Спустя несколько лет я убедился, что слухи были правильные. Антиеврейская солидарность сблизила таких разных людей, как Сталин и Молотов, с одной стороны, и генералы Сикорский и Андерс — с другой.
В своих мемуарах генерал Андерс приводит полную стенограмму переговоров Сталина с польскими представителями. Среди прочего приводится следующий обмен мнениями:
АНДЕРС: Я полагаю, что в моем распоряжении будет около ста пятидесяти тысяч человек, но среди них много евреев, не желающих служить в армии.
СТАЛИН: Евреи плохие солдаты.
СИКОРСКИЙ: Среди евреев, вступивших в армию, много торговцев с черного рынка и контрабандистов. Они никогда не будут хорошими солдатами. В польской армии мне такие люди не нужны.
АНДЕРС: Двести пятьдесят евреев дезертировали из военного лагеря в Бузулуке, когда поступили ошибочные сообщения о бомбардировке Куйбышева. Более пятидесяти евреев дезертировали из Пятой дивизии перед раздачей оружия.
СТАЛИН: Да, евреи плохие солдаты.
Во время второй встречи со Сталиным представители польского правительства выразили озабоченность в связи с положением польских граждан, мобилизованных в Красную армию и не переведенных, в соответствии с польско-советским соглашением, в польскую армию. На этот раз польские генералы отстаивали права национальных меньшинств. Что вызвало столь удивительную перемену? Мемуары Андерса дают ответ на этот вопрос и показывают, что генерал Сикорский заслуженно пользовался репутацией способного и умного дипломата.
СИКОРСКИЙ: Меня поражает, что вы до сих пор не хотите демобилизовать из Красной армии и трудовых полков всех польских граждан — жителей территорий, оккупированных в 1939 году.
СТАЛИН: Но мы их отпускаем.
АНДЕРС: Освобождение из трудовых полков началось только в последнее время, и пока освобождают только поляков. Нас официально уведомили, что белорусов, украинцев и евреев не освободят. А ведь они были и фактически продолжают оставаться гражданами Польши.
СТАЛИН: Какое вам дело до белорусов, украинцев и евреев? Вам нужны поляки, они самые хорошие солдаты.
СИКОРСКИЙ: Я думаю не о людях; их можно будет обменять на поляков — граждан Советского Союза. Но с принципиальной точки зрения я никак не могу согласиться с нестабильностью границ Польской республики…
Беседы, стенограммы которых Андерс приводит в своих мемуарах, состоялись зимой 1942 года, но польские евреи о них тогда не знали, хотя и чувствовали на себе их последствия. Освободившись из исправительно-трудового лагеря, я не смог вступить в польскую армию. Сикорский сказал: «Спекулянты», Андерс сказал: «Дезертиры», Сталин сказал: «Плохие солдаты». Польские генералы были рады получить от самого Сталина моральную санкцию на дискриминацию евреев.
Многие евреи оказались тогда зажаты в тисках презрения и ненависти советского генералиссимуса и польских генералов. Через несколько лет все три полководца поняли, что евреи умеют воевать. От имени Сталина это признал политический комментатор «Правды» Д. Заславский, восторгавшиеся на международной конференции журналистов в Праге деятельностью ЭЦЕЛа и мужеством его бойцов; с восторгом и даже гордостью об ЭЦЕЛе говорили бывшие командиры польской армии. В своей книге генерал Андерс даже повысил меня ретроактивно в звании — до капрала; правды ради надо сказать, что в его армии я не поднимался в звании выше рядового. Но и рядовым я стал благодаря случаю.
Узнав об аресте Альтера и Эрлиха, я решил тут же покинуть город Джизак, в котором многие зналио моем сионистском прошлом. Я выехал в Маргелан, второй по величине город Ферганской долины. Здесь была дивизионная база польской армии. В штабе дивизии я встретил своего друга Шескина. Оказалось, что в Куйбышеве он вел переговоры о формировании еврейского отряда в рамках польской армии, но все его усилия ни к чему не привели, и он, мобилизовавшись в армию, был назначен начальником отдела снабжения при штабе дивизии. Через несколько недель после прибытия в Маргелан сестра сообщила мне из Джизака, что нашу маленькую татарскую мазанку посетил «неизвестный» и спросил, где меня можно найти…
В Маргелане я встретил двух бейтаровцев из Вильнюса — Лихтмахера и Бразецкого. Они не раз спасали меня от голода и полного изнеможения. Я поговорил с Шескиным, и мы решили посоветоваться с доктором Йохананом Бадерoм, говорили, что он большой дока по части шансов на получение разрешения на выезд в Эрец Исраэль.
Доктор Бадер был сослан с семьей в глубь страны и поселился в туркменском городе Мары. Чтобы встретиться с нами, ему пришлось проделать очень длинный путь. Доктор Бадер сразу категорически заявил, что шансов на получение советских виз нет, и посоветовал мне приложить все усилия, чтобы вступить в польскую армию.
Я послушался его совета и предстал перед призывной комиссией дивизии. Врач осмотрел меня.
— Послушайте! — закричал он. — У вас тяжелое сердечное заболевание. Как вы можете быть солдатом?
Врач почти напугал меня.
Он проверил мои глаза и снова закричал:
— Пан Бегин, у вас очень плохое зрение. Вы никогда не сможете хорошо стрелять.
Короче, меня забраковали.
Получив тревожное сообщение от сестры, я решил еще раз попытать счастья и обратился с письмом непосредственно к начальнику штаба. С некоторым риском для себя я открыто написал, что только армия может спасти меня от вторичного ареста. Шескин позаботился о том, чтобы письмо попало в руки начальника штаба. Спустя несколько дней я спросил адъютанта о моем письме. Адъютант ответил, что начальник штаба хочет встретиться со мной и потом решит, буду ли я принят в армию.
Беседа решила дело в мою пользу. Начальник штаба с улыбкой предупредил, что, если дивизия отправится за границу, он уделит мне особое внимание и позаботится о том, чтобы мне не удалось бежать в Эрец Исраэль. К концу беседы он предложил мне обратиться в призывную комиссию. Я сказал, что прошел проверку и меня признали негодным.
— Ничего, там будет мое письмо, пойдите еще раз.
Я предстал перед знакомой призывной комиссией. Врач, обследовавший меня в первый раз, удивленно и сердито спросил:
— Я не ошибаюсь? Вы у нас, кажется, уже были?
— Да, — ответил я, — был. Но начальник штаба приказал мне пройти проверку еще раз.
— Начальник штаба?
Врач подошел к майору, возглавлявшему комиссию. Тот порылся в документах и сказал лейтенанту-врачу:
— Да, есть. Обследуйте его, пожалуйста.
Врач прослушал меня.
— Сердце и легкие, — сказал он громко, — отличные. Легкие — как железо.
Он велел мне прочитать буквы различной величины.
— Ну, — сказал он, — вы немного близоруки, но в нашей армии научитесь хорошо стрелять. Если постараетесь, можете стать лучшим стрелком.
— Постараюсь.
Так я попал в польскую армию.
До того как я надел солдатскую форму и очутился в военном лагере, мне пришлось побродяжничать и ознакомиться с некоторыми характерными чертами жизни в Советском Союзе. Этому посвящены следующие главы.
