В тот же день, когда дивизия уже была распущена, поблизости от селения Лнарже было сосредоточено несколько тысяч ее бойцов, добровольно перешедших на сторону Красной армии. Их число за день продолжало увеличиваться людьми, захваченными чешскими «партизанами» на территории занятой Американской армией. Большинство из них состояло из бойцов перешедших на советскую сторону добровольно. Советские люди обращались с ними ничуть не лучше, чем с теми бойцами, которые были приведены насильно, и как тех, так и этих людей, держали на одном месте под сильной охраной. Отделяли лишь офицеров. Некоторые из них скрывались среди солдат, но последние, свои же люди, иногда сами их выдавали в руки советским. За весь день им ни разу не дали пищи.

iLfoeraetfig' 263

К вечеру им было приказано построиться снова. Перед построенной толпой, окруженной танками, было приведено и поставлено несколько десятков офицеров, которых тут же на месте расстреляли. Затем, к пленным подошло трое юных офицеров Красной армии. Они были пьяными, громко разговаривали и смеялись. Один из них обратился к пленным с вопросом: «Ну, а кто из вас тут из Сталинграда? Подойдите ко мне!» Из рядов пленных вышло несколько человек и офицер, со словами «Земляки из Сталинграда…» вытащил свой револьвер и на месте застрелил их. Остальные бойцы бросились бежать в ряды выстроившейся части, но разъяренный офицер, лишенный разума под воздействием водки, продолжал стрелять. От его пуль падали как убегающие, так и те, которые согласно приказу стояли в рядах своей части.

На этом же месте сосредоточивали пленных в течение еще трех последующих дней. Они не получали почти никакой пищи и даже воду получали в ограниченном количестве. У них отобрали все, что они имели, начиная со спичек и кончая деньгами. Даже обувь, поскольку она была еще в хорошем состоянии, они должны были отдать, оставаясь босыми.

В руки Красной армии попал также и дивизионный лазарет, а вместе с ним и женщины-врачи, медицинские сестры, вспомогательный персонал и жены некоторых офицеров. Все они стали мишенью для издевательств и насилий. Больные и раненые были выброшены из санитарных машин и без оказания медицинской помощи присоединились к остальным пленным. В санитарной машине прибыл в Лнарже также лейт. Герхарт Бушманн, самолет которого был сбит над 3-м полком перед рузиньским аэродромом. Во время хаоса во второй половине дня, когда дивизионный лазарет попал в руки Красной армии, ему удалось бежать из санитарной машины и он, с ранением на ноге, отполз в ближайший лес. Некоторое время он скрывался, а потом на лесной дороге встретил пассажирскую автомашину с советским офицером. Будучи одетым в кожаном плаще без знаков, он по-русски приказал шоферу везти его в направлении, которое он ему указал. Они доехали до первой деревни, занятой обеими армиями. Автомашина остановилась около первого американского перевязочного пункта. Это произошло в семи километрах западнее от с. Лнарже.

На четвертый день пленных, оставшихся в живых, увели под сильной охраной в тыл армии. Во время этого перемещения снова происходили случаи насилия и стрельбы.

В частях, которые пришли в соприкосновение с бывшими бойцами 1-й дивизии, происходило специальное политобучение. Целью этого обучения было убедить всех солдат Красной армии в том, что они встретились с предателями родины, с немецкими наймитами, с людьми, к которым можно питать одну лишь ненависть, не оправдывать, не щадить, и только наказывать. Автор этих сведений, подполк. Артемьев, вспоминая о своей встрече с полк. Мишенко, солдаты которого производили все эти жестокости, спрашивает: «А где вы теперь, полковник Мишенко?».[213]

Относительно южной группы нам известно лишь о том, скольким ее бойцам удалось перейти в американский плен.

Таков был трагический конец Русской Освободительной Армии. Отдельные группы бывших солдат потом появлялись в разных тюрьмах и рабочих лагерях Советского Союза. С ними встретился и о них пишет Александр Солженицын, а также лейтенант Николай Краснов[214] и другие люди. В пятидесятых годах их постепенно начали отпускать и направлять на вновь заселяемые земли. Интересный отрывок информации непосредственно о судьбе ген. Власова и его группы появился в книге Леопольда Треппера: «Большая битва» (The Great Game), изданной в 1977-м году в переводе с французского языка в США. Место действия: камеры Лубянки в Москве. Автор встречался с рядом видных деятелей как в армии, так и в гражданской жизни, по мере того, как они проходили через камеры тюрьмы. Среди них был человек, имя которого автор не помнит, но согласно описанию его воинской должности и по остальным данным, это должен был быть ген. Жиленков. В те дни происходило заседание суда по делу ген. Власова и его группы. Каждый вечер охранники приводили этого заключенного в камеру и он красочно и с циничной безучастностью рассказывал остальным заключенным о том, что в данный день происходило на суде. В первый день Власов сказал в зале суда: «Пусть ваше решение будет каким-угодно, но я войду в историю». На это в царившую в зале тишину Жиленков выкрикнул такие слова, которые встречаются лишь в самых деше- вых романах. И если я представил личность ген. Жиленкова в датой книге в таком неприглядном свете, то потому, что убежден, что это по праву,

Особый подход к Освободительному движению имеется у писателя Александра Солженицына. Он лично соприкасался с русскими добровольцами как на фронте, будучи тогда капитаном Красной армии, так и позднее, как заключенный. Его отношение к оппозиции ген. Власова советскому строю не являтеся положительным. В своей книге «Архипелаг ГУЛаг» он возвращается к истории РОА и к ее возникновению, пишет о ее темных сторонах, о деморализованной бригаде Каминского. Иногда, лишь с большим трудом можно различить, где кончается советский капитан артиллерии и где начинается личность автора в оппозиции, как мы его теперь знаем. Несмотря на неточности в тексте, которые не являются столь существенными, Солженицын совершенно обходит политическую концепцию программы КОНР, который представлял интересы и с которым отожествлялось значительно большее количество людей, чем допускает Солженицын. Политическая программа Комитета превысила пока все, что эмиграция из Восточной Европы и оппозиция восточной социалистической диктатуре когда-либо могла создать. Движение было целеустремленной организацией и если даже Солженицын утверждает, что понятие предательства обусловлено общественными причинами, а не биологическими и что в ходе создания своей книги будет возвращаться к этому феномену, он этого не сделал, будучи занятым лишь описанием потрясающих ужасов ГУЛага.[215]

Такое-же отношение к движению ген. Власова было и у украинского движения сопротивления. СС-дивизия «Галиция», позднее 1-ая Украинская дивизия «Галичина», не отличалась той славной историей, как обе дивизии ген. Власова. Она лишь раз участвовала в боях на восточном фронте, была разгромлена в битве у гор. Броды в Словакии, стянута с фронта, реорганизована и к концу войны была включена в оборону на Южном фронте. Несмотря на это, действия ген. Власова остались для украинцев «власовщиной», с оттенком пренебрежения, как к чему- то неполноценному.

История отношений Освободительного движения к представителям Третьего Райха с самого начала отличалась особым характером, не предвещавшим хорошего кон- ца. За каждым действием, за каждым проявлением всегда стояло взаимное недоверие обеих сторон. Эти отношения складывались так, как-будто оба участника выжидали, когда другой участник совершит ошибку. С одной стороны было чувство превосходства, а с другой чувство людей, которым было отказано проявить себя полностью. Неудивительно, что, наконец, одна сторона была убеждена, что она дает слишком много, а другая, что она получает слишком мало. Со временем это недоверие закономерно перешло в ненависть и у некоторых людей приобрело патологические формы. Пожалуй, больше всего это проявлялось у ген. Буняченко.