Морской пехотинец-афроамериканец в сером «мерседесе» вскоре умрет от укусов Naja siamensis,^[3] но мы, Пичай и я, пока об этом не знаем (будущее непроницаемо, как учит Будда). Когда он остановился, чтобы заплатить за проезд из аэропорта по скоростному шоссе, между нами была одна машина — самое близкое расстояние за последние три часа. Я с удовольствием наблюдал, как из окна высунулась огромная черная рука с тяжелым перстнем на указательном пальце и стодолларовой купюрой, манерно зажатой между мизинцем и пальцем, который наши прорицатели называют солнечным. Женщина в маске, сидящая в будке, приняла деньги, дала сдачу и кивнула в ответ на фразу, которую он, вероятно, произнес на очень плохом тайском. Я заметил Пичаю, что лишь немногие американские фаранги^[4] решаются заговорить с операторами дорожных пропускных пунктов. Тот хмыкнул и откинулся на сиденье, чтобы вздремнуть. Каждое последующее расследование все больше убеждало меня, что сон — основное занятие моих коллег.

— Он кого-то подсадил, какую-то девицу, — небрежно сообщил я, словно эта потрясающая новость не свидетельствовала о нашей вопиющей некомпетентности.

Пичай приоткрыл глаз, затем другой, выпрямился и вытянул шею как раз в тот момент, когда «мерседес» со скошенным задом рванул с места, будто породистый скакун.

— Шлюху?

— В волосах зеленые и оранжевые пряди. Африканский стиль. Черный топик на завязках. Очень смуглая.

— Бьюсь об заклад, ты в курсе, кто придумал черный топик.

— Тот, что на ней, косит под Армани. По крайней мере Армани был первым, кто предложил черный топик на ботиночных шнурках, а затем уже появились многочисленные подражатели.

— Все-то ты знаешь, — покачал головой Пичай. — Должно быть, этот тип подхватил ее в аэропорту, когда мы потеряли его на полчаса.

Я не ответил, и мой духовный брат и партнер в праздном времяпрепровождении снова заснул. Хотя, может быть, он не спал, а медитировал. Ведь Пичай из тех людей, кому опостылел мир. Это отвращение заставило его подумать о принятии духовного сана, а мы с его матерью должны обрить ему голову и брови. Эта честь, по его словам, позволит нам вознестись на одно из небес Будды, ухватившись в момент смерти за его шафрановое одеяние. Видите, насколько укоренилось кумовство в нашей древней культуре?

По правде говоря, было нечто притягательное в облике черного морпеха, которого я рассматривал. В самом начале наблюдения я видел, как он вышел из машины на бензозаправочной станции: превосходно сложенный гигант, и это совершенство завораживало меня целых три часа, словно он был черным Буддой или совершенным человеком, по сравнению с которым все остальные — всего лишь неудачные копии. А девушка рядом с ним казалась настолько хрупкой, что он мог невзначай раздавить ее, точно виноградину на языке. Казалось, что она осталась бы ему вечно и восторженно благодарной (теперь вы понимаете, почему я не гожусь для монашества?).

Пока я дюйм за дюймом продвигался к будке в нашей умирающей «тойоте», последняя модель «гаруды» унесла моряка в заоблачные дали.

— Мы его упустили, — сказал я Пичаю.

Но тот не ответил: он тоже куда-то отчалил, а рядом со мной осталось лишь его храпящее на соседнем сиденье тело.

Naja siamensis — самая изумительная из здешних плюющихся кобр и за свои смертоносные укусы, а также красоту, обаяние и умение прятаться могла бы считаться нашим тотемом. Кстати, слово Naja пришло из санскрита: так зовут духа земли, который защищал всемогущего Будду во время бури в лесу, пока тот медитировал.

Приподнятая на эстакаде скоростная дорога — единственный путь в городе, где «мерседес» серии «Е» способен обогнать «тойоту-эко». И я вел машину, ни на что не надеясь и без спешки (поспешность от дьявола, а размеренная медлительность от Будды), скорее, для проформы. Мне было не по себе среди дорогих авто, хозяева которых имели возможность заплатить за проезд «мерсов», «БМВ», японских внедорожников, многочисленных такси с фарангами на задних сиденьях. Мы пролетели мимо борделей района Нана, и только после этого я, свернув с автострады, оказался в извечной толкотне нижних улиц.

Никто в мире не давится на дорогах, как мы. На пересечении Сукумвит и Четвертой сой^[5] машины едут в четырех направлениях. В этом месте стоит будка для дорожных полицейских, и предполагается, что они должны разбираться с постоянно возникающими заторами. Но, скажите на милость, каким образом два малооплачиваемых копа могут справиться с миллионом машин, упакованных в пробке, будто манго на экспорт? Копы дремлют за своими стеклами, а водителям давно надоело давить на сигналы — слишком жарко и влажно, чтобы гудеть. Я покосился на пистолеты и кобуры, сваленные в кучу под ноги Пичаю вместе с рацией и портативной сиреной, крепящейся на крыше, когда нужно, и пихнул напарника в бок:

— Надо бы сообщить, что мы его потеряли.

Пичай обладал обезьяньей способностью слышать и понимать во сне. Он простонал, провел рукой по иссиня-черным кудрям, которым я так сильно завидовал, и наклонился за корейской коротковолновой рацией. Но, как и следовало ожидать, из-за помех с шефом Восьмого района полковником полиции Викорном связаться не удалось.

— Позвони ему на мобильник.

Пичай выудил из кармана свой сотовый и нажал на клавишу автодозвона. Он обратился к полковнику с почтением, которое не в состоянии передать современный английский (что-то среднее между «ваше величество» и «милорд»), немного послушал, а затем засунул «Нокию» обратно в карман.