Я приторно улыбнулся:
— Мы не кувыркаемся. Кувыркаются фаранги. Это вы в прошлой жизни ставили ближним подножки.
Джонс тряхнула головой.
— Ну ладно, хватит об этом. Почему вы сегодня так ершитесь?
Интересный вопрос. Мне пришлось пять раз принять душ, чтобы смыть «Джонсонз бэби» с волос и кожи, но потребуется еще несколько дней, чтобы избавиться от особого свечения, фаллической гордости, которая не пристала знающему толк в медитации. Я не думал, что смогу соответствовать ситуации, но как будто получилось, хотя каждый раз, когда Бэкхэм забивал гол, вся троица отвлекалась от дела. Но такие подвиги никогда не добавляли мне самомнения. И я решил говорить о деле.
— Мне кажется, Уоррен искалечил женщину, скорее всего проститутку. Но сумел спрятать концы в воду, и никто в Квонтико не в состоянии обнаружить ни единой улики и выдвинуть против него обвинение.
— Если так, то с моей стороны некорректно разговаривать с вами на эту тему. Согласны? Слушайте пленки, вы ведь их просили, хотя я не вполне понимаю вашу оккультную аргументацию.
Она подала мне магнитофон и наушники.
«Слушай, братец, я тебе еще не говорил. Я занял денег. Думаю, ты в курсе, что это значит в Таиланде? Занимаешь деньги, надо отдать — и никаких. Это настоящие акулы, братец, в Штатах таких не встретишь. Они даже не удосуживаются пригрозить».
«Я понял, Билли, дошло. Сколько?»
Неразборчивый ответ.
«Это чертовски много, малыш. У меня столько сейчас нет. А если бы и было, скорее всего потребовалось бы для будущих инвестиций. Я занимаюсь делами и хочу, чтобы мои деньги работали на меня».
«Я не прошу денег. Я спрашиваю тебя, как мне из этого выбраться раз и навсегда. Подскажи, что мне делать, Эли, подскажи, как в прежние времена. — Уильям говорил сдавленным шепотом внутренне сломленного человека. — Ты меня знаешь, все, что ты говорил обо мне, — сущая правда.
Я рожден вторым, и у меня типичный синдром младшего брата. К тому же я тридцать лет выполнял приказания. Я чертовски хорошо научился делать все, что мне велят. Справлюсь с любым распоряжением до мельчайшей детали. Это мой конек, но будь я проклят, если способен придумать что-нибудь свое. Ни одной оригинальной мысли!»
«Билли, как ты считаешь, это умно или глупо — вести подобные разговоры по телефону человеку с судимостью?»
«Хорошо-хорошо, мы свяжемся по-другому. Извини, Эли, я поступил опрометчиво».
Долгая пауза — наверное, не меньше пяти минут. Я уже решил, что разговор окончен, и приготовился слушать следующий, но в этот момент раздался утробный стон. Мне не приходилось слышать, чтобы подобные звуки издавал взрослый мужчина. Он продолжался больше тридцати секунд.
«Держись, Билли. — Вздох. — Подумаю, что можно сделать».
«Мне плохо, очень плохо, брат. Я до смерти напуган».
«Не сомневаюсь. Могу себе представить».
Ласково.
Я остановил пленку и снял наушники. Джонс кивнула, забрала магнитофон и положила на стол.
— Заключим сделку: вы мне скажете, почему вы настолько уверены, что я думаю, будто Уоррен покалечил женщину, а я отвечу, так это или нет.
— Разразился некий скандал, который заставил многих понервничать. Такое впечатление, что все высшие чины бангкокской полиции пытались его потушить. Я не представляю, что это было, однако полковник Викорн до известной степени признал, что в нем замешана женщина. Я предположил, что если Уоррен искалечил женщину в Таиланде, то мог совершить нечто подобное и на родине.
Джонс не в силах была спокойно слышать о моем полковнике — у нее начинали ходить ходуном желваки на щеках, она словно выплевывала из себя слова.
— Двадцатилетняя проститутка, специализирующаяся на изображении покорности во время акта. Она требовала большие гонорары, а взамен позволяла богатым клиентам связывать себя и издеваться над собой и притворялась, что ей это нравится. Умела быть жесткой и хитрой. И имитировала оргазм… как умеют только женщины. Она выбирала лишь тех мужчин, которым грозили крупные неприятности, если бы они зашли слишком далеко. Воображала, что видит клиентов насквозь и способна разбираться в мужчинах, во всяком случае, в мужчинах такого сорта. И никогда не соглашалась на работу, не наведя предварительно справок о заказчике. Она посчитала, что Сильвестр Уоррен не опаснее других, и единственный раз просчиталась.
— Он ее искалечил?
— Человек умирает, если лишается шестидесяти процентов кожных покровов. Дело не в кровопотере, а в обезвоживании. Влага испаряется быстрее, чем можно ее восполнить, даже если жертва не связана и ничто не мешает ей пить.
— Она умерла?
— Глэдис Пирсон умерла пятнадцатого февраля девяносто шестого года. Она была все еще связана. — Джонс надела наушники, затем снова сняла. — Все, кто расследовал этот случай, не сомневались, что это дело рук Уоррена, но не нашлось ни одной улики: ни волоска, ни волокон, ни спермы, ни ДНК. Видимо, он заплатил целой команде, чтобы за ним подчистили, — профессионалам, работающим на мафию.
— Он воспользовался ножом?
— Пастушьим кнутом. Освежевал заживо. — Кимберли то включала, то выключала магнитофон. — Пользуясь знаниями для составления психологического портрета преступника, я могу предположить, что в тот момент соединились две стороны натуры Сильвестра Уоррена. Полагаю, он и до этого пользовался услугами женщин подобной специализации, но в Глэдис обнаружил нечто такое, что заставило переступить грань. Наверное, это было самое исступленное мгновение в его жизни. Выплеснулось сформировавшееся еще в юности нечто подсознательное, что благодаря воле, хитрости и осмотрительности ему удавалось до поры сдерживать. Но рано или поздно он должен был все повторить. Возникшие в юности психические отклонения сильнее всего проявляются в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти лет. Мы говорим о мужчинах, белых мужчинах. Но Уоррен — очень дисциплинированный человек. И стена между его осознанным эго и навязчивыми фантазиями намного основательнее, чем у других. У него раскрепощение наступило на относительно позднем этапе жизни. Может быть, он в то время начал употреблять наркотики, хотя я сомневаюсь. Уоррен — истинный психопат, и ему не требуется химическая подпитка. — Явно волнуясь, Джонс надолго замолчала. — Вы правы: мы все поняли, но не надеялись добыть необходимые улики. Многие из нашей группы опустили руки, а я выдвинула предположение, что Уоррен занимается мошенничеством. И это стало предлогом, чтобы продолжить расследование и изучать восточное искусство. А что мне оставалось? Я была вне себя и сильно сомневалась, что его сделки носят законный характер. Искусство — предмет куда более сложный, чем убийство, и в Бюро не стали спорить, когда я заявила, что Уоррен занимается подделками. Для этого следовало изучить энциклопедии по антиквариату Юго-Восточной Азии. Я была уверена, что рано или поздно поймаю его. В конце концов, Аль Капоне попался на том, что не заплатил налоги. У вас есть представление, что произошло в Таиланде?
— Нет, но мне кажется, что пострадала русская проститутка. У вас есть фотография жертвы?
— Нет, но достану. А сейчас могу описать. Потрясающая светлокожая афроамериканка, красивая, длинные ноги, крепкая пышная грудь, очаровательное лицо, волосы раскрашены во все цвета радуги, в пупке аккуратный пирсинг — шарик из нефрита на золотом стерженьке. Высокая, под шесть футов ростом. Мы были уверены, что золотой стерженек — подарок Уоррена. Тут много общего с классической проституцией: женщина, как правило, спрашивает у клиента, какое надеть платье, какое белье, какие у него эротические предложения и фантазии. Золотым стерженьком Уоррен пожелал отметить тело своей жертвы, и она согласилась.
Дверь отворилась, вошел Монитор, и мы сразу замолчали.
Монитором прозвала его Джонс. А на самом деле это был констебль Анусора Мутра. Он явился к нам вчера, сказал, что приписан от Пятнадцатого района для оказания помощи, и передал привет от полковника Сувита. Сидел, скрестив ноги, на стуле в углу и, за исключением нескольких отлучек в туалет, держал меня на невидимом коротком поводке. У него был низкий лоб, ввалившиеся щеки и меланхолическое выражение лица. Но зато он искусно уводил меня от любого шага в расследовании, который мог приблизить к Уоррену. Констебль щеголял новейшей моделью «Нокии». Ему требовалось всего лишь нажать на кнопку, чтобы связаться со своим начальством. В присутствии Монитора мы не упоминали фамилию Уоррена, хотя он совсем не понимал по-английски. Я уже пожаловался на него своему полковнику, использовав обычно безотказный аргумент: неужели уважающий себя начальник способен терпеть у себя под носом шпиона из стана конкурента? Викорн ответил загадочно: мол, если я буду вести себя с Монитором осмотрительно, он, возможно, пригодится мне. И теперь мы с Джонс наблюдали, как Монитор прошел через всю комнату и сел на обычное место.
