Счастливые моменты ............................ 6
Прочее.......................................... 8
Только 8 % воспоминаний об эмоционально индифферентном. Но, при известном желании, можно оспаривать в сторону уменьшения даже этот небольшой процент: все эти «прочие» воспоминания относятся к очень раннему детству (1-3 года), и возможно предположить, что события, кажущиеся нам, разбирающим эти воспоминания, совершенно неэмоциональными, на малютку действовали эмоционально[ 47 ].
Так или иначе, можно считать вполне обоснованным следующий вывод: дольше всего помнится сильно эмоционально возбудившее событие.
При дальнейшем анализе поражает ничтожный процент воспоминаний о приятных событиях: всего 6%. Но к этим воспоминаниям обычно присоединяется меланхолическое чувство, и их можно назвать грустными воспоминаниями о потерянном счастье детства. С другой стороны, в группе воспоминаний о загадочном и новом довольно большое место занимает загадочно-странное, пугающее и т. п.
Таким образом, можно считать вполне обоснованным вывод: дольше всего помнится неприятное. При предположении, что загадочное и новое до известной степени относится сюда же, 86% всех первых воспоминаний детства таковы, и даже без этого предположения по самому скромному подсчету таких воспоминаний 68%. А если скинуть со счетов «прочие» воспоминания, так как трудно решить, какой характер имели соответствующие события для малютки 2-3 лет, и если принять во внимание элегический характер воспоминаний о счастливых моментах, то можно было бы говорить даже о 100 %.
Так или иначе несомненен вывод: дольше всего помнятся сильные эмоциональные впечатления, притом неприятные.
Насколько общепризнано в современной психологии, что сильные эмоциональные впечатления хорошо запоминаются, настолько резко расходится с господствующими взглядами утверждение, что лучше всего запоминаются сильные неприятные впечатления. Сейчас в очень большом ходу как раз противоположная, фрейдистская теория, что как раз именно неприятное вытесняется из памяти. В ряде работ, особенно в «Психопатологии повседневной жизни», Фрейд приводит ряд примеров, анализ которых «каждый раз обнаруживает в качестве мотива забвения неохоту вспомнить нечто, могущее вызвать тягостные ощущения». Но, как известно, примерами, особенно такого рода, какие приводит Фрейд (не поддающиеся повторной проверке отдельные казусы, весьма поверхностно описанные), можно доказать что угодно. Насколько же вообще Фрейд был плохо знаком с соответствующим фактическим материалом, видно из того, что, вопреки тому, что есть в действительности, он утверждал, «что в самых ранних воспоминаниях детства обыкновенно сохраняются безразличные и второстепенные вещи, в то время как важные, богатые аффектами впечатления того времени не оставляют (не всегда, конечно, но очень часто) в памяти взрослых никакого следа[ 48 ]. На самом деле как раз наоборот. Поскольку фрейдистская теория «вытеснения» неприятного находится в вопиющем противоречии с вышеприведенным мной фактическим материалом, она должна быть решительно отвергнута, тем более, что обосновывается она фрейдистами не путем систематического исследования, а примерами, т. е. ненаучно.
Со времен Эббингауза принято думать, что экспериментально-психологические исследования доказали, что приятное запоминается лучше неприятного[ 49 ]. Действительно, ряд экспериментальных исследований приводит к таким выводам. Но как раз то обстоятельство, что вопрос об отношениях между аффективным тоном и удержанием, по словам современного обозревателя, является вопросом, «теперешнее экспериментирование над которым было необычайно активно»[ 50 ], показывает, как далек этот вопрос не только от решения, но даже от правильного ведения опыта: не дальше, чем в 1933 г. Юнг резко критикует методику подобных экспериментов, а Кейзон — обычно делаемые выводы[ 51 ].
Шаблонные экспериментальные исследования с запоминанием слов приятного и неприятного содержания ничего решающего по данному вопросу сказать не могут. Юнг правильно указывает на обычное смешение в подобных экспериментах действительного переживания того или иного чувства с «холодным познавательным» пониманием приятного и неприятного: «Если намереваются экспериментировать над про чувствованным приятным, то пусть будет продумана аффективная методология, и в частности основательность того, насколько очевидно, что действительно прочувствованное переживание является фактором в данной экспериментальной ситуации». Но даже если не считаться с этим справедливым указанием, другое замечание мне кажется еще более убийственным: разве стимулы, подобные словам, примененным в таких опытах, можно считать действительно сильными приятными и неприятными стимулами? Такие сильные стимулы в лабораторной обстановке, конечно, не применяются: такие стимулы, как смерть матери, сильнейший ожог, сильно покусавшая собака и т. п., имеют место в жизни, а не в лаборатории. Наконец мне кажется, против выводов из подобных лабораторных экспериментов говорит и то, что они не имеют обыкновенно дело с длительным запоминанием: под последним в лаборатории понимают не то, что в жизни. Где мы имеем в лаборатории воспоминание через 20-30 и более лет, какие дают нам первые воспоминания детства? Когда я собирал первые попавшие в голову воспоминания о вчерашнем дне, воспоминаний о приятном было в полтора раза больше, чем о неприятном, но, когда речь шла о воспоминаниях из текущего года, воспоминаний о приятном было вдвое меньше, чем о неприятном, а среди первых воспоминаний детства воспоминаний о приятном было очень мало, да и те при ближайшем рассмотрении оказались неприятными.
Насколько современные исследователи тенденциозны, ярко показывает «закон эффекта» Торндайка." Этот закон формулирован Торндайком так: «Из различных ответов на одну и ту же ситуацию те, которые сопровождает или за которыми вскоре следует удовлетворение воли животного, при прочих равных условиях будут более прочно связаны с ситуацией, так что при повторении ее они будут более охотно повторяться; у тех же, кЪторые сопровождает или за которыми вскоре следует неудобство для воли животного, при прочих равных условиях их связи с этой ситуацией ослабевают, так что при повторении ее они менее охотно повторяются. Чем больше удовлетворение или неудобство, тем больше усиление или ослабление связи»[ 52 ]. Критическим экспериментом у Торндайка был следующий: испытуемому давали набор бумажных полосок различной длины (3-27 см) и он должен был определить длину каждой. Сначала шла серия из 50 предъявлений полосок, причем испытуемому не говорили, правильно он определяет или нет; затем шло 7 серий, где экспериментатор говорил после каждого определения, правильно оно или нет; наконец шла серия опытов, когда экспериментатор ничего не говорил. Контрольная группа испытуемых проделывала то же, но с той разницей, что здесь экспериментатор ничего не говорил ни в одной серии опытов. В результате больший успех имел место в экспериментальной группе.
Этот критический эксперимент на самом деле не имеет никакого отношения к «закону эффекта», как его формулировал Торндайк, подчеркивающий аффективный момент, и Рексфорд правильно указывает, что подобные эксперименты доказывают совершенно другой закон — «закон знания результатов»[ 53 ].
. Что касается роли удовлетворенности или неприятности (annovance), то в своей недавней работе, вышедшей в 1932 г., Торндайк сам исправляет свой закон указанием, что эксперименты не подтвердили первоначальной формулировки закона: он сохраняет прежнюю формулировку для удовлетворенности, но неприятности не оказывают «такого однообразного (uniform) ослабляющего действия»[ 54 ]. Как раз влияние неприятности на выучку расшатывает «закон эффекта» даже в той интерпретации экспериментальных данных, которой придерживается сам Торндайк.