Губы Мэтта были мягкими, они приникли, приняли ее поцелуй, не желали отпускать, требовали еще ласки. Острое, неожиданное удовольствие пронзило ее. Но в то же мгновение веревка натянулась, оттащив ее от Мэтта. Она упала на бок, больно ударившись о землю.

— Достаточно этого слезливого дерьма! — рявкнул Питер. — Залезай на лошадь. Мы уезжаем.

— Уезжай, — хрипло прошептал Мэтт.

Огромная тяжесть прижимала Элли к земле, когда она тащилась к своей Маре. Она с трудом взобралась в седло. Дэрби и братья Хейли уже сидели верхом.

— Едем, — коротко приказал Клив.

— А мы не можем остаться еще немного? — предложил Сэм. — Охота посмотреть, как он мучается.

Элли закрыла глаза, ее мутило. Она глубоко вздохнула, борясь с тошнотой. Только бы выдержать. Она ни за что не доставит удовольствия этим негодяям, не позволит им насладиться ее слабостью.

Да ему тут еще несколько часов корчиться, а то и сутки, — резко сказал Клив. — И что мы, по-твоему, будем делать, пока ты на него любуешься? Не дури, братец. Время дорого! Его светлость сказал, что женщина знает, как найти то, что мы ищем. Деверо уже не выкрутится, а у нас до заката остался всего час. Едем!

Элли все глядела на Мэтта, пока Питер тащил ее прочь. Но вскоре они свернули. Больше она его не увидит. Никогда.

Если бы только Мэтт не был таким упрямым, таким хитрым и ловким, она бы смогла сбежать от него еще в Альбукерке. И тогда он не последовал бы за ней. И не умирал бы сейчас из-за ее глупой, эгоистичной мечты о великом археологическом открытии.

Она подумала о его теплых, нежных губах, о том, как ей захотелось, чтобы этот поцелуй никогда не кончался…

Она поникла в седле, и горькие слезы потекли по ее Щекам.

Стук копыт затих вдали. Все тело Мэтта, растянутое между кольями, горело и зудело от укусов. Сжав зубы, он принялся расшатывать колья, напрягая все силы, но братья привязали его со знанием дела. Ремни были слишком короткими, колья слишком хорошо и глубоко вбиты, и Для упора не хватало пространства.

Тошнотворное чувство отчаяния начало овладевать Мэттом. Он изогнул спину, перенеся упор на плечи и Пятки, стараясь избавиться от обжигающего соседства с тысячами зловредных насекомых.

У него оставался всего один шанс, последняя возможность, и он не мог, не имел права упустить ее. Но главное, надо выждать время. Если Клив и Сэм услышат его и заподозрят, что у него появился шанс спастись, пусть и такой ничтожный…

И с терпением, превосходящим все, что, как ему казалось, он может вынести, Мэтт ждал. Он яростно тряс головой, стараясь сбросить муравьев, норовивших забраться прямо в глаза; он фыркал и плевался, чтобы сдуть насекомых, забившихся в нос. Но он почти ничего не мог поделать со все новыми укусами, обжигающими тело.

Когда Мэтт наконец решил, что бандиты отъехали достаточно далеко, он принялся свистеть, зовя Дакоту… и молиться. Сейчас его судьба зависела от того, как далеко убежал его конь и слышит ли его.

Когда он почувствовал легкую вибрацию земли, а затем и услышал далекий стук копыт, то едва не заплакал от облегчения. Наконец раздалось тихое знакомое ржание, и Дакота подбежал к Мэтту, едва не споткнувшись о свободно повисшие поводья, которые все так же волочились по грязи. Конь остановился в нескольких футах от распростертого на земле хозяина. Вытянув шею, он выдохнул теплый воздух прямо ему в лицо.

Стоп, Дакота. Не двигайся, — взмолился Мэтт. Вытянувшись изо всех сил, Мэтт подцепил пальцем левой руки болтающиеся поводья.

Конь замер и тихо стоял, повинуясь приказу хозяина. Годы тренировок, когда Мэтт обучал своего коня всевозможным трюкам и командам, теперь возвращали ему потраченные на это усилия сторицей, причем так, как сам Мэтт едва ли мог даже вообразить.

Мэтт медленно, очень тщательно, рискуя вывернуть себе руки, обмотал поводья вокруг туго натянутого ремня, который врезался теперь почти до кости в его запястье. Оставшийся конец повода он зажал в руке.

Назад, Дакота, назад, — прохрипел он, загоняя внутрь нарастающее отчаяние и неуверенность.

Жеребец послушно попятился. Поводья натянулись, Петля скользнула вниз по сыромятному ремню и захлестнула вбитый в землю кол. Мэтт сильнее вцепился в повод, боясь, что тот выскользнет из его влажных и почти онемевших пальцев. Дакота дернул вверх голову, напрягая мышцы шеи.

Кол наклонился.

Назад, — снова скомандовал Мэтт.

Дакота еще попятился, чуть присев на задние ноги и всем своим весом и силой натягивая поводья. Внезапно кол с хрустом выскочил из земли.

Стоп, мальчик! — скомандовал Мэтт. Боль пронзила его плечо. Он выпустил поводья. Кожаный ремень, туго затянутый на запястье, распускался с трудом.

Освободив одну руку, Мэтт перекатился на бок и принялся с лихорадочной поспешностью развязывать другую. Затем сел и освободил ноги.

Уже через несколько мгновений он был совершенно свободен и мчался прямо к реке.

С яростным ревом он выбежал на скалистый уступ и бросился в воду, подняв тучи брызг. Он глубоко нырнул и проплыл несколько метров под водой, смывая с себя своих мучителей и пытаясь ослабить боль. Холодная вода несколько освежила его кожу, не погасив мучительный жар, а лишь сделав его чуть более переносимым.

Мэтт вынырнул на поверхность и яростно затряс головой. Он изо всех сил пытался сдержать мучительное желание чесаться, понимая, что от этого будет только хуже. Долгий надрывный стон вырвался из его груди, он длился столько, сколько хватило дыхания. Звук эхом отразился от каменных стен узкого каньона.

Стоя по пояс в воде, Мэтт вытаскивал последних муравьев, все еще цеплявшихся за его волосы на груди. Внезапный приступ невыносимой жажды обжег рот, словно глоток раскаленного воздуха. Мэтт наклонился и принялся пить холодную горную воду.

Ему сейчас отчаянно хотелось как-то погасить жар в крови и снять раздражение от укусов. Мэтт быстро направился к берегу, взбивая воду в облака серебристых брызг, возле берега он опустился на колени и погрузил пальцы в холодное мягкое илистое дно. Благодарение богу, глина Нью-Мексико было предостаточно.

Сложив руки ковшиком, он захватил липкой глинистой почвы со дна и вылил вместе с водой на берег, чуть выше кромки воды. Здесь он быстро перемешал все с почвой. Получилась густая, как сметана, серая масса. Взяв пригоршни этой замазки, он принялся намазывать ею в тело, покрывая густым слоем каждый дюйм поверхности куда мог достать. Он даже намазал кожу головы, саднящую от укусов, прочесывая грязными пальцами волосы Тонкие длинные порезы на руке, ноге и животе, оставленные ножом Сэма, уже почти не болели, во всяком случае на фоне остальной боли он их почти не замечал. Кровь запеклась, и Мэтт надеялся, что эти порезы не принесут ем; много хлопот. Вечерний ветерок сразу подсушивал глину, едва только Мэтт ее наносил, превращая в светло-серый панцирь.

Мэтт знал, что выглядит как исчадье ада. Что ж, неудивительно, ведь ему и впрямь пришлось пройти через адские муки.

Его опять мучила жажда, но он не хотел смыть глину, а потому направился к своему коню, который пасся на берегу, возле зарослей кустарника. Взглянув с вожделением на привязанную к седлу флягу с водой, Мэтт шагнул к жеребцу. Но, увидев перед собой чудовище, Дакота попятился. Мэтт замер. Жеребец тоже остановился и с силой потряс головой. Мэтт двинулся вперед, и снова Дакота отступил, остановившись только вместе с Мэттом. Свое недоверие конь выразил, стукнув несколько раз копытом о землю.

Неужели я так жутко выгляжу? — проворчал Мэтт.

Жеребец задвигал ушами, а затем с видимым облегчением пошел вперед, кивая головой. Мэтт обнял коня за шею и ласково погладил по бархатистому носу.

Тебе нужно было услышать мой голос, чтобы понять, что это я, да? — Он отвязал от седла флягу. — Значит, глина скрывает мой запах. Это хорошо. Лошади Хейли не смогут учуять меня и предупредить о моем приближении-

Мало что может сравниться с божественным простой холодной воды, текущей по засохшей от жажды глотке, решил Мэтт. Разве что поцелуй, который подарила ему на прощание Элли.