Милиция, следствие, увлекательная интрига на первых порах обманывают и в романе Савченко "Открытие себя". Но очень скоро читатель всерьез задумывается о вещах, может быть, еще и немыслимых научно (дублирование организма, размножение искусственных биокопий человека!), тем не менее завязывающих сложный узел житейских и философских проблем. Для этой книги, написанной с большой страстью и драматизмом, гриф "научно-фантастический роман" приобретает полновесное, хотя и необычное значение. Фантастическая идея удвоения, утроения индивидуального "я" создает совершенно новые возможности психологического анализа. Каждый двойник идет своей дорогой, как бы реализуя варианты, заложенные в исходной личности (та же, что и у Геннадия Гора, мысль о неисчерпаемости внутреннего мира). В глубоко интимных коллизиях между копиями-двойниками (ведь это коллизии в известном смысле внутри одной и той же психики) извечные истины долга, совести, нравственности предстают в первозданной значительности и в то же время - под совершенно новыми углами зрения.
"Открытие себя", при всем драматизме, очень светлая книга. Роман проникнут убежденностью в благородстве разума. Ни о каком поединке с собой, кроме поединка на высотах интеллекта и нравственности, не может быть и речи. В романе Ариадны Громовой создание искусственных людей приводит к трагедии, к конфликту того же типа, что в романе Мэри Шелли "Франкенштейн": взбунтовавшиеся искусственные существа уничтожают своего создателя. Развязка по-своему оправдана. У Савченко и Громовой фантастические посылки разного плана. Но ведь и выбор зависел от различной идейно-нравственной оценки потенциала науки! Бунт заложен в негуманности, в конечном счете, научного замысла. У Савченко идея биокопии-двойника в принципе снимает антагонистический конфликт.
Произведения Савченко, Громовой, Амосова, Войскунского и Лукодьянова, Емцева и Парнова, Полещука, Днепрова, даже сатирические вещи Шефнера и Стругацких - романы о науке, о том, что, Эйнштейн назвал драмой идей. Фантастические допущения заостряют чисто человеческие аспекты этой драмы, и в ней самой сколько угодно динамики, остроты, занимательности. Тем не менее, пожалуй, только Амосов да Шефнер не подстегивают драму идей приключенческой остросюжетностью: писатели словно никак не могут поверить, что борьба идей высокодраматична сама по себе, без приключенческого допинга.
12
Уходя в интеллектуальные глубины, фантастический роман, казалось, прощался с внешней динамикой, но шло время, выходили новые книги, и "старая добрая традиция" как будто возрождалась. Ремесленные поделки, приспосабливаясь к новым научным темам и социальным мотивам, даже возросли числом. В "Торжестве жизни" (1953), "Властелине мира" (1957) и "Зубах дракона" (1960) Н.Дашкиева, в "Гриаде" (1959) А.Колпакова, "Шестом океане" (1961) Н.Гомолки, "Второй жизни" (1962), "Желтом облаке" (1963) В.Ванюшина, в романах для юношества плодовитого О.Бердника "Призрак идет по земле" (1962), "Пути титанов" (1962), "Катастрофа" (1963), "Путешествие в антимир" (1963), "Сердце Вселенной" (1963), "Подвиг Вайвасваты" (1965), можно найти весь непритязательный набор, еще в 20-х годы выработанный фантастами типа В.Гончарова: и сенсационные заголовки, и пустую фабульную интригу, и штампованные маски персонажей, и лубочный памфлет, и политическую "актуальность".
Вместе с тем к приключенческой фантастике возвращаются и серьезные романисты. После "Гостя из бездны" и "Каллисто", впитавших характерную для утопий стилистику описания и размышления, Мартынов пишет "Гианэю", напоминающую приключенческих "Звездоплавателей". Казанцев после описательного производственного "Мола "Северного"" строит сюжет романа "Льды возвращаются" на детективных положениях. Днепров после интеллектуальных памфлетов усиливает в "Голубом зареве" внимание к приключенческому действию. Даже Мееров, решительней других отказавшийся в "Сиреневом кристалле" от детективной сюжетности, сохранил приключенческий рисунок, хотя и не в прежних черно-белых тонах.
Отличие "Сиреневого кристалла" от "Защиты 240", "Гианэи" от "Звездоплавателей", романа "Льды возвращаются" от "Мола "Северного"" в том, что те же самые авторы, которые недавно тяготели к динамике положений, пытаются строить сюжет и как историю характера. Конечно, это еще заметней в психологических романах (Ларионовой, Савченко, Громовой, Амосова), но у вчерашних приключенцев - знаменательно. Характер заметно теснит персонаж-маску. Асквит в "Сиреневом кристалле" ведет себя в науке, как на бирже, - и в то же время это увлечённый, талантливый исследователь. Если в 50-е годы приключенцы (Томан, Студитский, Тушкан и др.) безуспешно пытались обогатить событийную занимательность элементами научной фантастики, то подлинное обогащение приключенческой фантастики пришло через психологизм.
В рассказе А.Беляева "Золотая гора" (1929) денежные воротилы послали американского журналиста взорвать советскую лабораторию, где было налажено превращение неблагородных металлов в золото. Близко сойдясь с нашими учеными, диверсант отказался от своего намерения. Он увидел новых людей, поглощенных высокой целью. Фантастическая тема метафорически переплеталась с социальной (облагораживание личности в чистой социальной среде), но психологически не была раскрыта. Не все здесь зависело от писателя. Должны были исторически вызреть идейно-психологические потенции намеченной Беляевым коллизии.
В середине XX в. на капиталистическом Западе, от Ватикана до Лэнгли (штаб-квартира американской разведки), кинулись искать идеи и кадры для так называемого морального перевооружения. Классические устои наших врагов - чистоган и насилие - сегодня лишь резче подчеркивают притягательность коммунистической доктрины. И вот понадобились интеллектуалы, которые объяснили бы "городу и миру" привлекательность буржуазного строя.
ЦРУ со своей стороны делает ставку на интеллигентного разведчика: традиционному герою плаща и кинжала все трудней вжиться в социалистическое общество. Этот план А.Даллеса справедливо назван был идиотским. В самом деле, действительно интеллигентному человеку, если он хочет быть последовательным, остается либо признать, что коммунизм осуществляет истинные идеалы человечества (которыми буржуазная демократия только спекулирует), либо отказаться от научно-беспристрастной оценки фактов.
Вот эта альтернатива и легла в основу психологических коллизий трех фантастических романов 60-х годов: "Пояса жизни" (1960) Забелина (Дени Уилкинс), "Льды возвращаются" Казанцева (Елена Шаховская), "Гианэи" Мартынова (Гианэя). Авторы переносят действие в будущее. В условиях коммунизма кризис "задумавшейся" личности "с того берега" достигает высокого накала.
Дени Уилкинс послан был внедриться в советскую экспедицию на Венеру, и ему это удалось. Но вскоре он понял, что его хозяин "недооценил силу этих самых коммунистических идей".[358] Сперва Дени было "наплевать" на всякие идеи. Но Надя!.. А с ней - вся молодежная экспедиция. То, что потянуло Дени к Наде, в какой-то мере присуще им всем. Они летят, чтобы сделать пригодной для жизни бесплодную планету. Для его сына от Нади. Для внуков и правнуков. "Дени Уилкинсу стало даже как-то нехорошо при мысли, что он предает этих ребят" (с.178). Парня, который спас ему жизнь, рискуя своей ("того, что ты сделал, я никогда не забуду", с.110). Всю эту Землю, на которой "до странности хорошие законы" (с. 110). "Нет, дело не в сентиментальности и даже не в чувстве благодарности. Но было в людях, с которыми два года жил и работал Дени Уилкинс, что-то очень здоровое, чистое и смелое - словно как-то иначе жили они и как-то иначе понимали жизнь" (с. 162).
Вот чем "они без денег подкупили Дени Уилкинса" (с. 190). И он выбросил за борт мину, которой должен был подорвать космический корабль.
Что же дальше? Покаяние? Молодая симпатия ко всему, что живет и цветет, помогла Дени Уилкинсу распознать привлекательность мира, которому он должен был нанести удар. Но войти в этот мир уже не хватило души, и Дени покончил с собой. Было ли тому причиной чувство ответственности за случайное убийство одного из новых товарищей, не давала ли покоя мысль о Наде и сыне (истина нанесла бы им незаживающую рану), или просто не вытравил в себе одинокого волка-супермена? Писатель предоставляет нам додумать самим. Психологический рисунок не завершен, в деталях грубоват. Но эта открытая концовка верно завершала правдиво намеченную коллизию.
