Я обняла ее как могла крепко, что довольно затруднительно, потому что Шарлотта выше меня сантиметров на двадцать.
— Мне так стыдно, — всхлипывала она. — Я себя ненавижу! Лучше б я умерла.
— Тише-тише, — успокаивала ее я. — Скоро тебе полегчает. Не забывай, вчера вечером ты много пила, а алкоголь провоцирует депрессию. Естественно, что ты чувствуешь себя подавленной.
— Правда? — спросила она, с надеждой глядя на меня.
— Честное слово.
— Люси, ты такая хорошая. Ты всегда знаешь, что нужно мне сказать, когда я несчастна.
Разумеется, знаю. У меня такой богатый собственный опыт, что грех было бы не поделиться знаниями, приобретенными кровью и потом.
— Никогда больше не буду пить, — пообещала Шарлотта с воодушевлением.
Я ничего не сказала.
— Люси, я вела себя ужасно, — каялась Шарлотта. — Я сняла блузку и танцевала в лифчике.
— В одном лифчике? — строго спросила я.
— Да.
— Без трусов?
— Ты с ума сошла, конечно, в трусах. И в юбке.
— Значит, все не так плохо, а?
— Нет, Люси, очень плохо. Подбодри меня, пожалуйста. Расскажи что-нибудь. Расскажи мне… погоди, дай подумать… расскажи, помнишь, как тебя бросил парень, потому что он влюбился в другого парня.
У меня екнуло сердце.
Но винить, кроме себя, некого. Я тщательно культивирую свою репутацию комической рассказчицы — по крайней мере, среди близких друзей — и с юмором повествую о собственных житейских трагедиях. Уже когда-то давно мне пришло в голову, что есть только один способ избежать превращения в трагический, достойный жалости персонаж — искриться остроумием и всех смешить. Особенно если шутить над собственными несчастьями и мелкими неудачами.
С тех пор надо мною никто не смеется, потому что я их всех опережаю.
Но сейчас я была на это не способна.
— Нет, Шарлотта, я не могу…
— Да брось ты!
— Нет.
— Ну пожалуйста! Только не забудь рассказать о том, как он заставил тебя коротко подстричься, а потом все равно бросил.
— Гм… Ладно, черт с тобой. Слушай.
И я как можно остроумней и веселей поведала Шарлотте историю одного из многих моих унизительных поражений в любви. Пусть прочувствует, что, как бы ни ужасна была ее жизнь, хуже моей все равно не придумаешь.
— Сегодня будет вечеринка, — сказала Карен. — Ты пойдешь?
— Нет, не могу.
— Не можешь или не хочешь? — проницательно спросила она. Карен шотландка и умеет задавать вопросы по существу.
— Не могу. Пообещала Дэниэлу, что пойду с ним обедать.
— Обедать с Дэниэлом… Везет же людям, — потрясение выдохнула Шарлотта.
— Но почему он пригласил тебя? — возмущенно взвизгнула Карен.
— Карен! — укорила ее Шарлотта.
Карен не стесняется в выражениях, но, по сути, она совершенно права: я тоже не понимаю, почему Дэниэл пожелал пригласить именно меня.
— Он расплевался со своей как-ее-там, — сказала я, с запозданием поняв, что подливаю масла в огонь.
— Ты серьезно? — спросила она оживленно.
— Абсолютно!
— Ух ты, — с блаженной улыбкой протянула Шарлотта. — Вот красота!
— Так он теперь свободный человек? — спросила Карен.
— Безусловно, — торжественно подтвердила я. — Исполнивший свой долг перед обществом и так далее.
— Это ненадолго, если за него возьмусь я, — с металлом в голосе заявила Карен. — Куда он тебя ведет? — по-деловому уточнила она.
— В какой-то русский кабак.
— В «Кремль»? — спросила она, будто не веря своим ушам.
— Точно!
— Ах ты, везучая, везучая, везучая корова.
И они обе уставились на меня с неприкрытой завистью.
— Не смотрите на меня так, — испуганно попросила я, — я и идти-то туда не хочу.
— Да как ты можешь? — возмутилась Шарлотта. — Такой симпатичный…
— Богатый, — вставила Карен.
— …симпатичный, богатый парень, как Дэниэл, хочет повести тебя в шикарный ресторан, а ты ломаешься!
— Ничего он не симпатичный и вовсе не богатый, — неуверенно возразила я.
— Неправда! — хором вскричали они.
— Ну, может, вы и правы. Но мне-то от этого какой толк? — вяло отбивалась я. — Я не считаю его симпатичным. Он просто мой друг. И, по-моему, в субботний вечер идти куда-либо с другом — пустая трата времени. Особенно когда предпочитаешь вообще остаться дома.
— Странная ты, — буркнула Карен.
Я не стала спорить. Она тратила свой проповеднический пыл понапрасну. Сама знаю, что странная.
— Что ты наденешь? — спросила Шарлотта.
— Не знаю.
— Должна знать! Тебя же не в паб на кружку пива пригласили.
Дэниэл приехал около восьми, а я все еще не была готова. И то, если бы Шарлотта и Карен угрозами и нытьем не вынудили меня принять ванну и напялить вечернее золотое платье, я вообще до сих пор ходила бы в пижаме.
Они закидали меня советами, как одеться, как накраситься и причесаться, и каждую фразу начинали со слов: «Вот если бы с Дэниэлом пошла я…» или: «Если бы Дэниэл пригласил меня…»
— Надень эти, надень эти, — возбужденно затараторила Шарлотта, выкопав из ящика с нижним бельем кружевные чулки.
— Нет, — отрезала я, отнимая чулки у нее и запихивая их обратно в ящик.
— Но они такие красивые!
— Знаю.
— Так почему ты не хочешь их надевать?
— Чего ради? Это же только Дэниэл.
— Какая ты неблагодарная.
— Неправда. Какой смысл носить их? Баловство одно: кто их увидит?
— Батюшки, — хохотнула Карен, вытаскивая из кучи белья лифчик, — я и не знала, что бывают лифчики такого маленького размера.
— А ну, покажи, — потребовала Шарлотта, отнимая лифчик и сгибаясь пополам от смеха. — Господи боже! Как будто для куклы сшит, для Синди или Барби. У меня в такой только сосок поместится.
— Наверно, у тебя соски с булавочную головку, — заржала Карен, подталкивая ее локтем. — Не знала, что такое вообще бывает в природе. Минус первый размер!
Я металась по спальне с пунцовым от стыда лицом и ждала, когда им надоест надо мной потешаться.
Как только в дверь позвонили, Карен ворвалась ко мне в комнату и щедро опрыскала меня своими духами. У меня сразу же защипало в глазах.
— Спасибо, — пробормотала я, затаив дыхание, пока рассеются парфюмерные облака.
— Не за что, глупая, — ответила она. — Это чтобы от тебя пахло, как от меня. Ты мостишь мне дорогу к сердцу Дэниэла.
— Вот как?!
Затем Шарлотта и Карен долго препирались, кто откроет Дэниэлу дверь, и победила Карен, потому что живет в нашей квартире дольше Шарлотты.
— Входи, — с несоответствующим случаю воодушевлением воскликнула она, настежь распахивая дверь. Карен всегда демонстрирует бурную радость, если Дэниэл рядом, и, вероятно, дверь — не единственное, что она желала бы перед ним распахнуть.
Дэниэл выглядел как обычно, но я не сомневалась, что назавтра мне опять предстоит выслушивать восторги Карен и Шарлотты по поводу его неземной красоты.
Даже забавно, что женщины в нем находят, потому что на самом деле ничего особенного в его внешности нет. Другое дело, если бы глаза у него были синие и пронзительные, волосы — черные, как вороново крыло, рот — пухлый и чувственный, а нижняя челюсть размером с чемодан, так ведь ничего подобного!
У него серые глаза, совершенно обыкновенные, ничуть не пронзительные, — по-моему, серый цвет вообще скучный.
Волосы у него просто никакого цвета — каштановые, как и у меня. Правда, его, должно быть, при рождении погладила по голове добрая фея, и потому его волосы прямые и блестящие, а у меня, увы, вьются мелким бесом, а если попаду под дождь, они встают дыбом, как после химической завивки в домашних условиях.
Он улыбнулся Карен. Он вообще много улыбается, и все, кто находит Дэниэла привлекательным, без конца твердят, какая у него приятная улыбка, чего я понять не могу. Невелика хитрость зубы показывать.
Ладно, допустим, у него все зубы на месте, и даже похоже, будто все свои, притом здоровые и растут не торчком. Ну и что?
Секрет его успеха, как мне кажется, в том, что на вид он симпатичный парень, приличный, дружелюбный, с традиционным, несколько старомодным воспитанием, и со всеми женщинами обращается, как с леди.