— Ты не прав, — по инерции отмахнулась Шарон, но выражение его лица свидетельствовало, что он ей ни капли не верит.

Отвернувшись от панорамы, открывавшейся из окна спальни, Шарон быстро отвела взгляд от постели.

Роберт был внизу, в конференц-зале, куда он спустился проследить, чтобы стенд их фирмы, доставленный итальянскими служащими, был правильно собран. Она знала, что рано или поздно ей предстоит присоединиться к нему. В конце концов, именно поэтому она была здесь.

Официально конференция открывалась завтра утром, но по своему опыту Шарон знала, что и сегодня конференц-зал будет забит готовящимися к открытию людьми.

Как такое могло произойти? — в отчаянии думала она. Как могла случиться такая накладка, и, что еще хуже, как мог, как посмел Роберт подозревать, что она имеет к этому какое-то отношение, что она специально так подстроила, чтобы оказаться в одном номере с Фрэнком?

Шарон уже подумывала о том, чтобы отказаться спать с ним в одной постели, но мебель в комнате, хоть и элегантная, была не слишком удобна, а о том, чтобы с комфортом устроиться на мраморном полу, и речи быть не могло.

Спасением было то, что постель, во всяком случае, была широкая, и спать совсем рядом, бок о бок им не придется. Если она ляжет на своей стороне и отвернется от него, то, может быть, ей даже удастся вообразить, что Роберта вообще нет.

По крайней мере, об одном обстоятельстве ей определенно беспокоиться не приходилось. Не было никакой вероятности, что Роберт попытается воспользоваться ситуацией. При этой мысли Шарон чуть не рассмеялась.

Много лет назад, когда они были детьми, им часто случалось проводить вместе все каникулы. И хотя они никогда не спали в одной комнате, обычное в подростковом возрасте стеснение, по сути, не было свойственно отпрыскам семейства Дугласов.

Конечно, Шарон понимала, что есть большая разница между тем, как угловатая девчонка и долговязый паренек бегают по дому в ночных рубашках, и ситуацией, когда двадцатидвухлетняя девушка и тридцатилетний мужчина вынуждены делить одну постель и ванную.

Тонкая хлопковая рубашка, которую она привезла с собой, не укроет ее так же надежно, как плотная байковая ночнушка, которую она носила в детстве… Шарон мгновенно похолодела. Она вспомнила. Ведь она не взяла с собой никакой ночной рубашки, решив, что это ей не понадобится.

Золотое правило делового человека, желающего комфорта в кратковременной поездке: бери с собой только то, что без напряга можно держать в одной руке. И она взяла самый минимум. Почти ничего.

Обычно она спокойно спала без одежды… Даже предпочитала… Но в таких обстоятельствах!

Шарон устало провела рукой по волосам. Ей захотелось смыть с себя дорожную пыль. И если что ей в этом номере нравилось, так это отличная ванная.

Роберт вернется не скоро — в конце концов, у него не больше желания быть в ее обществе, чем у нее, и лучше воспользоваться его отсутствием и принять душ, чем дожидаться возвращения этого зануды и потом страдать от того, что не решилась вымыться, пока его не было.

Шарон уже распаковала одежду, которую привезла с собой. И теперь, быстро выбрав свежее белье, рубашку и легкие брюки своего любимого кремового цвета, поспешила в ванную. Поколебавшись, она все же оставила дверь слегка приоткрытой, а потом проверила, чтобы та не смогла захлопнуться.

Ребенком Шарон однажды случайно заперли в ванной, в доме знакомых ее родителей. Это, с обыденной точки зрения, пустяковое происшествие навсегда вселило в нее затаенный страх, что такое может случиться снова. Нелепо, но делать нечего. С тех пор Шарон практически не могла заставить себя запереться где бы то ни было.

Минут пять с закрытыми глазами она с наслаждением извивалась под душем, а потом намылилась гелем, которому уже давно отдавала исключительное предпочтение. Она почти никогда не пользовалась лосьонами с резким ароматом, предпочитая нежные, тонкие запахи косметических средств для тела, такие, что почувствовать их можно было, лишь прикоснувшись к ней или…

Шарон почувствовала подступающие жгучие слезы, глупые слезы жалости к себе, накатившие, когда она поняла, какое направление приняли ее мысли. Она специально мучила себя, вспоминая о том единственном, кто смог бы ощутить нежный аромат ее тела, кто был бы так близок с ней… О возлюбленном. Но у нее не было возлюбленного. Никого, кто бы любил ее. Фрэнк любит другую…

Стоя под душем, она беззвучно плакала от горя, слишком глубоко погрузившись в свое отчаяние, чтобы услышать, как открылась дверь номера… Лишь когда Роберт настежь распахнул незапертую дверь ванной, до Шарон дошло, что ее мучитель вернулся.

Какое-то мгновение они молчали, лишь шум воды и ее сдавленное дыхание нарушали тишину. Пена струилась вниз по ее телу, оставляя ее совершенно нагой.

Шарон опомнилась первой. Руки ее взлетели и скрестились на обнаженной груди в непроизвольно грациозной и безнадежной попытке прикрыть свое тело, глаза заблестели, пока она беспомощно ловила рукой полотенце, висевшее на перекладине. Увы, оно было ближе к Роберту, чем к ней. Чтобы укрыться, ей пришлось бы выйти из душа и пройти прямо перед Робертом…

Стиснув зубы и бросив на него полный ненависти взгляд, она приготовилась к неизбежному. В конечном счете, угрюмо решила Шарон, он уже увидел почти все, что стоило посмотреть, и если он думает, что она и дальше будет так стоять, как трусливая коза перед волком, а он наслаждаться ее замешательством…

Но, к изумлению Шарон, при первом ее движении, он вдруг потянулся к полотенцу. Трудно было понять выражение его лица. Глаза Роберта потемнели, а губы словно стали тверже. Она напряженно следила за ним.

Шарон отнюдь не впервые оказывалась объектом ярости и раздражения Роберта, но сейчас, возмущенно думала она, даже представить себе невозможно, в чем таком она провинилась, чтобы оправдать то неистовство, которое сверкало в его глазах.

Он первым добрался до полотенца и почти швырнул ей в лицо.

— Прикройся ты, бога ради, — хриплым голосом буркнул Роберт. — Ты ведь больше не ребенок, хотя ведешь себя все так же.

— Ты должен был постучать, — сердито сказала она, заворачиваясь в полотенце.

— А ты — запереть дверь, — проворчал Роберт. — Или ты все еще играешь и придумываешь себе всякие фантазии, вроде того, что я каким-то образом превращусь в братца Фрэнка?

— На такое у меня воображения не хватает, — с горечью отозвалась Шарон. И, будто кто-то подстегнул ее, добавила: — Ни у кого не хватит…

— Осторожнее, Шарон, — угрожающе предупредил ее Роберт. — А то я могу просто забыть, что ты моя кузина и что…

— Я, может быть, и твоя кузина, — дерзко прервала она, — но это еще не дает тебе права ни влезать сюда, ни относиться ко мне, как если бы… словно я какой-то ребенок, которого…

— А как бы ты хотела, чтобы я к тебе относился? — в свою очередь перебил ее Роберт.

Какая-то непривычная тональность в его голосе заставила Шарон настороженно повернуть к нему голову через плечо. Она была потрясена, заметив, как он впился в нее демонически горящими глазами.

Ей давно было известно, что Роберт — мужчина, источающий чрезвычайно сексуальные импульсы. Другие женщины очень часто говорили ей об этом. Но самой вдруг подвергнуться, совершенно того не ожидая, властному зовущему взгляду породистого самца, столь грубому и откровенному, словно прожигающему плотное махровое полотенце, в которое она завернулась, — это просто убивало ее. Она чувствовала себя даже более обнаженной и беззащитной, чем когда на ней и в самом деле ничего не было.

Шарон следила за тем, как с нарочитой вальяжностью он рассматривает каждую линию ее тела, каждый его изгиб. Каким-то сверхъестественным образом она увидела себя его глазами, увидела то, что видел он, взглядом раздевая ее. Он изучал ее тело как хозяин гарема, торговец рабынями, словно она была его собственностью, игрушкой, с которой можно развлечься и… выбросить.