Витте сделал упор на бесчестности договора по отношению к Франции, апеллировал к гвардейской чести великого князя, а, главное, предупреждал, что позор за бесчестие может пасть на царя. При этом Витте уверял, что положение легко исправить, т.к. Ламздорф наверняка найдет формальные поводы для расторжения договора – дело лишь за согласием царя. Хитрый Витте просил именно великого князя проявить инициативу перед царем, поскольку возбуждение подобного вопроса, якобы, не соответствовало служебному статусу самого Витте – всего лишь председателя Комитета министров.

Николай Николаевич согласился, и это уже было победой Витте – он сталкивал царя с великим князем лоб в лоб!

В результате демарша Николая Николаевича в Петергофе собрались: царь, великий князь, Ламздорф и Витте. Никто из участников совещания позднее не поделился его подробностями – и не случайно. Ведь как бы по форме не проходила беседа, но по существу обсуждался бесчестный поступок царя – не более и не менее. Царь, выступая один против троих, как всегда в подобных ситуациях, позорно спасовал. При этом, разумеется, выяснилось, что расторгнуть договор совсем не так легко – никаким иным соглашениям и принятым международным нормам он вовсе и не противоречил. Поэтому победа Витте была в определенной степени частичной – никто не поддержал его предложения о задержке ратификации Портсмутского мира только ради отсрочки вступления Бьеркского договора в силу (мир был своевременно ратифицирован и японским, и российским императорами 1/14 октября 1905 года). Зато царя заставили написать покаянное послание Вильгельму II.

В письме, отправленном 24 сентября 1905 года, Николай II вынужден был лепетать: «У меня тогда не было при себе всех документов. Наши отношения с Францией исключают возможность столкновения с ней... Если она откажется [присоединиться к договору], редакция договора должна быть изменена»[696]. Выбирая между бесчестием в глазах всего мира, которым грозили участники петергофского совещания, и бесчестием в глазах одного только Вильгельма, российский император предпочел второе.

Вильгельм сухо отвечал в том духе, что «что подписано – то подписано» – и формально был совершенно прав: договор не имел никаких юридических изъянов. Поэтому его так никто никогда не исправил и не отменил. Он отпал сам собой, когда летом 1914 года Германия объявила войну России – это также не противоречило никаким международным соглашениям, включая и Бьеркский договор.

Но Вильгельм прекрасно понял, что дело не в договоре, а в том, что его гениальный замысел разгрома Франции (на который прямо намекает одна из фраз в процитированном фрагменте письма Николая к Вильгельму) безнадежно провалился – необходимой поддержки российского правительства нет и не будет.

Вильгельм попытался выждать, сохраняя подчеркнуто лояльное отношение к царскому правительству вплоть до конца 1905 года, но начавшаяся после этого конференция по Марокко лишила его остатков иллюзий – Россия твердо заняла антигерманскую позицию.

Несмотря на множество последующих личных встреч, доверительные отношения между императорами так никогда и не были восстановлены. Это сыграло роковую роль летом 1914 года, когда только доверие между ними (если бы оно имело место) могло остановить нарастающий поток событий, ведущих к мировой войне. Таким образом, петергофское совещание, заставив Николая пойти на разрыв с Вильгельмом, было судьбоносным и решающим шагом на пути и к революции 1917 года в России, и к революции 1918 года в Германии, и, что оказалось самым важным для главного участника этого совещания, на пути в подвал дома купца Ипатьева в Екатеринбурге.

Витте попытался сохранить хорошую мину при плохой игре, отправив 25 сентября письмо Эйлендорфу (т.е., по существу, Вильгельму II) о своей солидарности с Бьеркским договором и о том, что последний встречает лишь «некоторые препятствия». Едва ли сам Витте мог надеяться таким образом сохранить симпатии к себе у германского императора.

Витте, показав Вильгельму, что тот должен был договариваться с ним, а не с царем, возможно, и удовлетворил собственное самолюбие, но слишком дорогой ценой. При менее крутом подходе можно было бы, вероятно, сохранить приличные отношения с Германией – и не обязательно ценой военного разгрома Франции. Но Витте фактически и не пытался отыскать другое решение.

Позже Витте должен был признать, что его собственная генеральная идея создания континентального союза была похоронена охлаждением отношений с Германией осенью 1905 года. После Ламздорфа, уволенного в апреле 1906 года, руководство внешней политикой России перешло в руки признанных англоманов А.П.Извольского и С.Д.Сазонова.

Петергофское совещание развезло пропасть между Вильгельмом и Николаем. Но не меньшая пропасть возникла и между царем и остальными двумя участниками совещания: простить испытанное унижение Николай, конечно, не мог.

Витте, пошедший ва-банк и не считающийся уже с риском ухудшения отношений с царем, мог быть удовлетворен: теперь уже ни Николай Николаевич, ни Ламздорф никаких преимуществ по сравнению с ним не имели. Только у Витте оставались, как оказалось, возможности к дальнейшей карьерной игре. И лишь побочным эффектом этой игры стало то, что и карьера Николая Николаевича не была окончательно похоронена.

Пока что Николай II был совершенно выбит из колеи, лишен надежд и на Вильгельма II, и на своих ближайших помощников, и, как это с ним происходило в подобных ситуациях, впал в прострацию. Вместо того, чтобы воспользоваться прежним советом Вильгельма, вырвать инициативу из рук оппозиции, самому объявить все необходимые реформы, провести их в жизнь и отстоять от посягательств, царь занял любимую и привычную позицию – никаких действий и никаких решений.

Спокойствие в стране еще сохранялось, но это оказалось предгрозовой паузой, вслед за которой надвигалась катастрофа. Шли дни, правительство ничего не предпринимало, оппозиция получила возможность оглядеться и приступить к новым решительным действиям. Это, очевидно, и входило в точно рассчитанный план Витте.

В конце сентября 1905 года Витте столкнулся с еще одной проблемой, имевшей и личный, и политический характер. Отправляясь 16 сентября на «Штандарт», он отдал фактически распоряжение Коковцову пригласить французских банкиров для заключения займа. Позже у Витте язык не повернулся объяснить Коковцову, что он погорячился, и с вызовом банкиров следовало бы повременить.

Приглашение было послано, и в ближайшее время Витте ожидал скандал: прибывшие финансисты, не получив соответствующих гарантий российского правительства (ведь демарш Николая перед Вильгельмом пока ни к каким формальным результатам не привел), были обязаны отказаться от выполнения своей миссии. Все это должно было произойти при непосредственном участии Коковцова как министра финансов. Хлестаковская роль Витте стала бы Коковцову очевидной; предвкушение этого делало положение Витте невыносимым, и разжигало его раздражение против ничего не подозревавшего министра.

Кроме того, рейтинг Коковцова, никак не затронутого борьбой вокруг Бьеркского соглашения, должен был подняться: царь не имел никаких обид на него. И без того самый компетентный из тогдашних министров, Коковцов получал дополнительные шансы на премьерство, хотя сам и не подозревал об этом. И Витте счел необходимым начать борьбу против Коковцова – своего давнего и преданного соратника.

В двадцатых числах сентября Витте появился на заседаниях Особого совещания, созванного еще в конце августа 1905 года. Совещание обсуждало предложение, представленное Д.Ф.Треповым и разработанное А.В.Кривошеиным, о реорганизации кабинета министров в единое правительство во главе с председателем. Это была новаторская реформа для России, где царь до сих пор управлял с помощью министров каждым министерством совершенно автономно от остальных (при возникновении спорных ситуаций царь собирал специальные заседания). Совещание проходило под руководством графа Д.М.Сольского – председателя Государственного Совета.