Иными словами, у Шелдона было много проблем, но поделился он ими не сразу. Этот человек пришел ко мне для того, чтобы выяснить, насколько оправдана его «уверенность», что боль в груди служит предзнаменованием смертельного сердечного приступа. Но, как это часто бывает с клиентами, пришедшими для регрессии, все другие проблемы тоже вышли на поверхность, ибо душа человека жаждет исцеления.

Первая жизнь, о которой рассказал Шелдон, прошла в Восточной Европе. Он был портным, владел мастерской и небольшим домиком. Он трудился не покладая рта, чтобы прокормить жену и двоих детей. Шелдон гордился тем, что все их скудное имущество честно заработано его искусными руками, и был очень доволен своей спокойной размеренной жизнью. Однажды вечером он, как обычно, закрыл свою мастерскую и направился домой. В темном переулке его подстерегал грабитель. Он выстрелил портному в грудь и очистил его карманы — там были лишь карманные часы и немного денег. Смерть Шелдона не была легкой. Он лежал в темном переулке и медленно истекал кровью, мучительно думая, какой был смысл в его тяжелой работе, в его простой, мирной жизни, в его заботе о благосостоянии жены и детей, если все это так легко удалось разрушить одним движением руки случайного убийцы. Почему он был таким беспечным, что не почувствовал вовремя опасность и не успел защититься? Почему он был настолько неосторожным, что шел по этой темной дороге, и теперь его семья осталась без кормильца? Его скудных сбережений едва хватит им на месяц. Он ведь знал, что им не на кого положиться, почему же не работал больше? Вот так умер в сорок три года этот добрый, скромный, ответственный человек, напрасно проклиная себя за жизнь, достойную того, чтобы ею гордиться.

В прошлой жизни он погиб в сорок три года от пулевого ранения в грудь. И теперь, в этой жизни, в сорокалетнем возрасте Шелдон развил у себя боль в груди и боится от нее умереть. Кроме этого, мужчину одолевает навязчивое беспокойство о том, чтобы все вокруг него было в порядке и под контролем. Все это объясняется клеточными воспоминаниями, которые он, сам того не зная, принес в эту жизнь. За время сеанса он вкратце просмотрел еще две прошлые жизни — в Африке и в Монголии. В обеих он был единственной опорой для своего ребенка или одного из родителей, а во время жизни в Монголии к этому добавлялась еще забота о «множестве животных». В Африке он умер в тридцать девять лет: его укусил в грудь ядовитый паук; а в Монголии — от сердечного приступа в сорокачетырехлетнем возрасте.

Я обязана помочь клиенту извлечь из чтения или регрессии как можно больше пользы. Но в конечном итоге все зависит от того, как человек будет вести себя после визита ко мне. Я ни на минуту не сомневалась в том, что Шелдон достаточно искренен и ответствен, чтобы извлечь из регрессии все, что только можно, — и он не обманул моих ожиданий. Чисто «случайно» (если допустить, что случайности бывают) мы четыре месяца спустя встретились на какой-то небольшой вечеринке. Нам удалось некоторое время поговорить с глазу на глаз, и я смогла выяснить, как он себя чувствует, — в частности, сказалось ли на состоянии его здоровья исследование прошлых жизней и знакомство с клеточными воспоминаниями, которые от этих жизней остались. В свойственной мне вежливой манере я попросила его быть совершенно честным и признаться, наступили позитивные сдвиги или нет. Если не ошибаюсь, я сказала буквально следующее: «Если из вежливости вы станете врать мне, — вам не поздоровится».

Прежде всего он отметил, что после сеанса у него ни разу не было даже намека на боли в груди. Ни разу. И даже в тех редких случаях, когда он вспоминал о болях, то сразу же отмахивался от этих мыслей: «Это всего-навсего клеточная память». Я спросила, ушел ли вместе с болями в груди страх смерти. У него на лице отразилось недоумение.

— Ах да, я ведь еще боялся смерти, правда? — переспросил он изумленно. — Я совершенно об этом забыл. Не припомню даже, когда я в последний раз думал о смерти.

Мы рассмеялись одновременно и сошлись на том, что я могу воспринимать этот ответ как «да», — ведь если он начисто забыл о том, что когда-то боялся смерти, значит, страх смерти ушел.

Затем он сказал мне одну очень приятную вещь: посещение прошлых жизней помогло ему обнаружить корни самых разнообразных личных проблем, — он словно открыл дверцы шкафа, в котором было спрятано все, что он не хотел видеть. И вот вместо того, чтобы пичкать себя лекарствами и тем самым вновь захлопнуть эту дверцу, он нашел в себе силы разобраться в том беспорядке, который царит в шкафу, и набрался решимости навести порядок. «Теперь я наконец научился получать удовольствие от того, кто я есть», — сказал он. Для того чтобы извлечь как можно больше пользы из проведенного мной сеанса, Шелдон начал чаще посещать собрания участников двенадцатишаговой программы, и понемногу страх, что он снова начнет курить марихуану, у него пропал. Он нашел отличного психотерапевта, с которым раз в неделю прорабатывает вопросы о том, кем он является и кем хочет стать, не обременяя себя вопросами о том, кем он был прежде. Его болезненная потребность в том, чтобы все было в порядке и под контролем, прошла. Исчезло и ощущение, что если что-нибудь не в порядке, то он в этом виноват и обязан исправить. Во время сеанса он не рассказал мне вот о чем: в течение многих лет его мучил повторяющийся ночной кошмар, будто над его кроватью появляется некая угрожающая сущность. Шелдон вскакивал с кровати и пытался бежать, а сущность за ним гналась. Эта сущность представляла собой одно из его старых «я», которое в нынешней жизни лишало его ощущения безопасности и покоя. После регрессии ни этот, ни какие-либо другие кошмары ему больше не снились.

— Могу сказать без преувеличения: я уже не тот человек, что пришел к вам четыре месяца назад, — сказал мне Шелдон. — Я новый, спокойный, здоровый, чистый, трезвый. Не знаю, что тут сыграло решающую роль: регрессия, двенадцатишаговая программа или психотерапия. Но я уверен, что регрессия и освобождение клеточных воспоминаний укрепили мою решимость утвердиться в трезвом образе жизни. Благодаря им я полюбил себя — достаточно сильно, чтобы найти хорошего психотерапевта, который помогает мне становиться лучше. Поэтому, если я скажу, что вы изменили мою жизнь, это не будет ложью из вежливости.

Нет, Шелдон, это вы сами изменили свою жизнь.

Мне просто выпала честь присутствовать при этом.

Депрессия

Головные боли

Обжорство

Саре было сорок три года, и она попала в замкнутый круг, знакомый очень многим моим клиентам: она слишком много ела оттого, что ее мучила депрессия, и ее мучила депрессия оттого, что она слишком много ела. Обычная «ловушка-22», в которую женщина попала, когда ей было 22 года. Она добросовестно испробовала все мыслимые диеты, регулярно посещала тренажерные залы, сдала множество анализов крови, предполагая, что избыточный вес является следствием гормональных, метаболических или генетических нарушений. Ее врачи в один голос твердили, что избыточный вес вреден для здоровья. Женщина была напугана, ею овладело чувство полной беспомощности и безнадежности. Заключения специалистов были противоречивы. Одни утверждали, что «дело не в калориях, но в содержании жира», а другие — что «содержание жира не имеет никакого значения, главное следить за калориями». В конце концов Сара просто перестала обращать на них внимание. Она устала от ложных обещаний; от попыток и неудач; устала от разочарования в глазах мужчин, когда она открывала им дверь, — с этими мужчинами она знакомилась через различные брачные агентства. Она устала жить в теле, на которое ей самой было противно смотреть; устала от постоянных депрессий и сопровождающих их головных болей; женщина не понимала, что с ней происходит и почему.

Растерянность и подавленность Сары усиливались еще тем, что во всех остальных отношениях она была дисциплинированной, ее ценили на работе и сама она относилась к внешности людей весьма внимательно. Сара закончила колледж с отличием, она содержала свой маленький домик и гардероб в идеальном порядке и заработала себе репутацию очень талантливой, неутомимой профессиональной няни. И вот, по иронии судьбы, она, умевшая так замечательно заботиться о физическом состоянии совершенно чужих людей, никак не могла справиться с собой. Думая об этом, женщина нередко плакала ночи напролет. Однажды после такой бессонной ночи она пришла ко мне в кабинет, уселась на кушетку и заявила: