— Товарищ Гирин! Сидите, сидите. Вот здесь у нас есть сведения… Вы ведь бывали у Николая Ивановича Бухарина?
— Так точно. Два или три раза.
— И вы должны знать, как относится Бухарин к Михаилу Ивановичу Калинину?
— Никак нет!.. — Петька снова насторожился. — Только по мелким вопросам…
— В партии, товарищ Гирин, мелочей нет! — перебил зав. сектором. — Бухарин однажды назвал Михаила Ивановича бывшим лакеем и политическим флюгером, он…
— Нет, я…
— Не нет, а есть, товарищ Гирин! — Человек за столом ладонью разгладил какую-то бумагу. — Вы поняли?
— Понял… то есть…
— Вы должны подтвердить этот факт. Вот прочтите… Прочтите и подпишите.
На Гирина опять в упор глядели неподвижно-масленые, навыкате глаза.
Гирин молчал. Никто не знает, что творилось сейчас в Петъкиной душе, он сидел у стола и с наивно-простодушной физиономией читал поданную бумагу. В ней говорилось, что в самый разгар борьбы с троцкистами Бухарин всячески оскорблял Калинина, называя его приспособленцем, политическим флюгером и бывшим лакеем.
Петька дочитал до конца, взял поданную ему ручку. Встал и, склонившись к столу, подписал…
— Разрешите идти, товарищ Маленков?
— Желаю, товарищ Гирин, успехов! — Влажной короткопалой рукой Маленков сильно давнул пальцы Гирина. — Вас проводят и проинструктируют.
Петька закрыл за собой бесшумную дверь и вытер платком холодный обильный пот, выступивший на лбу.
II
Под Москвой, в Болшеве, на даче председателя ВЦСПС Томского, — зной и зеленая тишина. Воскресный день склонялся уже к вечеру, когда Бухарин с пучком крупных желтых купальниц вернулся с лесной прогулки. Он кинул на перила веранды рубашку апаш и, оставшись в одних парусиновых трусах, сделал десятка полтора приседаний, потом опустился на руки, намереваясь произвести жим. И вдруг замер, услышав поблизости треск кузнечика. «Locusta viridissima, — подумал Бухарин и наклонился еще ниже. — Смотри ты, какой уравновешенный». Большой зеленый кузнечик отдыхал в траве, спокойно отставив мускулистую ногу. Бухарин запомнил место и на цыпочках удалился, смешно переставляя в траве короткие, но тоже мускулистые ноги. Он подбежал к перилам дачной веранды.
— Что вы там делаете, Николай Иванович?
Плотная, по-медвежьи горбатая спина Томского громоздилась над деревянным барьером.
Бухарин молча, предостерегающе поднял указательный палец. Взял с перил соломенную шляпу, затем сорвал нитку, для вьюнка натянутую на перилах, подкрался к кузнечику и накрыл его шляпой. Томский хмуро наблюдал за его странными действиями. Бухарин поймал кузнечика, осторожно привязал к нему один конец нитки. Зеленый локуста дважды прыгнул и затаился. Бухарин в восторге подергал за нитку и прыгнул вслед. Кузнечик, делая непонятные зигзаги, прыгал туда и сюда, Бухарин дергал за нитку и тоже прыгал.
— Михаил Павлович, что он там делает? — спросил Рыков, вытирая платком бороду после закуски.
— Николай Иванович в своем стиле, — хрипло сказал Томский. И тяжело опустился в плетеное кресло, сжал большие сильные кулаки.
Даже в такую пору он редко снимал свою черную, из хорошего сукна тройку.
Рыков встал. Его красивой, высокой, еще не потучневшей фигуре, тоже облаченной в белую сорочку, было просторнее в такой же, как и у Томского, тройке. Но галстук в такую жару никак не годился. Председателю СНК после перенесенной им весенней хвори врачи запретили крепкие и горячительные напитки. Но, как и большинство русских людей, Алексей Иванович Рыков лениво и неохотно думал о собственном здоровье, видя в этом нечто постыдное.
— Значит, вас, Михаил Павлович, больше всего беспокоят молодые вожди…
— Они еще покажут нам кузькину мать! — перебил Томский, — Шашлычник знает, на кого опереться, эта шпана старательная. Известно ли вам, Алексей Иванович, что творится на местах?
Рыков, не спрашивая хозяина, налил из графина, но Томский даже не взглянул на свою рюмку. Рыков выпил один и вновь закусил.
— Не стоит преувеличивать, Михаил Павлович. Мода на омоложение и пересадку желез…
— Я не преувеличиваю, — сдерживаясь, произнес Томский. — Массовое смещение старых работников — факт? Даже здесь, в Москве. Одни дураки не видят этих перетасовок. Кооптация пошла в ход — тоже факт.
— Кооптация была и при Ильиче.
— Но не в таких размерах, Алексей Иванович! — взорвался Томский. — Подождите, вас еще турнут к Брюханову в наркомат. И будете помогать Фрумкину подшивать бумажки…
— И то дело! — весело сказал Рыков. — А вас куда, Михаил Павлович?
— Меня антрацит шуровать.
— Ну, зачем же уж так-то? У железнодорожников тоже есть наркомат. Четыреста тысяч пудов бумаги истратили за год. На одну только отчетность… Николай Иванович, а Николай Иванович?
Но Бухарин был далеко от веранды. Он по-прежнему следовал за кузнечиком.
Рыков молча, серьезно поглядел на Томского:
— Я слышал от Сокольникова, что Николай Иванович говорил с Каменевым о положении в Политбюро.
— И очень плохо сделал! — снова взорвался Томский.
— Почему?
— Потому, что эта сучка Каменев побежит к кобелю Зиновьеву! Если уже не сбегала. Ну а кандидату в Наполеоны только того и надо. Будет к чему прицепиться.
— Не вижу тут криминала.
— Не видишь… — Томский, опять еле сдерживаясь и стараясь выпрямиться, протянул ноги. — Вы, Алексей Иванович, еще многое не видите. Очень многое.
— Говори конкретней, Михаил Павлович. — Как всегда, при нарастании серьезных разговоров или во время споров они незаметно для себя переходили на «ты». — Ты что имеешь в виду?
— Кто у нас Председатель СНК?
— Допустим, что Рыков. — Рыков все еще улыбался.
— Вот именно, допустим.
Это было уже обидным, и Рыков нетерпеливо встал. Томский еще чуть раньше понял, что перегнул палку…
— Не обижайся, я-то не сомневаюсь в том, кто руководит правительством. Но ответь хотя б на такой вопрос… Когда ты узнал об аджарском восстании? — Нотки несдержанности вновь послышались в голосе Томского: — Когда? И от кого?
Алексей Иванович Рыков сел и, играя вилкой, прищурился. Он проглотил пилюлю молча: об аджарском восстании он, Председатель СНК, действительно узнал поздно и, что самое главное, из вторых рук.
— Они не сочли нужным сообщить даже тебе, — безжалостно продолжал Томский.
— Я звонил Менжинскому, — проговорил Рыков.
— Ну и что он?
— Сослался на Ягоду.
— Разумеется. А что он мог еще? Ягода… — Томский, еще более сутулясь, язвительно хмыкнул: — Впрочем, это еще цветочки, Алексей Иванович, ягоды впереди…
Рыков не успел по достоинству оценить каламбур: Бухарин в одних трусах шумно перелез через перила и по-мальчишески присвистнул:
— Все еще во фраках? Ни дать ни взять, английские лорды!
Бухарин суетливо, но быстро оделся, потер напеченную солнцем лысину, залпом выпил остывший чай. При этом он успел рассказать американский анекдот о негре и белой даме, потом перекинулся на то, как купаются и загорают японцы, затем заговорил о крапиве, которая разрослась на даче председателя ВЦСПС в количестве, вполне соответствующем званию руководителя советских тред-юнионов.
— Алексей Иванович, а вы видели хоть однажды Томского в неглиже? — Бухарин ловко поймал в воздухе подкинутый спичечный коробок.
— Нет, не видал. Зато Бухарина видал в политическом неглиже. В самом деле, Николай Иванович, что у вас там? Конгресс Коминтерна или атлантический пляж? История с Тельманом не делает вам чести.
— Нам. А вам? — Бухарин рассмеялся. — Вы с Томским что, уже в четвертом интернационале? Впрочем… хотя б одно воскресенье прожить без политики.
— Да, да, пейте-ка лучше чай, — язвительно сказал Томский и тяжело поднялся с кресла. — Пойду прилягу… Кстати, звонил Краваль.
— Ефим? — Веселое лицо Бухарина сразу стало озабоченно-горьким. Краваль был секретарь Бухарина, его звонок не предвещал ничего хорошего. Однако Бухарин постарался тут же забыть об этом. Рыков проводил глазами хозяина дачи:
