Н. АСАДОВА: Вот мы и подошли к таким интересным вопросам, которые нам постоянно задают из передачи в передачу разные слушатели, — об отношении масонов и церкви, и масонов и религии. Это, на самом деле, разные вопросы. Давайте, начнем, наверное, об отношениях масонов и церкви. Подчеркиваю — тех масонов, того времени, времен Павла Первого.
Л. МАЦИХ: Если говорить о церкви, то нужно тоже разделить. Отношение масонов с католической церковью были одни, с протестантской — другие. А с православной — третьи. Поскольку в России господствующая религия была, как и сейчас есть, православие, то надо, в основном, видимо, анализировать эти отношения. Что надо иметь в виду? Православие никогда не представляло из себя чего-то единого! Это всегда было достаточно рыхлый, аморфный конгломерат суждений, мнений, личностей. И эти личности были очень разные. Например, в те времена — расцвета екатерининского масонства — был епископ Амвросий в Москве, московский митрополит, человек более чем ограниченный по способностям. Не знаю как уж там насчет благочестия, но по уму и по интеллекту… мягко говоря, слабый. А был Платон Лёвшин, умница, эрудит, человек исключительного образования, тонкости ума и духа. Вот вам, пожалуйста! И тот, и другой представляли православие, были иерархами. Но, разумеется, они по-разному смотрели на масонов и на вклад масонов в русскую культуру. Поэтому нельзя говорить о какой-то единой позиции православия. Каждый иерарх, каждая школа православная — иной раз даже епископы… смотрели на это по-разному. В целом, отношения были не очень хорошие. Мы говорим всерьез? Я так понимаю, что для любого человека разговор о церкви, о религии, о боге — это очень серьезный разговор. Тогда, давайте, оставим за рамками серьезного разговора всякую стряпню и бред насчет того, что масоны знались с дьяволом, их ритуалы включали в себя поклонение сатане и так далее — это все мы отметаем. Этого, разумеется, быть никогда не могло. Но по поводу церкви в русском народе и до масонов, и уж, конечно, в конце 18 века, накопилось довольно много претензий и раздражения. Семен Полоцкий писал еще во времена Алексея Михайловича, еще до всяких масонов, о том, что «увы, бесчиние благ чин погубися. И на его множестве сердцем развратися». Вот вам, пожалуйста. В чем обвиняли церковь, и не только масоны? В пьянстве, в коррупции, во взяточничестве, в лицемерии. Но у масонов была еще одна претензия — им не нравилось такое определенное невежество среди части православного духовенства — мы не говорим обо всех, о части — и глухота к истинным полетам духа. Они не могли говорить с церковными людьми на одном языке. Поэтому некоторые и масонов адресовали такие гневные памфлеты духовенству, особенно монахам. Шварц этим отличался, Гамалея — Шварц и Гамалея были такие суровые аскеты — Лабзин, основатель ложи «Умирающего сфинкса». Кстати для этой ложи написал «Коль славен наш господь в Сионе». Другие помягче высказывались. Новиков, который был человек терпимый и всех хотел примирить, он никого не упрекал особо. Но, в общем, к церкви было отношение как к структуре, которая на самом деле лишняя — она мешает человеку без посредников общаться с богом. Следует понять — масоны никогда не были атеистами, масоны были, в то время, людьми, поголовно религиозными, и часть из них были очень, истово верующие.
Н. АСАДОВА: Вот я хочу, кстати, заметить и напомнить, что в «Книге установлений», составленной в 1723 году Джеймсом Андерсеном — мы делали про него передачу, это, можно сказать, основоположник масонской конституции — было записано буквально следующее: «Масон не должен быть ни глупым атеистом, ни безрелигиозным вольдодумцем, и должен поддерживать гражданские власти». И действительно, даже при вступлении в ложи человек…
Л. МАЦИХ: … давал определенную присягу. Она содержала именно такие утверждения. Поэтому масоны никогда не были атеистами, и они как раз именно искали общения с богом, но не через посредство церкви, а напрямую. И многие из них были настроены очень-очень мистически. Другие, может быть, более равнодушно относились к религии. Но, если говорить об отношениях с церковью, эти отношения были прохладные. У масонов было то, что называется «внецерковная религиозность. Им церковь как учреждение, как институция ничем не помогала, а зачастую только мешала.
Н. АСАДОВА: Но они очень многие были подкованными теологами.
Л. МАЦИХ: Не все! Не надо преувеличивать. Воронихин был, Новиков, Шварц — многие из наших героев были, а некоторые, как, например, Елагин или Лопухин хотели таковыми быть и прилагали к этому значительные усилия. Им очень хотелось познать истину. А истину, разумеется, искали на основе теологии. Но какой? Претензии православной церкви на то, что вся истина в православии явлена, эту претензию они, например, отметали. Им не нравилось утверждение, что латинские земли — земли нечистые, только православие спасает душу…
Н. АСАДОВА: А, кстати говоря, вот католическая церковь… каково их было отношение?
Л. МАЦИХ: Лучше, Поскольку они видели в католическом духовенстве во множестве людей ученых, образованных, тонких. На Западе было явление, которого не было в России — была религиозная философия. Это их очень привлекало! Была разработаннейшая сложная, громадная система, объясняющая место религиозных позиций. Была теология и философия. И к этому моменту насчитывалось уже несколько сот лет этим трудам. Ничего этого в России, разумеется, не было, и быть не могло. Поэтому их отношение к католичеству, и особенно, к самым ученым аббатам — Грегуару, Сан-Мартену — оно, конечно, было гораздо лучше, чем к православным иерархам. Это не говорит о том, что они были католиками, но они ценили образованность и они ценили возможность говорить на одном языке. С православием как с религией, как с доктриной, они не могли говорить на одном языке, поскольку в России тогда даже не сложился понятийный аппарат «религиозная философия». Благодаря масонам он потом и сложится. Благодаря переводам западных масонов, благодаря трудам, скажем, русских мистиков. Но тогда, в павловскую эпоху, этого не было. Поэтому они на разных языках говорили. Они говорили как бы об одном и том же, но в разных плоскостях лежали их категории.
Н. АСАДОВА: И уже ради справедливости расскажите об их отношении к протестантству.
Л. МАЦИХ: К протестантству наиболее благоприятно они относились. Потому что протестантство — самая такая терпимая из конфессий, допускает максимальную степень свободы. В протестантстве нет духовенства как прослойки, а, например, у баптистов есть пресвитер — проповедник, которого выбирают из среды верующих. Это им очень нравилось. То есть, там такой дух свободы и такой подлинной, в античном понимании, демократии. Это их в протестантстве очень привлекало. Кроме того, трудолюбие, И еще одна вещь, которую протестанты заимствовали у своих учителей, которые были очень близки к учению Каббалы — человек сам ответственен за свои поступки. Ты сам творец своей судьбы. То есть, ты на бога-то надейся, а сам очень не плошай. Протестанты в этом смысле очень пересмотрели христианскую доктрину, и там, где православие и католицизм говорят: молись и надейся на божью благодать и на спасение, протестантизм предлагает брать быка за рога и самому менять свою судьбу.
Н. АСАДОВА: И отношение к богатству тоже другое.
Л. МАЦИХ: И к труду, прежде всего. К труду, богатству, тому, следует ли человеку добиваться успеха в жизни — очень фундаментальные вещи.
Н. АСАДОВА: А вы заговорили о Каббале, и вот у нас в связи с этим есть вопрос в интернете из Волгограда: «А нет ли противоречия в том, что многие масоны придерживаются христианства и учения Каббалы одновременно? И в чем суть учения Каббалы?»
