Он еще не повержен. Так или иначе, но он обязательно покорит сердце Сенары и заберет сына – даже если ему придется преодолеть сопротивление всех легионов Рима и воинствующих племен.

После визита Гая Эйлан проводила дни в уединении. Жрицы думали, что она скорбит по деду, но, хотя смерть Арданоса явилась для нее большим потрясением и грозила немалыми тревогами и заботами, все же Эйлан чувствовала и облегчение. Ее поведение во время встречи с Гаем не имело к этому никакого отношения. Она вовсе не ожидала, что так рассердится на Гая, и была удивлена не меньше него. Эйлан даже не подозревала, как глубоко обижена на Гая за то, что все эти годы он не давал о себе знать. Да, конечно, она сама согласилась, чтобы Гай отказался от нее, но разве нельзя было хоть раз попытаться встретиться с ней! Как смеет он думать, что может вот так, даже не сказав ни слова о любви, вдруг ворваться в ее жизнь и увести ее сына…

Доводя цепь размышлений до этой точки, Эйлан заставляла свой внутренний голос замолчать, шла погулять или занималась самодисциплиной сознания, как научила ее Кейлин, пытаясь обрести спокойствие духа. Лишь через несколько дней начала она серьезно задумываться о том, что сказал ей Гай. В самом деле, кто теперь получит право инструктировать ее о том, что вещать от имени Великой Богини? Пока, насколько ей было известно, друиды не пришли к единому мнению. Наверняка она знала одно: преемник Арданоса будет назван лишь после праздника Лугнасад, и Эйлан может спокойно готовиться к церемонии.

Но ко времени праздника Самейн новый владыка уже будет избран, и, если им окажется такой, как ее отец, он потребует, чтобы Великая Богиня призвала народ к войне.

В Лесную обитель возвратилась Дида. Когда она пришла к Верховной Жрице, Эйлан стала утешать ее, но Дида равнодушно отмахнулась.

– Арданос – не великая потеря, – грубо отрезала она. – Отец всегда был приспешником Рима. Интересно, кто теперь будет давать указания Оракулу?

Со времени рождения Гауэна Эйлан в присутствии Диды всегда чувствовала себя стесненно и неловко. И все же ей казалось невероятным, что смерть отца нисколько не опечалила Диду. Сейчас Эйлан мучительно остро ощущала отсутствие Кейлин, которая наверняка помогла бы ей разобраться в происходящем, и с каждым днем она все чаще обращалась в мыслях к своей бывшей наставнице.

Дида все еще сидела у Верховной Жрицы, когда одна из девушек сообщила, что приехал Синрик. «Вороны слетаются», – угрюмо отметила про себя Эйлан, однако когда Хау ввел Синрика в ее покои, она встретила его радушно, как брата. Он выглядит гораздо старше своих лет, с болью подумала Эйлан, лохматый и щетинистый, как изнуренная скачками по горам лошадь; светлая кожа покрыта рубцами от старых ран.

– Что привело тебя в наши края? Я думала, что после неудачи с Бригиттой и деметами ты спокойно отсиживаешься где-то на севере.

– О, я могу появляться и исчезать, как и когда мне заблагорассудится, – ответил Синрик, – даже под носом у самого командующего. Я всегда перехитрю любого римлянина. – В его тоне сквозила какая-то нервная веселость, от которой Эйлан встревожилась.

– Самый ретивый зверь первым попадается в ловушку охотника, – язвительно пробормотала Дида. Она делала вид, что Синрик ей безразличен, но Эйлан догадывалась, что равнодушие это показное.

Синрик пожал плечами.

– Пожалуй, боги более благосклонны ко мне, чем к простым смертным. Я как будто заколдованный. Думаю, мне ничего не стоит наведаться в Лондиний и подергать за бороду наместника.

– На твоем месте я не стала бы делать этого, – сказала Дида. Синрик расхохотался в ответ.

– Да я пока и не собираюсь; а вот через месяц-другой – посмотрим. Я не скорблю о смерти Арданоса, и ты не должна печалиться о нем, Эйлан. Слишком уж он любил, чтобы все беспрекословно подчинялись его воле.

– Верно, – искренне согласилась Эйлан, но кровь застыла в ее жилах, когда она сопоставила слова Синрика с тем, что услышала от Гая.

– Хорошо, что ты честно признаешь это, – заметил Синрик. – Я вот думаю, сестра, каковы пределы твоей честности?

– Я, по крайней мере, знаю, чего хочу, – осторожно проговорила Эйлан.

– Вот как? И чего же ты хочешь, Эйлан?

– Жить в мире! – «Чтобы сын мой вырос и стал мужчиной», – мрачно продолжила она про себя. Но сказать это Синрику Эйлан не могла. Арданос погубил ее счастье, да и Синрика с Дидой разлучил, но, во всяком случае, в западной части страны вот уже десять лет народы живут в мире.

Синрик поморщился.

– Мир… женщинам ничего больше и не нужно, – фыркнул он. – Ты говоришь словами Мацеллия. Порой мне казалось, что и старик Арданос был проводником его воли. Но Арданоса больше нет. И теперь у нас появилась возможность прогнать римлян с нашей земли. Бригитта знает, что от нее требуется. Она ждет своего часа.

– Я думала, Бригитта устала от войн, – промолвила Эйлан.

– Вернее сказать, она вдоволь насмотрелась на справедливость и правосудие римлян, – зло отозвался Синрик. – В последнее время появились какие-то непонятные слухи. Если римляне и вправду начнут воевать между собой, не исключено, что нам удастся избавиться от того, что они называют справедливостью. И тогда дом каждого римлянина постигнет та же участь, что и усадьбу Бендейджида!

– Разве ты забыл, – оборвала его Эйлан, – что не римляне, а варвары из Гибернии и северные дикари сровняли с землей дом моего отца и убили мою мать? А римляне отомстили им за это.

– Кто, кроме нас самих, может защитить наши дома? – спросил Синрик. – Мы сами решаем, кого наказывать, а кого пощадить. Неужели мы должны быть покорными, как прирученные псы, и позволять римлянам диктовать нам, с нем воевать и где? – Обветренная кожа британца покрылась гневным румянцем.

– Как бы то ни было, – упрямо настаивала Эйлан, – мир – это добро.

– Так ты собираешься повторять предательские речи Арданоса? А может, ты говоришь словами Мацеллия или его симпатичного сынули? – с издевкой произнес Синрик.

Великан-телохранитель беспокойно переминался с ноги на ногу за спиной у британца. Эйлан, мучимая тревожными предчувствиями, почти не обратила на это внимания.

– Мацеллий, по крайней мере, действует из добрых побуждений, во благо обоих народов.

– А я, по-твоему, против этого?! – гневно вскричал Синрик, сверкая глазами.

– Я ничего такого не говорила.

– Но подразумевала, – бросил он в ответ. – Мне известно, что отпрыск Мацеллия был здесь. Что он тебе сказал? С такой Верховной Жрицей, как ты, похоже, все желания римлян будут исполняться и без их вмешательства. Но мы больше не намерены выслушивать вероломные речи. Архидруидом назначен Бендейджид – это я и пришел сообщить тебе. И перед следующей праздничной церемонией ты получишь совершенно другие указания!

Дида с пылающим лицом переводила взгляд с Верховной Жрицы на Синрика. Эйлан заставляла себя сохранять хладнокровие, понимая, что Синрик просто пытается как можно больнее задеть ее.

– Верно, Арданос говорил мне, какие пророчества я должна давать, и истолковывал ответы Оракула. Но когда я в трансе, моими устами говорит Великая Богиня. Я не властна над предсказаниями, Синрик, – спокойно возразила Эйлан.

– Значит, по-твоему, Великая Богиня желает, чтобы свершалось такое предательство?

– А почему Она должна быть против этого? – закричала Эйлан. – Она – мать. – «Как и я», – проглотила она готовые вырваться слова и сердито добавила: – Ты не имеешь права так разговаривать со мной!

– Я – орудие мести Великой Богини, – вспылил Синрик, – и я говорю то, что считаю нужным… и наказываю виновных…

И прежде чем Эйлан успела понять, что он собирается сделать, Синрик ударил ее по щеке. Она вскрикнула.

– Как ты смеешь? – завизжала потрясенная Дида.

– Катубодва свидетельница, мне дано право поступать так со всеми прихвостнями Рима!

На Синрика надвинулась угрожающая тень. Все еще сверкая глазами, он начал оборачиваться, и в это время на него обрушилась дубинка Хау. Из размозженного черепа фонтаном брызнули кровь и мозги. Дида взвизгнула.