза, — продолжал он.

— Я тоже, — согласилась я. Что ж, лиха беда начало! Кажется, у нас есть что-то общее.

— У моей жены карие глаза, — услышала я вслед за тем.

Что?!

— У вашей жены? — уныло переспросила я.

— Бывшей жены, — поправился он. — Мы в разводе, но я все время забываю…

Как я должна на это реагировать?! Я и не знала, что он был женат… Ладно, решила я, крепко взяв себя в руки; у каждого человека есть прошлое, а он к тому же и не говорил, что не был женат.

— Теперь с этим покончено, — сказал он.

— Э-э-э… да-да, хорошо, — ответила я, стараясь ободрить его.

— Я желаю ей добра.

— Чудесно, — от всей души кивнула я.

Молчание.

— Я не горюю, — тихо сказал он, с тоской глядя на скатерть.

Опять молчание.

— Мэг, — сказал он.

— П-простите? — не поняла я.

— Мэг, — повторил он, — так ее зовут. На самом деле Маргарет, но я всегда называл ее Мэг. Такое прозвище, что ли.

— Очень мило, — слабо поддакнула я.

— Да, — согласился он со странной, какой-то далекой улыбкой. — Да, вы правы.

Неловкое молчание.

Я услышала слабый, глуховатый звук, но только через секунду-другую до меня дошло, что это стук моего собственного сердца, стремительно и без остановок опускающегося вниз, в пятки.

Но, возможно, у меня слишком мрачный взгляд на вещи.

А вдруг нам удастся помочь друг другу исцелить разбитые сердца? Вдруг все, что ему нужно, — это любовь хорошей женщины? Вдруг все, что нужно мне, — это любовь Чака Таддеуса Мюллербрауна из — да откуда же, забыла, — в общем, откуда-то из Аризоны?

Подошла официантка принять у нас заказ на напитки.

— Мне стакан вашей лучшей английской водопроводной воды, — сказал Чак, откидываясь на спинку стула и похлопывая себя по животу. У меня возникло ужасное подозрение, что рубашка на нем нейлоновая.

И что он там несет насчет водопроводной воды? Он что, пьет воду из-под крана? Ему что, жить надоело?

Официантка недобро посмотрела на Чака, с первого взгляда распознав экономного человека.

Но от меня-то он, надеюсь, не ждет, что я последую его примеру?

Если так — прошу прощения, но пусть катится ко всем чертям, потому что мне хотелось выпить. И не воды.

Начинать надо так, как собираешься продолжить.

— Мне «Бакарди» и диетическую кока-колу, — попросила я, стараясь говорить уверенно и небрежно.

Девушка ушла, а Чак нагнулся ко мне через стол и заметил:

— Не знал, что ты пьешь спиртное.

С таким неудовольствием, точнее, отвращением он вполне мог бы сказать мне, что не знал, что я занимаюсь сексом с малолетними детьми.

— Да, — несколько запальчиво ответила я. — А что? Время от времени я люблю выпить.

— О'кей, — медленно произнес он. — О'кей. О'кей. Все нормально. Все о'кей.

— А ты разве не пьешь? — поинтересовалась я.

— Отчего же, пью.

Слава тебе господи!

— Я пью воду, — продолжал он. — И газировку. Другой выпивки мне не нужно. Черт возьми, лучший в мире напиток — ледяная вода. Алкоголь мне ни к чему.

Я приготовилась к худшему и пообещала себе немедленно встать и уйти, если услышу, что он ловит кайф от самой жизни.

Но, увы, этого он говорить не стал.

Наша беседа продолжалась в той же незамысловатой манере. Пересказываю почти дословно.

— Твоя… э-э-э… Мэг не пьет? — спросила я, поспешно добавив: — Спиртное.

Я боялась, как бы он не начал по новой свои игры с переносным значением слов.

— Она никогда не прикасалась к спиртному и никогда не испытывала в том необходимости! — взревел он.