Н. АСАДОВА: Тем не менее, эта книжка очень повлияла на Павла, судя по всему. И у него завязалась очень обильная переписка с Паниным на эту тему.
Л. МАЦИХ: И с Паниным, и с Куракиным — с двумя его, так сказать, менторами. И он хотел путешествовать, и он все донимал матушку просьбами об этом. Наконец, она ему разрешила, уже после второй его женитьбы. И он хотел посмотреть, как живут люди за границами, действительно ли, там такой рай, а здесь такой ад. Оказалось, что нет, конечно.
Н. АСАДОВА: А кто ему об этом рассказывал?
Л. МАЦИХ: Были люди, которые его подобным образом настраивали. И были люди, которые всерьез говорили: перестань быть русским, и ты окажешь отечеству величайшую заслугу. И такие были. В Павле все было так перемешано… всякого жита по лопате, как говорил один из его современников о нем. Он, с одной стороны, был такой лютый западник, а, с другой стороны, ярый, говоря по-современному, националист и русофил. И все это в нем без всякой системы складывалось. То есть, он был не человек-сплав, а как бы человек, в котором постоянно идет некий доменный процесс, но всякие компоненты не складывались в некое единое целое.
Н. АСАДОВА: Вот кстати нас Евгений спрашивает: «Как мог православный царь стать магистром католического ордена?»
Л. МАЦИХ: Об этом мы еще скажем, хотя тоже вопрос не в бровь, а в глаз. Это тоже один из шагов, которые потом спровоцировали слухи о его безумии. Конечно, так поступать не следовало. Но если идти по линии его жизни, следует сказать, что путешествие за границу, которое он предпринял инкогнито под именем графа Северного вместе со свое молодой немецкой женой, это путешествие сильный на него наложило отпечаток. Его приняли при дворах, конечно, все знали, что это он инкогнито, кто он такой, что он цесаревич и будущий наследник русского престола. И он оставил очень благоприятное впечатление.
Н. АСАДОВА: Да, если почитать воспоминания, например, великого герцога Леопольда, который его сопровождал из Австрии во Флоренцию, он очень лестно о нем отзывается.
Л. МАЦИХ: Леопольд его ценил. Леопольд был австрийский герцог и как все австрийские царедворцы был очень искусен в дипломатии, но он его очень лестно характеризует. Безусловно. И Павел, когда вернулся, в нем эта жажда деятельности еще более вспыхнула. Он, кстати, встречался ведь с кумиром московских и питерских масонов во Франции — самим Сен-Мартеном.
Н. АСАДОВА: Мать его жены, его теща, была страстной поклонницей Сен-Мартена. И любое его изречение она воспринимала просто как…
Л. МАЦИХ: Истину в последней инстанции. Она была мартинистка, убежденнейшая, кстати. Он с мартинистами был знаком еще в Питере, и читал труды московских мартинистов.
Н. АСАДОВА: Куракин, кстати говоря, был посвящен в ложу…
Л. МАЦИХ: Куракин был убежденнейший мартинист, безусловно. Но тут в чем штука? На самого Павла, в отличие от тещи, учение и личность Сен-Мартена не могли произвести такого впечатления. Потому что Сен-Мартен был человек размышления, весь ход мысли Сен-Мартена был такой: все несчастья с людьми, с родом людским происходят потому, что люди отпали от бога. Вот эдемский грех первородный, изгнание из рая отдалило человека от божества, от источника мудрости, благодати и просветления. Мы, люди, двуногие, должны теперь эти дистанцию максимально сужать, то есть мы должны стремиться к воссоединению с благодатью. И идеалом Сен-Мартена была книга блаженного Августина «Жизнь созерцательная». А для Павла идеалом была жизнь активная, он был деятель. И он никак не мог эти благостные, кабинетные рассуждения Сен-Мартена о метафизике воспринять как руководство к действию.
Н. АСАДОВА: Ну, так каким же образом он вступил в Орден?
Л. МАЦИХ: Он вступил не в Орден, а в две ложи. Ни в один из Орденов он не был допущен, а в ложи да. Он вступил в первый раз в Вене, в 1782 году. Кстати, при содействии Леопольда, герцога, о котором вы упомянули. А в 1784-м…
Н. АСАДОВА: Леопольд тоже был масоном?
Л. МАЦИХ: Да, конечно! Леопольд тоже был масоном. Если бы Павел не был масонского духа, и ему московские и питерские масоны не дали бы рекомендательных писем, то, несмотря на все свое положение цесаревича, многими людьми он бы не был принят. И даже не был бы пущен на порог, например, Сен-Мартеном. Это, кстати, надо иметь в виду. И он был благодарен масонам за это. Но когда он вернулся в Россию, его в 1784-м году в русскую ложу посвятил Иван Перфирьевич Елагин. Для Елагина это было очень важно, поскольку он себя мнил начальником (в кавычках) российского масонства, чтобы цесаревич прошел посвящение именно у него. То есть, он член двух лож. И он никогда от масонства не отрекался, всегда его идеалами формально, декларативно дорожил. Но на практике масонская идея равенства, братства, хотя бы просто уважения к чужому мнению, была ему абсолютно чужда.
Н. АСАДОВА: Почему вы так говорите?
Л. МАЦИХ: А оттого, что он вырос таким деспотом. Может быть, если бы, как писал Юрий Тынянов, ему не дали бы развиться его сумасшедшим наклонностям, обуздали бы как-то, сделал бы это или парламент, или какой-нибудь сильный государь, когда он еще был цесаревичем, или советник, к которому он бы прислушивался, он бы, может быть, не распоясался.
Н. АСАДОВА: Но, тем не менее, если читать историков, того же Ключевского, или воспоминания некоторых его близких царедворцев, они говорили, что Павел все время упоминал, что для него самое главное — это законность.
Л. МАЦИХ: Как он понимал закон? Законом для него была только его воля.
Н. АСАДОВА: Закон должен быть превыше всего…
Л. МАЦИХ: Это правда, но это была только декларация. Это очень хорошо характеризует Павла как человека и как властителя. Как декларация звучит прекрасно, а что для него было законом? Исключительно только его воля в каждую конкретную секунду. Замечательная фраза, когда он обидел Панина, своего наставника, учителя, и, кстати, одного из представителей знатнейших фамилий в России, и когда ему об этом сказал шведский посол…
Н. АСАДОВА: Как он его обидел?
Л. МАЦИХ: Он назвал его дураком. Прилюдно! Чудовищное оскорбление! Чудовищное. И когда шведский посол, желая как-то сгладить неловкость, сказал: но ведь граф Панин значительная персона…, тот ему сказал: «Следует знать, что в России есть одна значительная персона — это я. Или тот человек, с которым я говорю и пока я с ним говорю». Какие тут требуются комментарии? Вот это его понимание закона, это его понимание равенства. Вот это возбудило к нему такую лютую ненависть со стороны самых разных людей, которые поначалу его реформы, в общем-то, поддерживали.
Н. АСАДОВА: То есть, он совершенно не соответствовал главным целям масонства? В частности, свобода, равенство, братство. Почему тогда его терпели в рядах масонов? Почему не исключили? И, вообще, есть ли такая практика?
Л. МАЦИХ: Практика исключения есть. Но, разумеется, для коронованных особ никакой закон, как мы знаем, не писан. Это все тоже декларации. Я не слышал, чтобы из масонских рядов исключали бы принцев крови, и тем более королей. Кроме того, масоны возлагали на него, — Павла — очень большие надежды.
