— Очень хорошо… Здорово!..

— И чтобы руководство нашего профсоюза… — люди поднялись со своих мест, а те, кто стоял, подошли ближе к столу президиума, — дало клятву, пусть поклянется перед нами…

Даже те, кто не был сторонником забастовки, согласились с предложением Чуса Марина; его поддержали и те, кто, видимо, выполнял здесь полученные где-то задания, а также и те, кто опасался «пустых» дней — когда никто не заработает денег для себя и своих семейств, — теперь они почувствовали, что опасность отдаляется. Они соглашались на все — только бы не обсуждать и не принимать решений насчет забастовки…

После того как члены нового руководства дали клятву, Чуса Марина попросили написать текст акта об организации профсоюза, и этот документ был подписан всеми. А затем — солнце уже поднялось достаточно высоко и в эту пору невольно испытываешь что-то похожее на стыд из-за того, что ты встретил наступление нового дня, не сомкнув глаз ночью, — все приняли решение собраться попозже, чтобы обсудить вопрос о забастовке.

— Как так о забастовке? Не опережайте событий, товарищи! — обрушился Росо Контрерас на Чуса Марина. — Не забегайте вперед, товарищи! — обратился он ко всем, кто, подписав акт, еще стоял рядом с Чусито, поздравляя его, дружески похлопывая по спине. — Нечего спорить насчет забастовки, пока мы не разрешим вопрос, примем мы или не примем прибавку, обещанную Компанией!

Табио Сан решил не дать ему говорить. «Предатель, — мелькнула у него мысль, — никогда не думал, что так скоро придется пустить в ход кулаки!..»

— Поскольку профсоюз трудящихся Тикисате уже основан, то излишне болтать о прибавках, тем более Компания выдвигала первым условием, что мы не должны создавать никаких организаций. А теперь это дело уже решено. Вместе с солнцем сегодня утром у нас родился свой профсоюз…

Росо Контрерас только сейчас понял, что его карта бита, однако все еще не мог успокоиться.

— Товарищ, конечно, прав… — И не без задней мысли он добавил: — Однако это никоим образом не лишает нас возможности обратиться к Компании с просьбой, чтобы она отменила это свое условие и ввела прибавку, тогда нам не придется идти на забастовку.

— Действительно, — ответил ему Сан, — мы будем настаивать на прибавке. Это одно из основных наших требований. Но прибавка не как благодеяние, а при условии… при условии, что ничего иного мы не хотим! Им придется сделать нам уступки, согласиться на прибавку. Право — на нашей стороне. Однако нам надо выиграть больше, и последнее слово не за Компанией. С нынешнего дня мы будем говорить с ней как равный с равным. Мы уже не какие-то бедняки-одиночки, действующие разрозненно, каждый, кто как сможет, а могущественное профсоюзное объединение, и вопрос ныне ставится так: либо Компания удовлетворит наши законные требования, либо мы объявляем забастовку.

Слова Табио Сана вызвали оживление. Не всем по душе была мысль о забастовке. Еще свежи в памяти воспоминания о том, чем закончились забастовки в Бананере — пулеметными очередями!.. Было ясно и то, какие последствия вызовет забастовка: будут страдать жены и матери, невинные дети — им нечего будет есть, а мужчинам придется бродить без работы.

Неожиданно, когда обстановка уже изрядно накалилась, появились братья Самуэли — Самуэлон, Самуэль и Самуэлито. Они размахивали руками и звали тех, кто уже вышел из ранчо, потягиваясь и зевая. Они кричали, что принесли важные вести.

— Товарищи, — заговорил Самуэлон, — мы пришли издалека, шли всю ночь. Нам нужно было отыскать одного человечка и срочно получить у него очень важную бумагу. Из Бананеры сообщают… сейчас я вам скажу. Нам предлагают послезавтра в ноль часов объявить забастовку на всех плантациях «Тропикаль платанеры». Это будет забастовка в поддержку наших требований и вместе с тем — в поддержку той забастовки, которую объявили в столице студенты, врачи, шоферы, учителя, судьи и торговцы… Там уже закрыто все, даже кинотеатры, мало кого встретишь на улице…

Росо Контрерас вылил на них ушат холодной воды:

— Как это чудесно! В Бананере, видать, не дураки, хотят притянуть нас к себе. А для такого воздушного змея у нас и бечевки нет. Во всяком случае, те, кто послал меня сюда своим представителем, заявили, что если забастовку объявят по какому-нибудь другому поводу, а не из-за жалованья, то они вначале должны будут обсудить…

— Точно такое же предупреждение было сделано и мне. Поэтому я лучше уйду, пока не поздно, — вмешался Симилиано Кой. — Здесь такую забастовку, как хотят в Бананере, провести не удастся — ни к чему хорошему она не приведет, шуму наделать можно, а того, что хотим — не добьемся. Надо выиграть время…

— Чепуха!

— Старушечья болтовня!

— Ты хочешь сказать — дать время Компании, не так ли?

— Дать время пиявке, чтобы высосала из нас побольше крови!

— Дайте объяснить!.. — повысил голос Симилиано Кой, откашливаясь и прочищая горло.

— Тише, товарищи, каждый имеет право высказаться!

— Надо послушать! Пусть говорят!

— Заткнитесь! Что, за чертовщина! Дайте ему сказать. Говори! Валяй!

— То, что я хотел сказать, не чепуха, как мне заявили вот эти… — указал Кой на группу Старателей, которые сначала не стеснялись выражать свое возмущение и требовали не давать ему слова, а теперь, после того, как их призвали к порядку, выжидательно молчали. — То, что я хотел сказать, лучше сказать сейчас, пока не раздался выстрел и пуля не вылетела не через ствол, а в обратную сторону… — Он смолк, проглотил слюну, поморгал, оглянулся, будто разыскивая когото и ожидая подсказки, и, наконец, вымолвил: — Я хотел сказать, товарищ, я не против этой забастовки, которую нам предлагает «Платанера»… — У Старателей его слова вызвали вздох облегчения. — Вот что я хотел сказать, а точнее, пояснить. Чтобы вышла у нас эта самая забастовка, есть два пути: либо нам дадут какое-то время, чтобы мы могли потолковать с людьми, либо надо будет собрать всех рабочих на большой совет, и пусть они сами решают, что делать.

Со всех сторон раздались голоса:

— Он, может, и прав!

— Хоть и конопат, да умом богат!

— А рожа что рогожа!

— Может, трахнули из-за угла мешком?

— Хорош господь бог тогда, когда не выступает против забастовки! — закричал кто-то из Старателей.

— Подожди, подожди! Вот он тоже объявит забастовку!

— А он уже объявил… после того как мир сотворил… Сейчас небо и земля сами по себе, но и они, чего доброго, объявят забастовку, тогда это уже будет день Страшного суда!

Табио Сан постучал ладонью по столу — сосновой доске на четырех ножках — требуя, чтобы не отвлекались и прекратили обсуждать предложение этого…

— Симилиано Коя, — выкрикнул свое имя выступавший, который стоял между Росо Контрерасом с его сторонниками и Старателями, горевшими желанием немедля здесь же объявить забастовку.

Тут попросил слово Самуэлито.

— Как товарищ Кой здесь сказал, делегаты уполномочены лишь на то, чтобы объявить забастовку, требуя повышения заработка…

— Не все! — предупредили Старатели.

— Хорошо, большинство, — продолжал Самуэлито, — но, я думаю, нам выгоднее выиграть время…

— То же самое и я хотел сказать: выиграть время… Я так, простите, и сказал, дать время времени…

Однако никто не слушал разъяснений Коя, а Самуэлито продолжал:

— Самое выгодное для нас — выиграть время. Пусть сегодня же утром присутствующие здесь делегаты переговорят с теми, кто их послал, и тогда можно готовить собрание рабочих, общее собрание. Надо будет собраться завтра до объявления забастовки. Сегодняшний день уже наступил — день, когда товарищи из Бананеры предложили нам начать обсуждение. Собрание можно провести на Песках Старателя…

— Старателей! — послышались голоса.

— Так что же, значит, идти у чужих на поводу?

— И для чьей пользы?

— Только не для моей!

— Ну и бессовестный народ пошел!

— Торгуются, как проститутки!

— Ты за что меня обозвал бессовестным?

— Поделом! Я же, по-твоему, торгуюсь!