Л. МАЦИХ: Да, да, принципиальная антизападная позиция во всём. Но эта партия была очень немногочисленная. А так, все умственные интеллектуальные увлечения масонства разделялись всем обществом. И в этом смысле мистицизм не был исключением.

Н. АСАДОВА: А можно ли проследить влияние мистики в картинах или скульптурах учеников Академии Художеств того времени?

Л. МАЦИХ: Я думаю да. Но не мистических сюжетов, как мы стали бы искать, какие-нибудь сумерки, вампиры, видения. Нет. Бытовой обывательской мистики там не было.

Н. АСАДОВА: Так мы и не говорим про бытовую мистику?

Л. МАЦИХ: Нет, мы говорим про рафинированное интеллектуальное мировоззрение. Для художников масонов, для них важно было вернуться к реализму в произведениях, потому что церковный канон от реализма весьма далёк, это очень условная живописная школа. Они хотели пробиться к реализму, к человеческой душе. Для них мистика означала открыть человеческую душу, скажем, в портрете. Глаза — зеркало души, поэтому глаза стали выписывать на портретах с особым тщанием.

Как ядовито писал князь Вяземский, человек исключительно язвительный, глазам уделялось большее внимание, чем кружевам и жемчугам. Через глаза, как зеркало, они хотели заглянуть в душу портретимуемых. Там, конечно, были атрибуты чисто масонские — угольники, циркули на столах у вельмож, у князей, у архитекторов.

Н. АСАДОВА: Но это уже влияние масонской идеологии. А мистицизм… это не всегда пересекающиеся понятия.

Л. МАЦИХ: Прежде всего это был иконоборческий бунт против условного, уходящего в некий набор абстрактных приёмов, набора средств канонизированной иконописи, возвращение к живой человеческой душе. Что произошло в Европе в эпоху Ренессанса, Россия опаздывает, как писал Чаадаев, в России именно это тогда и случилось, возвращение к человеческой душе. Для них мистика была возможностью разглядеть не стандартизированное и иконописное изображение ни о ком, а конкретного человека, с его живой, мятущейся порой, неуспокоенной душой, рассмотреть через портрет и прежде всего через глаза.

Н. АСАДОВА: А иконы писали эти художники?

Л. МАЦИХ: нет, я думаю нет, им не заказывали.

Н. АСАДОВА: Они были светскими художниками.

Л. МАЦИХ: Да, подчёркнуто светскими. Иконопись была монополизирована с давних времён церковью и она никому эту монополию не собиралась уступать. Насколько мне известно, и претензий не было никогда у этих художников на написание икон или фресок. Правда, они принимали участие в росписи определённых церквей, например, Левицкий расписывал Андреевскую церковь в Киеве. Такого рода заказы они выполняли.

Н. АСАДОВА: кстати, сохранилась эта роспись?

Л. МАЦИХ: Да, сохранились. Как говорил Паниковский: «Поезжайте в Киев и спросите». Вам каждый укажет Андреевскую церковь, безусловный шедевр зодчества, внутри великолепно сохранилась роспись Левицкого.

Н. АСАДОВА: В каких годах Лабзин возглавлял Академию Художеств?

Л. МАЦИХ: Он её не возглавлял, он был конферент-секретарь или президент.

Н. АСАДОВА: Когда слышишь слово «президент», хочется сказать, что это глава чего-то.

Л. МАЦИХ: Вы правы, президент — пред сидящий, по-русски — председатель. Но тогда, в царско-абсолютистское время, коллегиальность правления была гораздо больше, чем в некоторые нынешние просвещённые времена. Он не мог единолично принять некоторые решения, это коллегия, состоявшая из профессиональных живописцев, она принимала решения такого рода.

А он был скорее главным администратором.

Н. АСАДОВА: Так в каких это годах было?

Л. МАЦИХ: Он вступил в эту должность в 1802 году и тогда же он организовал ложу «Умирающий сфинкс».

Н. АСАДОВА: То есть, это при Павле?

Л. МАЦИХ: После его смерти. При Павле невозможно было основание никаких лож. Павел был убит в 1801 году, в 1902 году он возглавил. Он и при Павле не скучал. Он был официальным историографом мальтийского ордена, написал историю его.

Н. АСАДОВА: Тот факт, что он написал историю Святого Иоанна Иерусалимского, которая так понравилась Павлу, понятно почему, он специально это сделал, зная о том, что Павел увлекается Мальтийским орденом?

Л. МАЦИХ: Это риторический вопрос. Разумеется. Лабзин был человек очень расчётливый, очень во многом лукавый царедворец. Конечно, он прекрасно всё знал. Всё, что он делал, он делал абсолютно осознано. Он был человеком расчётливым, хотя это не мешало ему увлекаться и заходить в своих мистических порывах бог знает как далеко.

Н. АСАДОВА: И в ссылку его отправили в каком?

Л. МАЦИХ: Это подождите! Давайте сначала про павловский период. Ведь он как написал историю Ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Он наполовину перевёл французское сочинение некоего Обефа, так зовут этого человека, а наполовину он придумал сам. Он был большой мистификатор, этим он очень привлекал художников. Некоторые пеняли ему за это, не художники. Художники, как известно, люди творческие, они с трудом истину от вымысла отличают.

А вот Новиков Николай Иванович, который почитался дядюшкой духовным его, а тот подписывался «племянник» в переписке, Новиков ему за это очень пенял. Новиков был человеком исключительного правдолюбия, у него же псевдоним масонский был Правдолюбов, он таких вещей не терпел. Но для Лабзина это было легко. Он мистифицировал окружающих и в этом смысле предвосхитил пост-модернизм. Он выдумывал некоторые факты, концепции, вокруг них, критику, он жил в этой атмосфере литературного вымысла, которую сам создавал.

Н. АСАДОВА: Возглавил он Академию Художеств с 1802 года и до?

Л. МАЦИХ: Практически до своей ссылки 1822 году.

Н. АСАДОВА: Немало! Двадцать лет.

Л. МАЦИХ: Огромный вклад. И администрирование и формирование духовного климата в Петербурге и во всей России. В ссылку же он тоже был отправлен по смешному совершенно поводу. Он выступил против, единственный раз в жизни, против коллеги, которая предлагала царских любимцев сделать академиками живописи, а он сказал: «Почему?» А потому что они близки к государю. «Тогда, почему не сделать кучера Илью, чью спину государь созерцает уже в течение 25 лет?» и за этот смелый афоризм он был сослан.

Н. АСАДОВА: Я хотела сейчас перейти к нашей следующей плёночке. У нас в каждой передаче есть здание и герой. И сегодня мы попросили нашего питерского корреспондента выйти на улицу и спросить, что же знают сегодняшние жители Петербурга и гости северной столицы об Академии Художеств, об этом здании. И вот что у нас получилось.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Встретить у Академии Художество кого-то, кто никак не связан с этим зданием, оказалось проблемой. Мимо шли или студенты, или преподаватели. Зато почти всем нашлось что сказать про альма матер. Художник Ольга в стенах Академии встретила свою судьбу, наглядное доказательство чему — двухлетний Андрюша — шагал рядом.

ОЛЬГА: Академия? Ой, слишком много в этом слове для меня лично.