Когда Беляев, нырнув в жавшуюся вдоль набережной толпу и быстро расталкивая соседей, добрался до Николаевского моста, на котором тесно сгрудились вагоны трамвая, задержанные полицией, первой его мыслью было — сожаление о том, что он не сдержался и дал полиции заметить себя.

Он видел, как субъект с рыжими тараканьими усами и изрытой оспою физиономией, в грязно-сером пальто и надвинутой на глаза фетровой шляпе, несколько раз щёлкнул затвором направленного на него кодака, когда вместе с потоком студентов Беляев очутился на Университетской площади и, сам не зная зачем, двинулся по направлению к застывшему на своём посту красноносому приставу с седыми бакенбардами.

Обидно было то, что он, студент-электрик, попал в эту историю совершенно случайно — зашёл в университет справиться об адресе земляка-естественника, только что вернувшегося с пасхальных каникул.

Противник всякого насилия, Беляев был далёк от солидарности с толпой, только что с гамом и треском «выставившей» из аудитории профессора, назначенного без выбора факультета. Но, увлечённый общим подъёмом, он потерял равновесие, и, заметив, как особенно усердствовавший околоточный подогнал ножнами шашки одну из затёртых в толпе студенток, он, забыв решительно всё, бросился на полицейского с поднятыми кулаками. Околоточного в ту же минуту вынесла за порог вестибюля толпа, а Беляев, в слепом бешенстве двинувшийся зачем-то к приставу, почувствовал, как в локоть его впились крепкие пальцы и твёрдый голос кинул предостерегающе:

— Не делайте глупостей!

На минуту Беляев встретил взгляд синих, глубоких, опушённых чёрными ресницами глаз и увидел склонившееся к нему бледное лицо с небольшими тёмными усами. Затем та же, державшая его локоть рука с силой втащила его в толпу. Словно очнувшись, просветлев и сразу уяснив себе положение, Беляев поспешил убраться подальше от искушений. Вскочив на ходу в направлявшийся к Невскому с Восьмой линии трамвай, он прошёл на переднюю площадку и принялся размышлять над неожиданным приключением.

Если субъект с тараканьими усами успел «зачикать» его своим кодаком, то полиции, разумеется, ничего не стоит установить его личность в институте — и тогда арест неизбежен. Время тревожное… Пока суд да дело, пока выяснится его случайная роль в столкновении, времени пройдёт не мало. Да и в этом случае не миновать, пожалуй, административной высылки: на околоточного-то он всё-таки ведь кинулся… Чёрт возьми! А он засел уже за свои дипломные проекты, и, как назло, с первых же шагов ему посчастливилось в них особенно удачно разобраться.

Что предпринять? Если направиться сразу домой, на квартиру, забрать вещи и махнуть куда-нибудь к товарищу или за город? Всё равно разыщут. Ещё хуже: новая улика — внезапный отъезд… Ждать завтрашнего дня? Ночью обязательно сцапают — и тогда уж не вывернешься. Разве так поступить: провести где-нибудь ночь, а утром послать товарища навести справки на квартире? Но кого отправить? Не всякий согласится на такой риск. Попросить Коротнева. Он, наверное, сейчас в библиотеке за своей работой. Он инженер, солидный человек, вне подозрений… Он согласится. А ночевать? Ну, до вечера ещё хватит времени обдумать.

Беляев вышел у Александровского сада и смешался с толпою на солнечной стороне Невского. Ему хотелось пройтись пешком, привести в порядок взбудораженные нервы.

«Коротнев, пожалуй, сейчас обедает», — пришло ему в голову.

Спустившись возле Пассажа в подвальчик-кофейную, он занял один из задних столиков и, заказав кулебяку и чай, спрятал лицо за большим газетным листом.

Сердце у него было до сих пор, что называется, не на месте, и он с тревогой прислушивался к разговору соседей.

Рядом два каких-то восточного типа господина в особенно модных широких и пёстрых, с массою карманов пальто, сидевших на них горбом, оживлённо толковали, пересыпая разговор биржевыми терминами и часто поминая фамилию только что вылетевшего в трубу банкира. Другой столик занимали женщины с подведёнными глазами, в огромных шляпках. У притолоки лакеи, засучив грязные фартуки, считались, гремели медяками и шёпотом переругивались.

Прозвенел шпорами по асфальтовому полу юнкер. Потом с улицы в распахнувшуюся дверь повалила целая вереница студенческих шинелей с разноцветными околышами, значками и кантами. Беляев слышал, как они гремели стульями, рассаживаясь за соседними столиками, заказывали лакеям, и до ушей его долетел отрывок разговора, очевидно начатого ещё на улице:

— Если бы не тот блондин электротехник, Андрееву обязательно задержали бы…

— Его арестовали?

— Должно быть. Я его не видел. Товарищ Архипов! Ты кофе или чай?

«Успело уже разойтись!» — мелькнуло у Беляева в голове. Он встал, расплатился, стараясь держаться спиною к студентам, и поспешно оставил кондитерскую.

За четыре года жизни в столице Беляев почти весь досуг привык отдавать занятиям в публичной библиотеке.

Ещё на гимназической скамье, заинтересовавшись открытием Герца в области электричества, он хватал, где и что только мог достать, материалы по интересующему его вопросу. Будучи студентом, мог уже внести в свою работу кое-какую систему и теперь мечтал, как только развяжется с проектами, предпринять самостоятельное исследование одного из способов беспроводной передачи электрической энергии. Тотчас же после экзаменов он собирался ехать за границу с рекомендательными письмами одного из профессоров. Случай неожиданно разрушал его планы. Беляев любил уютную тишину Публичной библиотеки, её огромную залу с гигантами окнами, её длинные столы, за одним из которых у него постоянное «насиженное» место, эти сотни склонённых над книгами голов и вдумчивых глаз. Легче работалось и легче дышалось в этой привычной обстановке. И теперь, едва он успел протиснуться в огромную тяжёлую дверь вестибюля, как на душе у него стало спокойней. Он почувствовал себя дома.

— Коротнев здесь? — спросил он знакомого сторожа, спешившего принять его пальто.

— Так точно! — приятельски осклабился служитель. — Только что обедать ходили. В читальную залу пошли.

Коротнева и Беляева сторожа ценили как не забывавших никогда благодарить прислугу гривенником, необязательным для посетителей библиотеки. Кроме того, оба товарища не прочь были иногда потолковать со служителями об их каторжной жизни, притеснениях «всемогущего вахтёра» и прочего начальства, давали кое-какие советы; служители звали обоих «наши анжинеры» и в чести подавать им пальто соблюдали строгую очередь.

Беляев поднялся по лестнице в читальный зал и, неслышно ступая по мягким половикам, прошёлся между столами.

Коротнева не было. На обычном месте его на столе лежала среди пожелтевших таблиц со старинными чертежами записная книжка со знакомой монограммой.

«Должно быть, в курилке», — подумал Беляев, направляясь обратно, и с лестницы ещё узнал долетевший в распахнутую дверь басок товарища.

Коротнев, в расстёгнутой старой тужурке, сидя на подоконнике, разговаривал со стоявшим спиною к двери невысоким господином в изящном тёмно-синем костюме с узенькой полоской ослепительного воротничка, стягивавшего смуглую шею.

— А, Вася! — прервал разговор Коротнев, всматриваясь в товарища близорукими глазами. — Работать пришёл?

Собеседник Коротнева обернулся, и Беляев в невольном испуге отпрянул назад: прямо на него глядели тёмные синие глаза на бледном лице — глаза человека, который час тому назад втащил его в толпу на Университетской площади и помог ему скрыться…

— Что с тобой? — изумился Коротнев.

Мужчина в синем костюме мягко улыбнулся одними глазами и, протянув растерявшемуся студенту руку, приветливо произнёс знакомым уже Беляеву негромким, но твёрдым голосом:

— Это вы? Будем знакомы. Доктор Чёрный, сосед Андрея Петровича по квартире.