— Хорошо. Для меня честь продать тебе мои духи за триста динариев, чтобы помазать ими нового царя.

В знак одобрения толпа разразилась аплодисментами. Переживая, как бы аптекарь не передумал, Мария быстро опустошила содержимое своего кошелька, высыпав деньги на рабочий прилавок. Прежде чем он закончил считать, она взяла прекрасный, только что запечатанный сосуд, закрыла глаза и вдохнула устойчивый аромат.

— Спасибо, — выдохнула Мария, в то время как благоговейная толпа покупателей расступилась, чтобы она могла пройти. — И пусть Господь вас благословит, — крикнула женщина через плечо.

— Шалом, — ответил аптекарь.

Мария спешила домой, аккуратно держа в обеих руках свое новое приобретение. Когда она добралась до дома Марфы и Лазаря в Вифании, все уже ушли в дом дядюшки Симона. Быстро переодевшись в чистую одежду, она положила белый алебастровый сосуд в сумку и направилась к двери. На пороге она остановилась в задумчивости, затем вернулась в свою комнату, чтобы привести в порядок свое другое самое драгоценное достояние. Скоро Мария уже спешила по вымощенной булыжником дороге к дому Симона.

Торжественный пир вот–вот начнется. Вся деревня гудела от возбуждения. Все это время любопытные зрители толкались у входа во двор дядюшки Симона в надежде хоть краешком глаза увидеть Человека, Который мог воскрешать мертвых и исцелять прокаженных.

Поскольку намечавшийся пир был событием публичным, Иисус решил перед этим удалиться в Гефсиманский сад, чтобы провести немного времени в тишине вместе со Своими учениками. В последние несколько дней Иисуса окружала некая торжественная, глубокая атмосфера. Он, казалось, жаждал любой возможности побыть наедине с двенадцатью, наставить их в соответствии с законами Своего Царства.

Далее ученики чувствовали, что должно произойти нечто грандиозное. Тайно они надеялись, что скоро Иисус прибегнет к Своим сверхъестественным возможностям, чтобы низвергнуть Римскую империю и сесть Самому на троне Давида. Есть ли более подходящее время для установления нового Царства, чем пасхальная неделя, когда десятки тысяч пилигримов, правоверных иудеев будут в Иерусалиме, чтобы пополнить ряды новой армии?

Тема земного правления Иисуса всегда приводила учеников к эмоциональным дискуссиям относительно того, кто достоин занять самое высокое положение в новом правительстве. Единственное, в чем они друг с другом соглашались, так это то, что Иуда должен стать казначеем в новом кабинете.

Иуда был более образован, чем другие ученики, и поэтому пользовался большим уважением среди своих товарищей. Он был книжником, который, увидев одно из чудесных исцелений Иисуса, подошел к Учителю и сказал:

— Господи! Я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел.

Они были удивлены, когда Иисус, как бы предостерегая его отложных надежд, связанных с мирской выгодой, сказал:

— Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову (Лк. 9:58).

Несмотря на загадочный ответ, амбициозность заставила Иуду последовать за Учителем. Будучи расчетливым, Иуда решил вести себя скромно и присоединиться к Господу, до тех пор пока его не начнут считать одним из учеников Иисуса. Прошло немного времени, и остальные одиннадцать учеников проголосовали за то, чтобы он носил их скудный мешочек с деньгами.

Но Иуда привел Марию в смущение. Вообще–то бывшая блудница знала, как определить лживого мужчину. Она разглядела некое лукавство в его поведении. Иуда чувствовал, что женщина видит его насквозь, и поэтому никогда не проявлял к Марии особого расположения.

Из всех учеников Иисуса самым чутким и понимающим по отношению к женщине был Матфей. Сам он, бывший мытарь, знал, что значит быть изгоем в обществе. Он так же, как и Мария, особым образом ценил милость Иисуса.

К тому времени как Мария прибыла на пир, Марфа только что закончила распоряжаться местами для Иисуса и остальных гостей во дворе Симона. Мария сразу же заметила, что Иуда был оскорблен тем, что во главе стола сидели Иисус, Лазарь и Симон, а его посадили в конце с некоторыми наименее значимыми гостями. Даже Иоанн, самый молодой из всей группы, сидел ближе к хозяину дома. Мария чувствовала, как Иуда безуспешно пытался скрыть свою оскорбленную гордость. В то же время действительно трудно было увидеть, что этот человек испытывал негодование и обиду.

Затем Иисус, видя, как Иуда и некоторые из гостей соперничают за лучшие места за столом, дал им небольшое наставление. «Когда ты будешь позван кем на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званых им почетнее тебя, и звавший тебя и его, подойдя, не сказал бы тебе: „уступи ему место"; и тогда со стыдом должен будешь занять последнее место. Но, когда зван будешь, придя, садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подойдя, сказал: „друг! пересядь выше"; тогда будет тебе честь пред сидящими с тобою, ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 14:8—11).

Несмотря на то, что Иисус высказал этот неуловимый укор в общей форме, лицо Иуды побагровело, выдавая, что это его задело. Он решил, что на него указали пальцем, и еще больше разгневался.

А Мария взволнованно ждала момента, чтобы вручить Иисусу подарок наедине. Вдруг она осознала, что если она хочет сделать это до того, как враги Его арестуют, ей нужно действовать быстрее. В то же время Мария знала, что преподнести дар на глазах всех собравшихся значит вызвать к этому повышенное внимание и непременное непонимание. Пока она думала, что же ей делать, Иисус начал делиться с присутствующими другим уроком.

На этот раз Иисус обратил Свои слова к Симону: «Когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя когда не позвали, и не получил ты воздаяния. Но, когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых, и блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресение праведных» (стихи 12—14).

Когда один из сидящих с Ним за столом книжников услышал это, то сказал с видом благочестия: «Блажен, кто вкусит хлеба в Царствии Божием!» (Стих 15). На это Иисус сказал ему: «Один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: „идите, ибо уже все готово". И начали все, как бы сговорившись, извиняться. Первый сказал ему: „я купил землю, и мне нужно пойти посмотреть ее; прошу тебя, извини меня". Другой сказал: „я купил пять пар волов и иду испытать их; прошу тебя, извини меня" Третий сказал: „я женился и потому не могу прийти" И, возвратившись, раб тот донес о сем господину своему. Тогда, разгневавшись, хозяин дома сказал рабу своему: „пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых" И сказал раб: „господин! исполнено, как приказал ты, и еще есть место" Господин сказал рабу: „пойди по дорогам и изгородям и убеди прийти, чтобы наполнился дом мой. Ибо сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина"» (стихи 16–24).

Неловкая тишина последовала за притчей, как будто бы Иисус раскрыл эгоистичные мотивы многих гостей. Но эта последняя история заставила Марию почувствовать, что откладывать задуманное нельзя. Если она не сделает этого сейчас, у нее, может быть, никогда больше не будет возможности продемонстрировать любовь к Господу. Сейчас или никогда. Ее отважное сердце забилось сильнее, ладони вспотели.

Симон не пожалел расходов на это событие. Он всегда устраивал пиры самым наилучшим образом. Гости расположились полулежа, оперевшись на диванные подушки, вытянув ноги от стола. Они сидели слегка приподнявшись, чтобы слуги могли омыть их ноги, прежде чем подадут пищу.

Марфа руководила бесконечным потоком слуг, которые разносили сочные блюда на серебряных подносах. Мария подкралась к своей сестре:

— Почему дядюшка Симон не позаботился о том, чтобы гостям сначала омыли ноги?

Задерганная, Марфа зыкнула на Марию:

— Куда ты ходила? Ты совершенно не помогала мне готовиться, а теперь указываешь на что–то, что мы упустили, — Марфа подняла глаза вверх. — Симон не подумал о том, что нужно подготовить тазики и полотенца. Что я могла сделать?