Перед отъездом Витте посоветовал Рувье притормозить опасное выяснение отношений с немцами по конкретным спорным вопросам, а выступить с инициативой передачи конфликта на рассмотрение международной конференции, на которой Россия могла бы сказать свое веское слово. Со своей стороны он обещал добиться у немцев согласия на эту конференцию и получил заверение Рувье, что улаживание конфликта устранит препятствия и к получению Россией займа. Как видим, Витте взялся действовать во вполне определенном направлении и весьма энергично.

Прием, ожидавший Витте в Германии, превосходил все возможные представления о дружественности. С одной стороны, его встретили торжественно и уважительно, а с другой – чисто по-семейному, как близкого и интимного друга германской императорской фамилии, каковым, конечно, Витте никогда раньше не был.

Гостеприимные германские хозяева высказывались в адрес Франции со столь страстными обидами и ясными угрозами, что серьезность их дальнейших намерений сомнений не вызывала. Витте возражал, выдвинув в качестве альтернативы свою прежнюю идею создания континентального союза: Россия -Германия -Франция. Это вызвало некоторое замешательство, и на Витте сильнее давить не стали.

В разговорах с ним один на один Вильгельм II и его ближайший доверенный сотрудник граф Ф.Эйлендорф (бывший посол в Вене) заявили Витте, что мечта последнего близка к осуществлению, поскольку только что заключенное новое соглашение с Россией сформулировано именно в духе этих идей. С самим соглашением Витте, однако, не ознакомили. Что касается предложения Витте о созыве международной конференции по Марокко, то и это вызвало определенное замешательство, но затем было дано совершенно четкое согласие: очевидно, такая форма высказывания Россией своего веского мнения вполне устраивала и Германию.

Провожали Витте не менее тепло, чем встречали. Поскольку еще раньше он уже был награжден высшим орденом Германии – орденом Черного Орла, то теперь его наградили орденской цепью, какой и вовсе прежде награждались только члены царствующих домов. Витте получил и более интересный подарок: личный канал связи непосредственно с Вильгельмом II. Было условлено, что его частные письма к Эйлендорфу, передаваемые с оказией или через германское посольство в Петербурге, будут рассматриваться как письма непосредственно лично к императору. Таким образом, Витте получил маленькую лампочку Аладдина: учитывая личное влияние, которое тогда имел Вильгельм II на своего кузена Николая, это давало Витте рычаг личного воздействия на царя, подобного которому у него никогда раньше не было (ниже мы узнаем, что Витте никак не сумел воспользоваться этим волшебным средством).

Выезжая из Берлина, Витте передал записку французскому послу для передачи телеграфом Рувье, что вопрос о конференции решен, и угроза войны, таким образом, предотвращена. Самоуверенность Витте, как это бывало нередко, сыграла с ним злую шутку.

В отношении внутренних дел России Вильгельм II позволил себе дать Витте совет, который он, по его словам, уже высказывал царю при последней встрече: немедленно и целиком дать сверху все реформы, необходимые России, а затем ни на шаг не отступать от выдвинутых положений. Разумность такого подхода не вызывает сомнений, но, к сожалению, воспользоваться и этим советом по возвращении в Россию Витте не пришлось.

Витте приехал в Петербург 16/29 сентября 1905 года. Несмотря на отсутствие официальной встречи, на вокзале его ожидала толпа с овациями и приветственными речами. Витте поспешил скрыться от этой демонстрации, но всюду в ближайшие дни встречал изъявления восторга от знакомых и незнакомых людей.

В первый же день он явился с отчетом к графу Ламздорфу и получил приглашение прибыть в финские шхеры, где на борту яхты «Штандарт» находилось царское семейство. Витте немедленно воспользовался приглашением.

Перед отплытием Витте успел совершить еще один довольно опрометчивый поступок: сообщил Коковцову, что тот может приглашать французских банкиров для заключения займа, т.к. все условия французского правительства уже выполнены.

На «Штандарте» Витте также ожидал восторженный прием, от которого не уклонилась и императрица Александра Федоровна, давно относившаяся к Витте с нескрываемой антипатией.

Теперь же Николай II объявил о возведении Витте в графский титул. В беседе царь мимоходом заметил, что получил от Вильгельма сообщение об одобрении Витте нового российско-германского соглашения. Витте поспешил это подтвердить, а затем, воспользовавшись невероятной атмосферой доброжелательности, решил поставить точку на эпизоде своего неоправданного увольнения в 1903 году: «В заключение я выразил, что я особенно счастлив тем, что все наветы, которые делались ему в последние годы, когда многие хотели представить меня Его Величеству чуть ли не революционером, остались без влияния на него. На это Государь ответил:

– Я никогда не верил этим наветам.

Таким образом, он не отрицал, что эти наветы делались. Автором их был тогда, главным образом, Плеве»[690].

В отличие от Витте, акцентировавшего внимание на том, что Николай II признал справедливость его, Витте, обвинений и подозрений по адресу Плеве, отметим другое: в августе 1903 года Николай II, если верить его теперешнему заявлению, нисколько не был обманут Плеве и не попался на фальшивые доказательства вины Витте, и тем не менее Витте тотчас был уволен без какого бы то ни было (как это и было принято у Николая II) выяснения отношений. Последнее дополнительно подтверждает: царь понимал, что выяснение истины пойдет на пользу Витте, а не наоборот. В этом весь Николай II – с его отнюдь не плохой сообразительностью, коварством, способностью к сильнейшей ненависти, а также с внешней бесхарактерностью, уступчивостью, лояльностью и предельной воспитанностью.

Прием Витте на «Штандарте», по логике событий, должен был бы сопровождаться хотя бы обсуждением с ним вопроса о преобразовании правительства, однако этого не последовало. Мало того: никаких намеков на предстоящее изменение своего служебного положения Витте не получил – с этим на следующий день он и покинул борт гостеприимной яхты. Можно представить себе, какие страсти при этом бушевали в его душе! Смириться с этим этот несостоявшийся цареубийца (мы помним беседу Витте с Лопухиным в Париже в сентябре 1903 года), конечно, не мог. В результате Николай II, и в этой ситуации отказавший Витте в своем доверии, подверг и себя, и Россию жесточайшим испытаниям.

Вернувшийся в Россию Витте оказался почти так же далек от вожделенного кресла премьер-министра, как и до отъезда. Для Витте эта ситуация послужила лишь дополнительным допингом. Тревожная и неопределенная обстановка второй половины сентября 1905 года повышала надежды на предстоящие перемены. Следовало не упускать из внимания прежде всего то, что происходило в ближайшем окружении царя, и соответствующим образом реагировать.

На следующий день после отбытия Витте со «Штандарта» царская семья вернулась в Петергоф. 19 сентября там побывал Ламздорф. После возвращения последнего в Петербург Витте поспешил с ним встретиться, потому что очень хотел знать, о чем же говорил царь после того, как не сделал очевидный и всеми (включая Вильгельма II) ожидаемый шаг – назначение Витте премьером. Тема беседы царя с министром иностранных дел могла быть любой – включая и обсуждение вопроса о назначении премьером самого Ламздорфа; такое вовсе не исключалось общим раскладом сил летом и осенью 1905 года.

Но о чем говорили и о чем договорились царь и Ламздорф – это осталось их нераскрытым секретом. Выяснилось лишь то, что именно теперь Ламздорф впервые познакомился с текстом Бьеркского соглашения.

Его содержание не могло не взволновать министра иностранных дел. Не меньшее впечатление произвело и сообщение царя о том, что договор одобрен Витте. Ламздорф был заинтригован и охотно пошел на контакт с Витте. Вот как протекал их диалог (согласно мемуарам Витте):