Случай, пережитый там, в "зоне", не уходит из памяти до сих пор.

Шагаем в затылок друг другу по давным-давно нехоженой тропе. Нас пятеро. Это моя группа. Вплотную справа и слева подступает молодой, поднявшийся за послевоенные годы лес. Я впереди, остальные за мной. Все спокойно. Вдруг вижу прямо перед собой, на дорожке, лежит старая консервная банка. Вся ржавая, где-то на пол-литра. Вроде ничего особенного, но тем не менее что-то меня в ней сразу насторожило. Наверное, то, что уж больно она аккуратно лежала - донышком вверх и точно посреди тропы. Будто напрашивалась - а ну-ка поддай! Плохой это признак! Я остановился около нее, встал на колени. Ребята тут же обступили меня кружком, по по нашим понятиям было первейшим запретом. Неписаный закон гласил - к подозрительному предмету подходит только один, наиболйе опытный, остальные стоят на безопасном расстоянии. А тут эта чертова банка появилась из-за поворота так неожиданно, что никто и не насторожился. Да и я сплоховал - не остановил ребят. Видимо, сомнения еще только зарождались, где-то там, на подсознательном уровне. Ребята же не среагировали потому, что их заинтересовала не сама банка (ну банка и банка), а то, что я остановился у какой-то ржавой железяки.

Стою на коленях, вокруг меня плотным кольцом, ребята, а я вопреки внутренней настороженности и здравому смыслу беру тихонечко правой рукой банку за донышко и чуть-чуть поднимаю. Она тяжелая. Тяжелая сама но себе и, чувствую, цепляется чем-то за землю. Наклонился. Посмотрел - снизу, в земле, рукоятка. Ага, думаю, не банка это вовсе, а противотанковая граната! Мне бы замереть да ребят отогнать подальше, но бес намертво попугал. Тащу тихонечко гранату дальше. Ребята не понимают что это я делаю, - рукоятку ведь им не видно сверху, она в землю вставлена. И вот когда почти вся рукоятка показалась из земли, от нее вдруг пропеллером отлетает чека. Меня как кипятком окатило. Все тут же преобразилось - начал действовать "замедлитель".

В долю мгновения обрисовалась ситуация. Граната-сюрприз специально оставлена каким-то "шутником", который лет двадцать с липшим назад дернул кольцо, а рукоятку с прижатой к ней чекой аккуратно вставил в специально вырытую для этого тесную ямку. Расчет прост - кто-нибудь заденет и взорвется. Но все это промелькнуло где-то на задворках сознания, а в голове гремело ударами набатного колокола - ЧЕТЫРЕ СЕКУНДЫ ДО ВЗРЫВА!

И снова я вижу себя как бы изнутри и со стороны одновременно: стою на коленях, в правой руке держу за донышко гранату, вокруг ребята, за ними деревья, кусты, а где-то рядом замерла летящая в воздухе чека. Тело молчит. Разум спокойно и бесстрастно анализирует сложившуюся ситуацию: "Встать и бросить гранату не успеешь - помешают свои же ребята, да и держишь ты эту штуковину очень неудобно.

- Потом, помолчав, предлагает - Передай гранату другому, но так, чтобы он все понял и среагировал мгновенно!" Тело чувствует, что на пол-оборота вправо сзади замер Валерка Пастух. "Это то, что надо, - подсказывает разум, - парень, на которого можно положиться. Действуй!"

В сознание врывается реальный мир. Я резко поворачиваюсь вправо и уже в движении начинаю прикидывать, как удобнее подать Валерке рукоятку. И тут снова включается "замедлитель".

"Осталась три секунды, - констатирует разум - если Валерка не поймет, что от него требуется, - взорвемся".

Вихрь непонятной силы прошел по всему телу, закрутился смерчем в груди и стал стремительно сворачиваться в тугую спираль. Спираль эта сжималась и сжималась, пока не превратилась в сгусток энергии, который удержать в себе стоило неимоверного напряжения.

"Надо во что бы то ни стало увидеть Валеркины глаза. Упереться в них взглядом", - приказывает тем временем разум.

Тело медленно-медленно поворачивает голову - словно башню главного калибра на линкоре. Наконец в поле зрения появляется край Валеркиного лица. Изображение какое-то размытое.

"Глаза! Где глаза? Быстро!" - торопит разум.

Тело продолжает поворачивать голову. Появляются наконец глаза. Изображение сразу приобретает резкость и глубину. Взгляды встречаются, и тут же, почти мгновенно, следует энергетический выброс. Он выстреливает прямо в черноту его глаз.

Я пустею, весь расслабляюсь, становлюсь как шарик без воздуха.

Валерка цепко хватает рукоятку, тут же следуют мощный замах и бросок. Граната, кувыркаясь, летит далеко а лес. Bсe разом плюхаются на землю.

Ребята, вспоминая потом эту сцену, говорили, что мы работали так слаженно, словно несколько дней тренировались - один встает на колени, и у него откуда ни возьмись в руках оказывается вместо ржавой консервной банки граната. Он оборачивается, а другой готов бросать. Чудеса, да и только!

Но в чудеса и случай я не верю. Исход эпизода с гранатой вовсе не результат хладнокровия или сверхреакции. Это следствие привычки детально просчитывать каждый шаг, обдумывать всевозможные варианты нежелательного развития событий и проигрывать версии различного рода задумок, Конечно, я не мог предвидеть происшедшего, но выручило здесь другое - знание партнеров и их реакции на опасность.

Наткнуться на "гранату" в лиссабонской эпопее, особенно в ситуации, когда рядом не окажется такого надежного напарника, как Валерка Пастух, мне очень не хотелось. Поэтому модель выстраивалась с тщательностью.

Чего же я опасался? Постараюсь ответить и на этот вопрос, но прежде, полагаю, будет правильнее объяснить причину моей маниакальной уверенности, что трех журналистов, просто так без всякой "лапы", пустят нестись сломя голову через всю Европу на самый что ни на есть край земли. Так вот, объяснить это трудно. Но уверенность была. Я бы сказал, не маниакальная, а метафизическая. Бывает так, топаешь себе по жизни и вдруг сталкиваешься с делом, про которое можешь сказать не только то, что оно твое, но отчетливо осознаешь, что сделать его можешь и должен только ТЫ! Это дело на твоем жизненном пути, как на ралли KB (контроль времени) и КП (контроль прохождения трассы), только одновременно то и другое. Туда ли и с той ли ты скоростью идешь, милок, проверяет судьба. "Вот тебе экзамен, - говорит она и подсовывает дельце, - сдашь, валяй дальше, а провалишь - выходит, зря тебя жизнь уму-разуму учила".

Этим испытанием и пришел ко мне Лиссабон, а вместе с ним и уверенность, что никуда он от меня не денется. Вопрос заключался в другом: потяну или не потяну?

Мне был ясен круг проблем с автомобилем. Я уже четко представлял, каким он должен быть, и все сюжеты, связанные с тем, чтобы он таким стал. Я понимал, что получить "добро" в верхах, особенно после знатного захода предшественников, будет ой-ей как нелегко. Однако и здесь интуитивно чувствовал, что как ни крути разница между их увеселительной прогулкой и нашим предложением побить португальский рекорд, да еще вдобавок на отечественном автомобиле, сделает свое дело. Также знал, что ехать надо втроем - с Виктором Панярским и Владимиром Соловьевым.

А вот опасался я больше всего за ребят - своих партнеров. Как распределить между ними нагрузку, чтобы риск стал минимальным? На это я пока ответить не мог. Предстояло скрупулезно все взвесить, как перед ходкой в "зону", и только потом распределить роли в предстоящем остросюжетном спектакле. Но для этого надо было очень тонко прочувствовать возможности и характер напарников, быть готовым к любым вывертам психики. Многотрудность этой, казалось, несложной проблемы заключалась в том, что в повседневном общении на работе, в быту и любых других неэкстремальных ситуациях человек может быть милым, коммуникабельным, работоспособным и надежным. Но опасность и сверхнагрузки могут загнать в тупик там, где вроде и проблем не должно быть. К сожалению, а может и к счастью, печального опыта в этом плане хватало.