Он шагнул навстречу Черному Артуру, который только и ждал, когда тот отвлечется. Ник не мог понять, почему у Алана — одного против толпы наседающих колдунов — такой пылающий, победный взгляд.

Черного Артура он взбесил.

— Почему? Ты-то зачем это затеял?

— Вот зачем, — невозмутимо ответил Алан и ясным голосом произнес: — Я призываю того, кому дал имя Николаса Райвза!

Это так потрясло колдунов, что колдовской огонь у них в руках погас, и комната снова погрузилась во мрак, хотя и ненадолго: послышался электрический треск, и на ладонях Черного Артура заискрилась магия подобием разрядов молнии.

— Что ты творишь? — проревел он Алану. — Толком демонов призывать не научился, а туда же! Надо использовать настоящее имя!

— Ну, и кто из нас дурак? — крикнул в ответ Алан. — Ты всю жизнь имел с ними дело, а так ничего и не понял! Откуда у демонов настоящие имена, когда они даже не говорят? Дело не в том, как ты их назовешь. Они не различают имена, они смотрят, как ты их произносишь! Если ты веришь, что имя истинно, то и они верят! Я призываю того, кого звали Хникарром на западе, я призываю того, кого зову своим братом. Я призываю Николаса Райвза!

Алан не был танцовщиком. Вызов не удался бы, не будь Ник уже в круге, очерченном колдунами, вобравшем всю мощь изначального Круга Обсидиана, перевезенного в Лондон из Эксетера. Точь-в-точь как Алан и предвидел.

Круг стал плотнее, будто стены, которых Ник не мог ни видеть, ни преодолеть, смыкались все ближе. Казалось, все это время его держала дюжина стальных жил, и он только сейчас понял это, когда каждая жила напряглась, как тетива. Они обвивали его запястья, лодыжки, стискивали голову, сдавливали горло ошейником. На мгновение Ник почувствовал себя марионеткой. Ему вспомнились слова Меррис Кромвель: «При экзорцизме демона называют по имени и повелевают им».

Нельзя сказать, чтобы ощущение было исключительно неприятным. Теперь, когда вызвали его силу, Ник чувствовал, как она бурлит в нем. Тело отзывалось на нее, как на выброс адреналина, и по всей длине линий круга вздымалась магия.

Ник посмотрел на Алана, и их взгляды встретились поверх моря огня, искрящегося, как снег, и неуловимого, как свет. Тихим, словно треск пламени, голосом Ник спросил:

— Что прикажешь?

«Вели мне убить их всех», — подумал он.

— Что ты задумал? — раздался голос Артура.

Ник озадаченно обернулся. Он и не представлял, что Артур может спрашивать вот так — хриплым, отчаявшимся голосом — даже на краю гибели. Слишком уж высокомерен он был, и это заставляло задуматься: чего же, по его мнению, хотел Алан?

Черный Артур крадучись приближался к нему, как кот на охоте, готовясь к прыжку.

— Что бы ты обо мне ни думал, — продолжил он с неприкрытой мольбой, — никто из нас такого не сделает. Ты представить не можешь, на что они способны. Весь наш мир окажется под угрозой!

Главное, что все знали о демонах: колдуны призывали их, чертя круги, или вселяли в людей, держали взаперти и всячески ограничивали в силе. Даже колдун не отважился бы отпустить демона на свободу.

План Алана заключался в том, чтобы ни один маг не мог прибрать Ника к рукам.

— Стой! Не делай этого! — взревел Черный Артур.

«Не делай, — согласился с ним Ник. — Артур прав. Я не знаю, на что способен. Мне нельзя доверять».

Как всегда, он не смог найти слов, чтобы выразить мысли. Алан не обращал на Артура внимания. Его взгляд был всецело прикован к Нику. Он выглядел спокойным и совершенно непоколебимым.

— Николас Райвз, — позвал он его в третий раз, запечатывая колдовство, и улыбнулся. — Я отпускаю тебя. Ты свободен.

В тот же миг, с секундным опозданием, Артур бросился на него, сбил с ног и зажал рот, словно хотел остановить уже сказанные слова.

Стены круга опали, будто всегда были слишком тонки и непрочны, чтобы кого-либо удержать, и магия Ника хлынула на пол белым ревущим валом, скрывая колдовские символы и тела самих колдунов. Ник отыскал средоточие этой безграничной силы и швырнул ее в сердце Черного Артура. Тот вскрикнул, а Ник расправил руки и вырвался из последней тюрьмы. После стольких лет плена он стал свободным, стал собой. И устремился в свой новый мир.

Только тело осталось лежать на полу.

Ник мчался по городу — петлял по улочкам и широким проспектам, бестелесный, как дым, овевал людей, которые начинали ежиться и озираться в поисках того, что так их напутало. Ночной Лондон походил на сияющий парк развлечений, полный людей и того, что они понастроили. Ник мог сровнять его с землей.

Он облетел хищные шпили офисных небоскребов и сорвался в резкое пике перед серой каменкой грядой парламента. Там все гудело от непривычного людского гомона.

Ник перебрался повыше и подальше от людей, на знакомую твердь Тауэрского моста. В тучах наметился просвет. Ник обвился туманом вокруг средневековых башен, которые в последних солнечных лучах стали сказочно-золотыми и уткнулись макушками в синюю высь. Его тень легла на искристую ленту реки, превратив ее в неторопливый поток тьмы, ползущий змеей по всему городу. Его городу.

Ник взвился вихрем и закружил вместе с собой воздух, намотал на кулак небо и тучи, взбил в клубящуюся серую массу. Он хлопал в ладоши, и гром отдавался в ушах, он прорывал в облаках темные дыры и посылал сквозь них молнии. Повсюду вокруг него гремело и полыхало, словно в центре какой-то жуткой аварии, а он все носился сквозь грозу и хохотал во все горло.

Тучи наслаивались одна на другую, как толстые серые одеяла, укутывая Ника в разорванном, расстроенном небе. Сейчас он мог исполнить любое свое желание, обрушить на мир каждый яростный порыв, каждый разрушительный импульс, который когда-нибудь испытал.

Гром ударил в облака, прозвенев у Ника в ушах победным кличем. Он сделал ставку и выиграл. Ни один колдун не помыкал им и никогда не будет. Зря Лианнан предупреждала его об осторожности. Лианнан… она ведь видела его, беспомощного, наивного, застрявшего в человеческом теле. Старалась быть с ним добрее. Надо бы разыскать ее, отблагодарить чем-нибудь и сказать, что он все вспомнил. Он ведь и впрямь вспомнил.

Вспомнил, как не умел думать словами. Как не знал своего имени и ничуть этому не удивлялся. Имена — человечье изобретение. Они важны для них лишь потому, что позволяют тобой пользоваться. Имя — это ошейник и цепь. У него, Ника, больше не было имени.

Подумав так, он тут же заметил свою ошибку и досадливо выбросил ее из головы. Потом нагнулся и бросил в нее разряд молнии — словно затем, чтобы уничтожить всякую память о ней. Снизу затрещало, а сверху прокатился гром: гроза вторила Нику без слов протяжным утешительным ревом.

«Надо забыть все слова, — решил он. — Пора перестать ими думать». Люди усыновили его и вырастили, но теперь он все знал и был волен поступать, как ему вздумается. Правда, пока Нику ни о чем не думалось. Он попытался вспомнить, чем хотел заняться. Гроза молчала. Ей нечего было ответить.

Демоны столько веков стремились попасть в мир людей, что Ник, впервые добившись этого, растерялся. Колдуны всегда верховодили ими, обещая избавление от мук в обмен на повиновение, и каждый демон мечтал поменяться с ними ролями — стать хозяином, чтобы править людьми и ввергать их в трепет.

Они знали только две роли: раба и рабовладельца. Ник перестал быть рабом. Он мог бы сокрушить весь человеческий род, если бы захотел, но что дальше? Он мог создать тысячу гроз, подобной этой. Он был властен над этой ночью и всеми, кого она застигла.

Было темно и прохладно. Ник устал и продрог от всего, что случилось за день. Вернуться бы сейчас домой к Алану, погрызть хлопьев, сидя на диване, и уснуть в своей постели. Люди могли заниматься этим хоть каждый день, и весь мир был открыт перед ними.

Ник похоронил башни в тучах. Он мог выжечь Темзу огнем досуха, чтобы осталось одно дымящееся русло, но не мог снова стать человеком. Снова стать человеком значило бы уподобиться псу, который сбежал от побоев, а на следующий день приполз обратно, скуля по хозяину.