Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я хорошо понимал, что моя неуемная похоть может меня разорить, и разработал собственную систему контроля за расходами. В целях экономии я начал посещать пип-шоу, где сливал сперму, подглядывая через стеклянное окошко за голыми девушками.

С годами я сделался уникальным специалистом по подглядыванию. В моем «личном деле» зафиксированы тысячи часов, проведенных в кабинках для вуайеристов. И, как ни странно, в конце концов это себя экономически оправдало. Одно крупное издательство, специализировавшееся на справочной литературе для слабоумных туристов, которые, выйдя за порог собственного дома, не знают, куда идти дальше, обратилось ко мне с просьбой написать руководство для любителей вуайеризма. Так родилась моя первая книга — «Справочник Гюнтера для вуайеристов». Книга стала бестселлером, была переведена на двадцать пять языков (включая ассирийский и амхарский), и благодаря ей я впервые заработал довольно приличную сумму денег. Должен сказать, что этой своей книги я отнюдь не стыжусь. До сих пор я иногда перелистываю ее и с грустью предаюсь ностальгическим воспоминаниям о старых добрых временах моей бесшабашной молодости.

Переживания, испытанные в различных пип-шоу в дни моего удушающего одиночества, принадлежат к числу самых глубоких переживаний, испытанных мной за всю жизнь. Мои сложные и запутанные отношения с Лолой тоже ведь, по сути, сводились к подглядыванию. Подглядывание по природе своей не что иное, как особая форма любопытства. Женщин в этом мире очень много, и все они очень разные. У Жаклин — обвислая задница, у Бриджит — роскошная грудь, у Клер — умные глаза, а у Жозефины — волосатые ноги. Только там, в этих театрах грязи и разврата, видя через глазок сменяющих друг друга обнаженных женщин, ты берешь свою судьбу (в прямом смысле слова) в собственную руку и понимаешь, насколько все женщины разные.

В те годы я впервые остро осознал, что вся наша жизнь — это непрерывная мастурбация, представляющая собой особую форму (своего рода субкультуру) релаксации. Мы все больше и больше становимся потребителями суррогатов и постепенно утрачиваем непосредственный контакт с реальной жизнью. Из игроков на футбольном поле мы превратились в зрителей на трибунах. Мы потребляем брошюры, фильмы, надувных кукол и наборы для починки проколотых шин, поскольку источники настоящих чувств и переживаний нам больше недоступны. На первый взгляд наша высокоразвитая цивилизация достигла неслыханных успехов в сексе, но секса в прямом, первоначальном значении этого слова уже давно не существует.

Сидя в кабинках разврата, наблюдая сквозь стекло за обнаженными женщинами и совокупляясь с ними в своих фантазиях, я впервые понял, что именно связывает живущих во мне двух Гюнтеров — Понтера-онаниста и Гюнтера-подсознательного. В своей повседневной жизни я различал их без труда. Понтер-онанист сидел в кабинке, зажимая свой хобот в кулаке, и в полном, так сказать, уме и здравой памяти неистово мастурбировал, а Понтер-подсознательный прятался в это время за ширмой и с помощью светового луча рисовал на экране сознания первого Понтера смутные силуэты. Однако никогда ранее мне не удавалось добраться до Гюнтера глубинного, тайного, «метафизического», который служил связующим звеном между первым Гюнтером и вторым, но сам всегда оставался невидимым.

Когда оба Гюнтера объединяются для выполнения совместной задачи, они сливаются в единое целое, и их самость как бы затушевывается. Но в момент столкновения между ними обнажается настолько глубинный пласт моей личности, что я уже не в состоянии постичь его до конца. И тогда на свет появляется новый, неведомый, тайный Гюнтер. Гюнтер, замешанный во всех самых гнусных затеях и предприятиях, но при этом всегда остающийся невидимкой. Гюнтер, невероятно близкий, абсолютный, всеобъемлющий и вместе с тем совершенно недоступный.

В те дни, когда я, потный, вжимаясь в кресло, сидел в кабинках релаксации и разглядывал сквозь стекло обнаженные тела многочисленных красоток, мне стало абсолютно понятно, что мастурбация есть не что иное, как способ погрузиться в забвение. Расслабляясь при помощи руки и своей богатой фантазии, трахая воображаемых женщин, я забывал о существовании своего «я».

Аналогичную функцию, на мой взгляд, выполняет в социуме и культура. Если обычная мастурбация — это способ, с помощью которого погружается в забвение индивид, то мастурбирующая культура позволяет погрузиться в беспамятство всему обществу в целом. Культура — наиболее совершенный инструмент для достижения коллективной сексуальной разрядки и групповой амнезии. В момент случайного оргазма две основные составляющие культуры — тайное подсознательное вожделение, с одной стороны, и мастурбирующий потребитель, о котором пишут в средствах массовой информации, с другой, — неожиданно разъединяются, пытаясь заглушить нестерпимую боль существования и вытеснить из памяти картины распада и разрушения, царящие вокруг. Культура боится понять свою собственную сущность и с помощью мастурбации запирает ее в стальной сейф.

Когда Лола бросала меня, я отправлялся путешествовать по европейским столицам. Я посещал публичные дома, театры вожделения, кабинки вуайеристов и самые грязные притоны. Я тратил все свои деньги на безымянных немецких шлюх. Я забывался, чтобы помнить. Мимо меня вереницей проходили женщины, не имевшие лиц, объема и формы. Я убивал себя болью. Мое явное «я» любило их всех. Мое тайное «я» было к ним равнодушно.

11

Очень часто, когда Лола бросала меня, я уезжал в Европу и, пытаясь заглушить боль одиночества, отправлялся в кварталы красных фонарей. И чем дольше я бродил по ним, вдыхая запахи вожделения и страсти, тем сильнее начинала нравиться мне европейская культура. Я восхищался европейской кухней, европейскими мыслителями, европейским сексом и с горечью думал о том, что у меня на родине от всего этого практически ничего не осталось. Я понял, что мы с Лолой должны эмигрировать, и чем быстрее, тем лучше.

Когда началась первая война за независимость голодного палестинского народа, я окончательно понял, что моя сытая страна неминуемо приближается к гибели. Я не чувствовал себя частью своего народа. Единственное, чего я хотел, это быть с Лолой. Я начал уговаривать ее паковать чемоданы. Однако Лола чувствовала себя в Израиле совсем неплохо. В это время она как раз получила известность среди педо-авторитетов,[17] и в прессе стали публиковать о ней весьма лестные статьи, где ее именовали «местная Рутко», «Джексон Поллок из Гивъатаима»[18] или награждали восторженными эпитетами, в которых по непонятным причинам неизменно красовалась приставка «пост-».

Надо сказать, что движение «Постизм», представлявшее собой яркий пример духовной нищеты и интеллектуального убожества, считалось в моей стране олицетворением прогресса и символом западничества. Страдавшие анурексией обрезанные интеллектуалы-«постисты», вдохновленные умирающим постмодернизмом, начертали на своем знамени «Долой мракобесие» и принялись упражняться в пустословии, добавляя приставку «пост-» чуть ли не к каждому слову и термину. Так появились на свет «пост-историки» и «пост-сионисты», стали говорить о «пост-театре» и «пост-сексуальности». У постистов завелись даже свои пост-модернистские диктаторы. Студенты декоративно-прикладного отделения одной известной в столице Академии искусств соревновались друг с другом, создавая пост-двери, пост-детские коляски и пост-кофейные чашки.

Статьи про Лолу, уснащенные эпитетами с ничего не означающей приставкой «пост-», представлялись мне верхом идиотизма. Я был абсолютно убежден, что успехи и регалии, приобретенные в этой стране, ровным счетом ничего не стоят. Когда один местный педик наградил Лолу званием «пост-эстетической художницы», для меня это стало еще одним доказательством интеллектуального вырождения. Ведь эстетическое по самому своему определению не может быть «пост-».

вернуться

17

Этим возмутительным гомофобским термином Гюнтер, судя по всему, называет художественных критиков, большинство из которых, как известно, гомосексуалы. — Прим. Ф. Шаръаби.

вернуться

18

Марк Рутко и Джексон Поллок — американские художники, представители абстрактного экспрессионизма.

13
{"b":"128572","o":1}