Тем не менее, съезд решил выполнить свой долг и избрал две делегации по 5 человек в каждой для переговоров с Хилковым и с Витте. 10 октября эти переговоры состоялись.
Если бы Витте уже был назначен премьером или хотя бы имел гарантии такого назначения, то прием делегации железнодорожного съезда мог стать первым публичным шагом и первым триумфом нового правительства. Имея полномочия немедленно решить если не все, то наиболее важные вопросы, поставленные железнодорожниками, Витте мог достичь с ними соглашения, предотвратить всероссийскую забастовку и открыть новую эру – эру фактического согласия правительства с оппозиционным обществом. Это был единственный и неповторимый шанс в истории России, и он был безвозвратно упущен!
Витте оставался в подвешенном состоянии. Перед царем он не боялся выставлять себя глашатаем народной воли, а вот перед представителями этой воли (по крайней мере они себя считали таковыми и имели для этого некоторые основания) – не смог. Он продолжал ждать высочайшего решения и не рискнул взять на себя роль, которую издавна приписывала ему молва – лидера революционной России, вернейшего кандидата на руководство ее правительством. В этот критический момент карьерист и царский слуга, живший в душе Витте, победил обретавшего там же оппозиционера и потенциального народного трибуна. Витте спасовал, и одним махом перечеркнул надежды, которые действительно возлагали на него массы интеллигентов. Назначение Витте премьером постфактум к забастовке уже не могло реанимировать похороненную веру в него.
Витте, продолжавший ждать желанного назначения, не рискнул ни солидаризироваться с пришедшими делегатами, ни откровенно высказаться перед ними. А ведь скорее всего их визит входил в его заранее составленные планы, но в них не была предусмотрена пауза, затеянная царем!
Встреча превратилась в пустую и малосодержательную беседу. Витте согласился со справедливостью всех экономических требований, но затеял дискуссию о всеобщем избирательном праве. Витте уверял, что в Америке капиталисты скупают голоса избирателей, и что для трудящихся гораздо полезнее находиться под опекой заботливой администрации, чем становиться жертвой буржуазной демократии. В какой степени Витте был прав – это не имело в данный момент никакого значения: делегация явилась не на научно-теоретический семинар, а для того, чтобы решать вопрос о прекращении или расширении забастовки. Витте вполне определенно советовал забастовку прекратить, но складывалось впечатление, что это мнение только частного лица, не собирающегося предпринимать никаких решительных действий. Трудно переоценить разочарование делегатов.
Витте по существу повторил ту же роль, что сыграл 8 января 1905 года перед инициативной группой литераторов во главе с Гессеном. Но его бездействие, не предотвратившее «Кровавое воскресенье», носило не столь преступный характер: хоть и тогда он был инициатором конфликта, приведшего к трагедии, но сама группа литераторов не имела ни полномочий, ни возможности влиять на ход событий. Иное дело теперь, 10 октября, – от мнения этих делегатов зависела судьба революции, стоявшей на пороге России. И Витте, заняв уклончивую позицию, фактически санкционировал революцию. Вероятно, он не понял, что ставит тем самым крест и на своей предстоящей премьерской карьере, еще не успев ее начать.
Обескураженные делегаты (те, что ходили к Хилкову, вернулись в таком же настроении) 11 октября докладывали результаты своей миссии столичным железнодорожникам. На митинге в Петербургском университете их собралось 5-6 тысяч человек. Митинг единогласно принял резолюцию об остановке движения всех дорог Петербургского узла со следующего дня – 12 октября, что и было осуществлено.
12 октября резолюцию о всероссийской забастовке принял и железнодорожный съезд. В ней прямо говорилось: «Съезд, выслушав доклад депутаций о результатах посещения председателя комитета министров и министра путей сообщения, пришел к заключению, что труженикам железнодорожного дела остается надеяться только на свои силы и силы трудящихся классов...»[704]
Первая и последняя в истории России забастовка всех железных дорог страны развернулась 12-14 октября 1905 года.
Железные дороги были гордостью России, символом ее новейшего экономического могущества. За полвека бурного железнодорожного строительства они если и не проникли в каждый российский медвежий угол, то во всяком случае, жители этих углов в большинстве своем могли без особого труда добраться до станции и воспользоваться этим достижением прогресса. Поэтому вся страна испытала шок, когда железные дороги в октябре 1905 года прекратили движение.
Хотя кое-где волна стачек опережала железнодорожную забастовку (например – в Москве), но именно последняя сделала стачку общероссийской и всеобщей.
В Москве поезда остановились еще 8 октября (до 12 октября продолжалось движение лишь по Николаевской дороге), а всеобщей забастовка стала 10 октября. Не захватила она только государственные учреждения, больницы и водопровод. Однако, 13 октября было принято постановление общемосковского забастовочного комитета о присоединении к забастовке персонала и больниц, и водопровода – с 14 октября забастовка приняла самые жестокие и крайние формы.
В провинции также кое-где забастовочное движение опередило всероссийскую железнодорожную стачку, но ненадолго – на день-два. 12 октября в Саратове забастовали служащие земской и городской управы и все городские учреждения, за исключением больниц и водопровода. В Самаре в тот же день закрылись все банки и государственные учреждения за исключением губернского правления и канцелярии губернатора, а в Харькове, уже захваченном остановкой поездов, произошло столкновение толпы учащейся молодежи с войсками.
В Петербурге железные дороги встали, как указывалось, 12 октября; тогда же прекратили работу и все учреждения столичного округа путей сообщения. 13 октября столицу поразило закрытие 87 аптек; в тот же день было объявлено о прекращении деятельности судебных учреждений (!) – ввиду невозможности работы в напряженной политической обстановке.
Между тем, 11 и 12 октября Витте не получал никаких известий о решениях, принятых царем: Николай II погрузился в напряженную мыслительную деятельность. Ее естественным результатом стала новая попытка введения диктатуры.
12 октября Николай II подчинил все вооруженные силы округа петербургскому генерал-губернатору и товарищу министра внутренних дел Д.Ф.Трепову, вручив ему и неограниченные полномочия.
Сам Витте именно в это время предпринял чрезвычайно любопытный демарш в отношении делегации французских финансистов, прибывших, как рассказывалось выше, для переговоров о заключении займа. Переговоры эти были, как тоже уже объяснялось, совершенно бесперспективными: обязательное условие французского правительства – российская гарантия от агрессивных устремлений Германии – продолжало висеть в воздухе. Но теперь, при начале всероссийской железнодорожной стачки, выжидательная позиция французов выглядела вполне естественной, и можно было избежать скандального для Витте провала переговоров. Поэтому поначалу он не вмешивался в дебаты, которые вел Коковцов, но затем, воспользовавшись обострением российской внутриполитической ситуации, решил положить им конец.
В конфиденциальной беседе с главой делегации Э.Нецлиным (последний изложил все подробности в отчете своему правительству) Витте рекомендовал французам немедленно покинуть Россию, пока связь с внешним миром не прервалась полностью. При этом Витте считал вынужденный перерыв в переговорах сугубо временным, намекал на предстоящие позитивные перемены в российском руководстве и трижды (!) повторил заверение, что Россия не отступится от своих союзнических обязательств перед Францией (!!!). Делегация поспешила воспользоваться советом Витте и ретировалась.
Пожалуй, это не было государственным преступлением и предательством со стороны Витте, хотя злостный срыв переговоров, столь необходимых России, был налицо. Но переговоры, повторяем, все равно были обречены на неуспех.
