— Slainte.
— Будем.
Он взял сигарету из моей пачки «Малборо», воспользовался моей «Зиппо». Внимательно оглядел зажигалку и сказал:
— Настоящее серебро.
— И что?
— Цыгане делали.
— Верно.
— Продай.
— Мне ее одолжили.
— Одолжи мне.
— Нет.
Кружки быстро опустели, я заказал еще. Пригляделся к Чазу. На нем был свитер с военными регалиями. Я спросил:
— Как дела?
— Надеюсь получить грант от Художественного совета.
— На что?
— Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.
— Тебе обязательно повезет.
— Знаешь, Джек, в Ирландии не любят румын.
— Мне очень жаль.
— Но в Голуэе все по-другому.
— Прекрасно.
— Да нет, здесь нас ненавидят.
— Вот как.
— Одолжи мне пятерку, Джек.
Я дал ему деньги. «Пока», — и я удалился.
И налетел прямо на свою мать. Она взглянула поверх моей головы, где висела вывеска паба. Это вместо «здравствуй». Лицо, как и раньше, без морщин, как будто жизнь ее не коснулась. Так бывает с монашками. «Эсти Лаудер», поимей в виду: поинтересуйся монашками. Когда смотришь в ее глаза, то видишь Арктику, ледяную голубизну. И всегда одно и то же послание: «Я тебя похороню».
Она сказала:
— Сын.
Памятуя о запахе пива изо рта и сломанном носе, я ограничился фразой:
— Как дела?
— Ты вернулся.
— Правильно.
Молчание. Люди ее типа умеют наслаждаться таким молчанием. Мне все это было знакомо, да еще во мне гулял алкоголь, поэтому я был в состоянии играть в эту игру. Ждал. Она сдалась первой:
— Могу угостить тебя чаем.
— Не думаю.
— Тут в лавочке пекут дивные плюшки.
— Нет, не сегодня.
— Ты никогда не думал, что стоит написать?
Старая песня, привычное нытье. Я сказал:
— О, я думал написать. Вот только я никогда не собирался писать тебе.
Это ее зацепило. Она вздохнула. Если вздохи когда-либо включат в олимпийские виды спорта, она всех обойдет. Люди спешили мимо, не замечая нас. Я сказал:
— Мне пора.
— Это все, что ты можешь сказать собственной матери?
— Знаешь, нет. У меня есть еще кое-что.
Я сорвал с шеи кисет и вложил ей в руку. Собирался сказать: «Можешь положить это рядом с сердцем моего отца».
Только зачем золотить пилюлю?
* * *
Лето пело во мне.
Эдна Сент-Винсент Миллей
~ ~ ~
Трубочист заехал за мной вовремя. В белом фургоне, сверкающе-чистом, ни пятнышка. Я сел на пассажирское сиденье. Сзади четверо молодых парней в черных спортивных костюмах. Я поздоровался:
— Привет.
Они промолчали. Трубочист включил передачу и выехал на дорогу, где было совсем мало машин. Я сказал:
— У меня есть для вас подарок.
Он очень удивился и спросил:
— Что именно?
Я протянул ему пакет. Он раскрыл его, одним глазом следя за дорогой.
— Элвис Пресли!
— Как и вы, он самый главный.
Сзади раздался одобрительный хор голосов. Мы сворачивали на Найл-лодж. Он сказал:
— Они живут на Тейлор Хилл.
— Наверное, есть бабки.
Он взглянул на меня и спросил:
— Не родня?
— Что?
— Ну холм… Тейлора.
Я отрицательно покачал головой и сказал:
— Я по другую сторону.
Он задумался над моими словами, потом спросил:
— Вы готовы?
— К чему?
— Делать то, что вам скажут.
— Хмм, с этим у меня вечные проблемы.
— Попытайтесь.
— Ладно, видит Бог, я постоянно пытаюсь.
Мы остановились в тихом месте, недалеко от Треднидл-роуд, встали в сторонке. Трубочист кивнул, и парни исчезли, как черные призраки. Я спросил:
— Эти Тирнансы, это их собственный дом?
Он мрачно улыбнулся:
— Достался по наследству, ни один из них не женат. Они смотрят видео, заказывают карри, пиво и веселятся. Без женщин. Сливки ирландских мужчин, холостяки, и этим гордятся.
— Вы женаты, — сказал я.
— Да, и у меня маленькие дети. Но не будем сейчас о семье.
— Ладно.
— Когда мелькнет фонарь, нам пора идти.
— Последний вопрос.
— Что?
— Почему вас зовут Трубочистом?
— Мы чистим дымоходы.
— И кстати, а эти парни чем занимаются?
— Уже два вопроса.
— Вы считаете?
— Парни расчищают нам путь.
— Понятно.
— Сами увидите.
Мелькнул свет фонаря. За пояс брюк сзади у меня был заложен пистолет, прямо как в лучших фильмах. Черт, я даже не знал, заряжен ли он. А спрашивать было некстати.
Дом был выстроен в псевдотюдоровском стиле. Почти весь фасад зарос плющом. Дверь открыта. Я последовал за Трубочистом. Холл был завален запасными частями, велосипедами, разобранными двигателями. Мы вошли в большую комнату. Парни уже вполне справились. Двое сидели на толстом мужике, лежавшем на полу. Более худой братец сидел в кресле, один из парней держал у его горла нож. Оба были в шортах и майках. Трубочист сказал:
— Тот толстяк на полу — Чарли, другой, мозговой центр, Фергал.
Услышав свое имя, Фергал улыбнулся. На его щеке уже зрел синяк. Он сплюнул и заявил:
— Тейлор — гнусный ублюдок.
Парень слева заехал ему кулаком в ухо. Он покачнулся, но не потерял присутствия духа. Я попросил:
— Парни, отойдите в сторону.
Они взглянули на Трубочиста, тот кивнул. Я вытащил пистолет и спросил:
— Фергал, верно?
— Пошел ты.
— Слушай, Ферг, полегче с выражениями.
Он почти совсем пришел в себя и сказал:
— Видишь эту пушку? Я засуну ее тебе в задницу.
Чарли, валявшийся на полу с окровавленной физиономией, хихикнул и добавил:
— Скажи ему, Ферг.
Осмелев, Фергал заорал:
— Что вы собираетесь делать, грязные свиньи?
Я ответил:
— Сначала вот что…
Повернулся и прострелил Чарли колено. Потом продолжил:
— Затем я тебя кастрирую.
Чарли завопил, и я попросил:
— Суньте ему в пасть кляп.
Фергал испугался, по лицу струился пот. Я сказал:
— Смотри.
Сунул пистолет ему в пах и спросил:
— Что-нибудь еще?
— О господи, Тейлор… пожалуйста… так вышло, мы потеряли контроль над собой… извини нас.
Я сказал:
— Ты должен мне комплект новых зубов.
— Конечно, какие проблемы, господи, да все, что скажешь. Ты любишь видео, у нас есть классные фильмы.
— Мне нужны твои зубы.
Я ударил его пистолетом по зубам, наклонился и сказал:
— Чтоб я о тебе больше никогда не слышал.
Он кивнул, держа руку у рта. Я повернулся к Трубочисту:
— Я с ними кончил.
Вернувшись в фургон, я попытался закурить сигарету. Не смог. Трубочист прикурил сам и сунул сигарету мне в рот. Он завел двигатель, и мы медленно поехали прочь. Через некоторое время он сказал:
— Я думал, что вы и в самом деле это сделаете — отстрелите ему яйца.
Я глубоко затянулся и ответил:
— Я тоже.
Сзади раздался тихий смех. Мне следовало поближе присмотреться к этим парням. Я этого не сделал, и мне это аукнулось так, что я и представить себе не мог.