Можно ли считать Брэдли простым солдафоном? Он имел природную склонность к красоте, подобно музыкальному таланту представителей его расы. Я не мог понять, как такому человеку пришло в голову стать военным. Возможно, его утонченный вкус сформировался позднее, где-нибудь годам к тридцати, когда будущее его карьеры уже определилось. Как ему, наверное, было отвратительно постоянно испытывать на себе отталкивающую функциональность армии. Неудовлетворенность все сильнее давила на сознание, и, по мере того как проходили годы, он все с большей страстью ежеминутно повторял: «Скорее бы в отставку, и вот тогда…» Задолго до положенной даты он скрупулезно планировал, как завершит военную карьеру, обоснуется в красивом доме с прекрасной женщиной. И будет наслаждаться своим увлечением драгоценными камнями, обсуждая его на своей странице в Интернете, которая открывалась изображением изящного нефритового фаллоса. Было ли это нарциссизмом? Разве мог такой человек, пусть он всю жизнь и испытывал гнет суровой армейской дисциплины, не любить себя? Даже на каталке в морге его обезображенное укусами змей, усохшее после смерти тело представляло образец совершенного мужчины.

Что произошло в тот момент, когда Брэдли впервые увидел эту женщину? Молниеносный шок, как при броске во время рукопашной? Захват, от которого даже такой опытный боец был не в состоянии освободиться? Подобные женщины кажутся слишком опасными большинству мужчин, и те страшатся к ним приближаться, а сами они ждут человека, который стал бы для них чем-то большим, чем жизнь. Но где она скрывалась до встречи с Брэдли? Если бы танцевала в барах на Нана или Пат-Понге, я бы о ней непременно слышал. Такая прославилась бы на весь город, стоило ей появиться возле одного из блестящих стальных шестов.

Я встал, приблизился к полотну. Надо признать, в ее позе чувствовался аристократизм — эта женщина была не из тех, кто танцевал бы обнаженным на публике. Но если она незаконнорожденная дочь черного американского военнослужащего, то как иначе смогла себя прокормить? Если мать — девушка из бара, то эта женщина малообразованна, без специальности и почти без знакомств за пределами сцены бара.

Я попробовал соотнести ее с предметами в доме, и это оказалось совсем нетрудно. Все было словно выбрано одним и тем же острым глазом из различных каталогов. Это был не дом — во всяком случае, не на мой вкус, — а уголок, где можно спрятаться от уродства города, нарочитая попытка создать свою собственную реальность на западный манер.

Реальность, где надо всем властвовала эротика. Можно ли представить себе их объятия — страсть двух спаривающихся черных тигров? Ничего подобного я никогда не испытывал: вся ночь — страстное продолжение ужина вдвоем — принадлежит только им одним: отсрочка и неспешность мужчины, овладевающего своей добычей, и экстаз женщины под своим черным божеством. Я ничуть не удивился, когда в ванной комнате обнаружил целую коллекцию ароматических веществ, — некоторые из них местные, но очень много иностранных, с бирками магазина из Сан-Франциско.

Мое утомленное тело больше не могло выносить эту чувственную атмосферу. Следовало еще выяснить, что собой представлял морпех. В маленькой комнате, служившей кабинетом, на столе стоял компьютер с девятнадцатидюймовым монитором. Здесь все было строго: голые тиковые стены и пол, шкаф с книгами, среди них несколько очень большого размера, видимо фотоальбомы, а на почетном месте высоко на полке единственное произведение искусства — нефритовый всадник на нефритовом коне. Я решил, что имитация. Кто станет держать нефрит в деревянном доме, даже в таком, как этот?

Я включил компьютер, он загудел, и на экране вспыхнула заставка «Windows Millenium». Я щелкнул на строке программ и открыл тридцать или сорок приложений на английском и тайском: астрология и астрономия, камневедение и основы математики, употребление английских слов и перевод на тайский. Здесь же были энциклопедия «Британика» и Новый словарь Уэбстера — словом, все необходимое для человека, который решил начать образование с нуля.

Было без четверти час. Передо мной возникли новые трудности: раньше фактов не хватало, а теперь их обнаружилось слишком много. Чтобы должным образом изучить содержимое компьютера Брэдли и его сайта, потребуется несколько дней. Я открыл текстовый редактор и напечатал:

Затем погасил экран, но оставил компьютер включенным.

На Каошан-роуд я сделал дубликат ключа от верхней комнаты, купил простенький фотоаппарат со вспышкой и вернулся, чтобы сфотографировать женские портреты, нефритового всадника и компьютер. Возвратил ключ престарелой даме, которая так и сидела внизу на корточках у окна, откуда было очень удобно сплевывать на землю. Женщина жевала бетель. Похоже, она обо мне забыла и вздрогнула при моем приближении. А затем, не поднимая на меня глаз, убрала ключ в кошелек. Я вышел на улицу и взял мототакси.

Около моста Дао-Прая «мерседеса» не было, явно забрали полицейские. Я немного постоял, изучая то, что могло находиться под машиной. Трупы двух кобр, которых не застрелили, а забили до смерти.

Еще расплачиваясь с мотоциклистом, я услышал доносившиеся из хижин поселенцев нечеловеческие вопли. И, пересекая пустошь, поражался исторгаемым из глубины груди громким крикам. Казалось, ревел разъяренный бык.

— Мать твою! Растуда твое ФБР! Хочу пить!

На границе деревни меня встретил озабоченный старейшина:

— Ты опоздал. Сказал в полдень, а теперь половина второго.

— Был все утро занят. Что у вас тут творится?

Они связали старого Toy, прикрутив к доске длинной оранжевой веревкой руки, ноги и туловище, запеленали всего так, что свободными остались лишь шея и голова. Доску приставили к самой крепкой хижине. Когда Toy ревел, у него на шее напрягались жилы.

— Ты же сказал, что он нужен тебе трезвым. Это единственный способ.

— Но почему вы не даете ему воды?

— Приносим галлонами. Его жажда другого рода.

— Развяжите его.

— Шутишь? Я не решусь снять с него веревки, пока не напою допьяна. Стоит ему вырваться, и он разнесет всю деревню. Так ты собираешься его допрашивать или нет?

Старик посмотрел на меня налитыми кровью глазами.

— Ты тот самый проходимец из полиции, о котором мне говорили? Я своими зубами отгрызу тебе нос.

— Я всего лишь хочу задать тебе несколько вопросов.

— Пошел ты со своими вопросами. Я хочу виски. Виски из риса.

Я кивнул старейшине, и тот принес пластиковую бутылку, до краев наполненную прозрачной жидкостью.

— Дай ему глотнуть, но немного.

Старейшина наполнил пластмассовую чашку на пару дюймов, старик вытянул шею, как птица, и тот влил ему спиртное в рот.

— Еще!

— Сначала ответь на несколько вопросов, а потом, если тебе так нравится, можешь продолжать себя убивать.

Старик облизал губы.

— Когда меня развяжут, я убью тебя! Что еще за долбаные вопросы?

— Ты видел вчера, как приехал «мерседес» с черным фарангом?

Toy сплюнул.

— Конечно, видел. Сидел у стены моста, потягивал самогон и видел абсолютно все.

— Что именно?

— Красных кхмеров.

Вокруг захохотали.

— Ты участвовал в гражданской войне в Камбодже?

— Идиот! Я не был ни на одной долбаной войне. Пару недель назад кто-то притащил сюда DVD с фильмом о том, как попадает в беду приятель какого-то придурочного американского журналиста. Чертово занудство, а не фильм, но мне понравилось, как он вспарывает бок буйвола бритвой и пьет кровь. Никогда бы не подумал, что эти камбоджийцы такие крутые ребята.

— Так что насчет красных кхмеров?

— В фильме кхмеры все как один носили на своих тупых головах клетчатые красные шарфы. И вчера было то же самое.

— Насчет фильма он прав, — подтвердил старейшина. — Я тоже запомнил красные шарфы.

— И кто их носил?

— Шпана на мотоциклах. Человек шесть, насколько я понял, опасные типы.